-- Мы петроградских штыками в окопы выгоним...
* Официальное название "предпарламента".
Итак, предъявляя петроградским полкам требование о выступлении на позиции, мы могли ссылаться на волю фронта. Это было в известном смысле повторением июльской операции, но только с той разницей, что тогда речь шла о вопросах общегосударственной политики, а теперь дело касалось частного вопроса, в котором интересы фронта сталкивались с интересами тыловых гарнизонов.
На это противоречие интересов мне пришлось опереться еще в сентябре при урегулировании вопроса о воинских частях, расположенных в Финляндии. Здесь в "корниловские дни" произошло избиение офицеров солдатами, и с тех пор установилось состояние почти открытого мятежа: полки не выдавали следственной власти подстрекателей и физических виновников недавних убийств, не признавали командования, выносили резолюции с угрозами по адресу Временного правительства. Этими настроениями войск поспешили воспользоваться финляндские сепаратисты.
По мнению людей, стоявших близко к местным делам, единственным средством спасти положение был вывод из Финляндии стоявшей там дивизии. Но дивизия, получив приказ о выступлении на фронт, отказалась повиноваться. Так как Финляндия официально входила в состав Северного фронта и стоявшие там войска подчинялись в вопросах оперативных псковскому штабу, то вопрос перешел к нам, во фронтовой комиссариат.
Черемисов предпочел умыть руки:
-- Мне на фронте эта дивизия не нужна, -- говорил он, -- выводится она из Финляндии по мотивам политическим, а не стратегическим. С какой стати я буду вмешиваться в это дело?
Но я апеллировал к фронтовикам, получил от них выражение протеста против действий непокорной дивизии, предъявил этой дивизии ультимативное требование с угрозой в случае дальнейшего неповиновения прибегнуть к силе оружия и в конце концов добился того, что полки, терроризировавшие Финляндию, прибыли к нам на фронт.
Правда, для нас эта дивизия, шедшая эшелонами с плакатами "Немедленный мир!", "Мир хижинам, война дворцам!" и т.п., представляла плохую помощь --но в Финляндии, благодаря этой мере, положение несколько прояснилось*.
* На фронте эту дивизию поместили в резерве, в стороне от других частей, так что "воевать" ей не пришлось и на другие полки разлагающего влияния она не оказывала.
Теперь предстояло провести ту же операцию по отношению к петроградским полкам. Так как петроградские части не считались с приказами, исходившими от правительства или от штаба округа, то я настоял, чтобы Черемисов повторил приказ о выступлении на позиции от имени командования фронтом, с ссылкой на стратегическую обстановку. В ответ на этот приказ Петроградский совет постановил отправить на Северный фронт делегацию для ознакомления на месте с положением. Я немедленно телеграфировал в Совет, что жду делегацию в Пскове, где она получит все необходимые справки по интересующим ее вопросам и возможность ознакомиться как с нуждами армии, так и с желаниями солдат-окопников.
17 октября во Пскове, в помещении комиссариата, состоялась встреча петроградских делегатов с представителями армий Северного фронта. Делегация оказалась многолюдная -- человек 50, если не больше, -- солдаты, матросы, рабочие. Черемисов представил собранию доклад о положении, сложившемся на фронте в результате падения Риги и последних операций противника в Ре-вельском районе. Говорил он с явной неохотой, вяло, подчеркивая своими манерами, что его, мол, совершенно не интересует, прибудут ли на фронт петроградские полки или нет, и он не знает, зачем втягивают его в это дело. Но, отвечая на мои вопросы, он подтвердил, что фронту необходимы подкрепления, что части, расположенные в Петрограде и в ближайших окрестностях столицы, в случае прорыва фронта абсолютно ничего не смогут сделать для обороны, что для защиты Петрограда они должны заблаговременно выступить на позиции.
Тогда я перевел на политический язык технические справки, данные главнокомандующим, и предложил петроградским делегатам подтвердить перед представителями фронтовиков, что они поняли серьезность положения и безотлагательно исполнят приказ о выводе полков.
Полились речи -- нужно думать не о том, чтобы гнать в окопы новые дивизии, а о том, чтобы дать возможность всем солдатам-окопникам вернуться домой. Ради этих речей и прибыла к нам на фронт советская делегация. Но петроградцы не учли настроений окопников. На позициях подобные речи раздавались с утра до вечера и вызывали всеобщее сочувствие. Но когда окопники услышали, что требование немедленного мира приводится тыловиками в оправдание того, что они сидят в своих теплых казармах да "лущат семечки", в то время как другие четвертый год в окопах "вшей кормят", их взорвало, и они принялись на чем
свет стоит честить петроградцев. Опираясь на речи солдат-фронтовиков, я поставил представителям Петроградского совета три вопроса:
"1) признают ли они, что дело защиты Петрограда является лишь частицей общего дела защиты фронта и ни в коем случае не может быть выделено; 2) признают ли они, что петроградский гарнизон является лишь частицей революционной армии и обязан делить с ней все труды и лишения; 3) принимают ли они на себя обязательство добиться от петроградского гарнизона добровольного выполнения требований действующей армии о помощи или готовы своим отказом бросить вызов фронту?"
