— Вообще-то свадьбой. Но там-то ты чудовище безобразное, и должен расколдоваться и превратиться в принца. А тут ты и так… ну, неплохо выглядишь.
— Янка…
— Что?
— Я не знаю, как тебе сказать… я ведь живу для тебя. Я сегодня, наконец, понял, что живу. Для тебя…
Она испуганно посмотрела на него, спросила отчего-то шепотом:
— А раньше?
Он невесело улыбнулся:
— Тебя не было и меня не было.
— А Яст?
— Яст… мне же нужно было где-то не-быть? Я не-был здесь. Под теми камнями, где твой цветок.
— Это твой цветок.
— Твой. Он — для тебя.
Клубок непонятной тревоги подкатил к горлу, Янка провела ладонью по его щеке.
И неожиданно даже для себя призналась:
— Если бы не ты, я бы совсем… у меня тоже больше ни кого нет.
Повисла пауза. Солнце, шар расплавленной меди, зацепилось краем за макушки седых елей. Порвалось, расплескался рыжий закат.
Яст сказал:
— Это мудрая сказка. Но… если я рас… расколдуюсь, тебе не понравится.
— Ты станешь чудовищем? — невесело предрекла Янка.
— Все не так безнадежно. Я просто перестану быть человеком…
В ту ночь она никак не могла заснуть. Снились тревожные, душные сны, сердце то скакало сайгаком, то успокаивалось. Хотелось немедленно куда-то бежать, или, на худой конец, просто спрятаться под одеялом, и носа не высовывать.
Противоречивые желания в конце концов заставили натянуть любимые джинсы и свитер. Проверить, спит ли в соседней комнате тетка, потихоньку выбраться через окно на двор. Ну да, через окно: дом старый, половицы так скрипят, что могут не то, что тетку, пол улицы разбудить.
Выбралась. Вдохнула ночь. Август рассыпал млечный путь прямо над головой.
Где-то хрипло опробовал ноты петух, но сбился, смолк.
Янка побежала. Задами, через огороды. Вдоль забора, на старый полустанок. Там раскрошившиеся бетонные плиты ведут прямо к полотну. Полкилометра вперед — и начнется та самая узкоколейка. Ее так и не убрали за лето. А теперь уж и вряд ли уберут. Быстрее.
Теперь она была уже уверена — Яст ждет. Зовет ее изо всех сил, надеется… что она успеет?
Успеет что?
— Добежать. Янка, он прилетел за мной. Все, Янка, все…
Он сидел на рельсе — полупрозрачный, съежившийся. Несчастный.
И нельзя даже дотронуться. Протянешь ладонь, а под пальцами будет воздух.
Потому они всегда прощались заранее, у тех самых камней, где сон-трава цветет с марта по август.
— Яст…
— Он мой… ну, вы бы сказали "хозяин". Но это неправильное слово. А правильного я не знаю.
— И ты не можешь отказаться?
Яст пожал одним плечом. Взял откуда-то эту дурацкую привычку, совсем недавно ее еще не было. Отвел взгляд:
— Янка, а если я скажу, что я не человек? Да, я создал этот… образ… чтобы было удобней с тобой общаться. Но я не человек.
— И что?
— Я вещь, Янка. Я просто потерянная вещь.
— Это из области самокритики, да?
Она села на рельсы рядом.
— Это из области самой что ни на есть правды. Ты будешь смеяться, но я космический корабль.
— Живой?
— Ох, Янка, как же с тобой сложно. Конечно, живой. Какой же еще?
— Это, наверное, интересно?
— Какая разница, когда без тебя?
— А если со мной… возьми меня с собой! Пожалуйста…
Прибежала собака. Села рядом, поскуливая. Она тоже была полупрозрачной.
Положила большую морду на колени Ясту. Янка зажмурилась. Спросила:
— А твой хозяин может тебя… ну, освободить… или нет… так же не бывает… ну, мне подарить, а?