— А разве… разве этим можно играть?
Его губы дернулись, точно он пробовал усмехнуться.
— Она — не играет. Этого-то я и боюсь. Но щенки — не волкодавы, и только чудо господне бережет… нас… от поражения. Но чудеса никогда не длятся долго. А когда их… — он дернул головой в сторону деревьев, из-за которых доносился зычный бас: Велем распекал новобранцев, — …н-нас разобьют, что будет с ней?!
В его речи все яснее звучал ситанский выговор, и это значило, что Мэннор вышел из себя. Я молчала.
— Наири, — он снова наклонился ко мне, глаза горячечно блестели, — ну почему так выходит? Мы могли бы счастливо жить в Ситане, пусть морок возьмет этот проклятый Ясень! А она не хочет. Зачем она такая? Святая дура!
— Заткнись, ты, — кинула я, сдерживая ярость. — Ты, со своей купеческой мудростью. Если бы она была другой — ты бы ее любил?! Если ты… вообще… любишь.
Выучка помогла мне уклониться. Я отпрыгнула, схватила меч. Но Мэннор уже опустил руку.
— Ну да, я ее не люблю. Вы все любите ее. Молитесь, как богам. Это из-за вас она берется за оружие. Вы ее убьете этой своей любовью.
Холод, поселившийся во мне от начала разговора, опять поднял голову. Мэннор словно проник в мои потаенные мысли и произнес их вслух. Я не знала, что ответить.
— Нет, Наири, — сказал он горько и будто спокойно. — Я люблю ее. Это-то и страшно. Я ничего не могу с собой поделать.
Мэннор отвернулся, нахмурясь, долго молчал, постукивая черенком плети по колену.
— Я встретил… женщину… там, в Туле, — хрипло произнес он. — Мне показалось, что… Словом, неважно. Я ошибся. Я называл ее «Керин».
Пальцы мои охватили корд. Какое-то мгновение я готова была ударить — только бы он замолчал. Сестра…
— Вот и все, — сказал Мэннор. Пнул сухие стебли. Повернул ко мне бледное лицо с ярко-синими, сумасшедшими какими-то глазами. — Я не скажу ей. И ты не скажешь.
Он был прав. Я могла убить его, но Керин никогда не услышит ни слова из того, что здесь было произнесено…
Тума ворвался на поляну, как ветер, узрел меня и Мэннора и застыл.
— Ага, — выговорил он, взъерошив волосы растопыренными пальцами.
— Что такое? — спросила я хрипло.
— Керин вернулась.
Мэннор сунул плеть за отворот сапога и стремительно зашагал прочь, к стану. Потом побежал.
— Э-э, а конь? — крикнул Тума.
А я только сейчас заметила и коня Мэннора, пасущегося в мятлике, и то, что пальцы мои окостенели на рукояти корда. Я с трудом разогнула их, села в траву и заплакала.
Не знаю, как это вышло, но придя чуть-чуть в себя, я поняла, что реву, уткнувшись Туме в плечо, а он гладит меня по голове.
— Ну, дурочка, — бормочет он, — ну тише, не плачь…
— Я не пла-ачу, — всхлипнула я, глотая слезы.
— И не плачешь… Это он, да? Он тебя обидел? Да я…
— Не смей! Дурак…
Тума заморгал от неожиданности, а мне сделалось совестно.
— Ну да, куда нам… — пробормотал он. — Золотоглазая найти тебя просила, а я скажу, что не нашел.
Я подскочила. Слезы мгновенно высохли.
— Что? Морок! Уши оторву!
— Да ты умойся сперва, — буркнул парень, очень довольный.
Сидели около костра. Не потому, что холодно или готовилась еда, просто становилось легче, когда смотришь на пламя. У Керин лицо было истончившимся и зеленоватым, но полыхающий в глазах золотой огонь не оставлял места слабости.
Леська всунула ей в руки чашку с горячим сбитнем, и Керин отхлебывала маленькими глотками, не то чтобы не обжечься, не то чтобы растянуть удовольствие.
Принесли и разложили на траве карту, знамененную на рядне. Чернокосая искусница Мирна каждый раз со слов разведчиков дорисовывала на ней подробности. Полотно нарочно расстелили так, чтобы берега рисованной Ставы шли вдоль настоящей.
— Вот здесь, — Золотоглазая отставила чашку, указала прутиком, — малюсенькая деревенька, всего три дома. Нежилая, потому как стены поросли мхом-светунцом.
— Ага, — подтвердила Леська, — светунец людей не любит.
— На том доме, что ближе к реке, стропила новые, вроде как перебирают… Рядом доски лежат. Немного… Светлые. Но самое интересное, что за домиком, в ореховой роще, пустые бочонки сложены.
— Пустые? — уточнил, потирая заросшую щеку, Гент.
Керин улыбнулась:
— Поклевать пришлось. Тяжело, вся стая кружит, и картинка дробится. Но вот здесь, и здесь, и здесь, — прутик забегал по карте, — почти то же самое. И еще возы подходили, окольными стежками.
Мне вспомнились почему-то парящие над Сартом, над дымовыми трубами и крышами вороны. Они взлетали с яворов, как брошенные в небо угли, метались по закату и дружно опускалась на суки, распростертые над облитыми смолой висельниками. Недовольно орали, потому что отняли добычу.
— Замерзла? — спросил Тума одними губами. Я покачала головой.
— …Я уже послал к Явнуту с вестью, — басил Велем. — И лодки. Что можно, увезем, остальное сожжем. Не для Прислужников дорогу торили. И Шатун в Сарте упрежден. Гонцов отправил в Ясень за подмогой.
Золотоглазая кивнула.
— Пусть лазутчики пойдут и еще раз посмотрят.
— Хорошо, после совета распоряжусь. Бочонки сжечь?
— Не нужно. Надпилить на них обручи. Чтобы треснуло как раз под грузом…
Румяный Гино коротко хмыкнул.