Делегаты уклонились от ответа, сославшись на отсутствие необходимых полномочий, и просили разрешения проехать на позиции. Собственно, они могли это сделать, и не спрашивая разрешения. Мне оставалось лишь, давая согласие на объезд ими окопов, поставить условием, чтобы для этой цели была выделена небольшая группа, человек в 10--12. Условие было принято, и на этом совещание закрылось.
Результаты его были благоприятные для нас: у петроградцев сложилось убеждение, что за комиссариатом и оборонческим Искосолом стоят силы фронта. Увы, эти силы стояли за нами лишь в одном-единственном вопросе -- о пополнениях. На почве этого вопроса мы могли еще дать бой, но только на почве этого вопроса: во всех остальных вопросах солдатская масса в окопах была против нас точно так же, как солдаты тыловых гарнизонов.
* * *
В это время в "предпарламенте" шли прения об обороне. Отголоски их долетали до фронта, но не родили сочувственного эха ни в дышавших обидой и злобой солдатских массах, ни в рядах поруганного и запуганного офицерства, ни среди измотавшихся, окончательно выбившихся из сил военных работников-оборонцев. 18 октября "предпарламент" пытался выработать "формулу" своего отношения к войне, но безуспешно -- ни одна резолюция не собрала большинства голосов. Оставалась, впрочем, надежда, что подходящая "формула" будет найдена в дальнейших прениях по внешней политике.
Уже две недели, как при Исполнительном комитете Петроградского совета действовал Военно-революционный комитет223 -- орган начинающегося восстания. Газеты писали о предстоящем выступлении большевиков, но ни правительство, ни ЦИК не придавали, по-видимому, большого значения тому, что дела
лось в Смольном. Не привлекла к себе внимания и состоявшаяся в Кронштадте, под охраной крепостных пушек, конференция Советов рабочих и солдатских депутатов Петроградской губернии224, вынесшая резолюцию о необходимости утверждения в России советской власти. Прошел почти незамеченным и Северный областной съезд Советов2", принявший сходную резолюцию. А между тем на этом съезде шла речь уже о силах, которые могут быть двинуты большевистским центром против Временного правительства -говорилось о "40000 латышских стрелков".
21 октября собрание всех ротных и полковых комитетов Петрограда постановило единственной властью над петроградским гарнизоном считать Совет рабочих и солдатских депутатов. Это было своего рода советское пронунциаменто226, все историческое значение которого должно было обнаружиться в ближайшие дни.
Характерно, что еще раньше, в другой форме и по другому поводу, советская власть была провозглашена в Москве. 19 октября в связи с экономической борьбой, разгоревшейся в Центральной промышленной области, Совет рабочих и солдатских депутатов принял резолюцию, в которой говорилось:
"Капиталисты создают грандиозный локаут, безработицу. Правительство не поддерживает рабочих, а открыто идет против них. Исходя из этого Совет 1) декретирует удовлетворение требований рабочих в отраслях, где назревает или уже идет стачка; 2) приглашает профессиональные союзы явочным порядком осуществлять постановления декретов на заводах и фабриках; 3) ставит капиталистов, саботирующих производство, перед угрозой неминуемого ареста их Советами; 4) принимает активное участие в создании органов борьбы за переход власти в руки демократии".
Фактически эта резолюция означала не участие в борьбе за переход власти, а ее явочный захват. Но на фронте о московской резолюции мы узнали как об экономическом конфликте местного характера, а о петроградской -- как об очередном "недоразумении". Несравненно больше взволновало фронт неожиданное выступление в комиссии "предпарламента" Верховского с требованием немедленного заключения мира.
События оправдали этот шаг военного министра: нежелание армии воевать и общее разложение государства достигли в это время такой степени, что дальнейшее продолжение войны было невозможно. И политически невежественный, но неглупый и лишенный кастовых предрассудков военный техник, каким был
Верховский, понял это и сделал тот вывод из положения, которого не сумели или не решились сделать политические деятели, обладавшие большими, чем у него, знаниями и большей подготовкой. Но свое выступление Верховский предпринял до последней степени легкомысленно, и в этом была одна из причин постигшего его провала.
По-видимому, Верховский бил на театральный эффект, и неожиданность своего предложения прекратить войну он считал существенной предпосылкой успеха. Возможно также, что молодой генерал мечтал о том, чтобы поворот политики России был связан с его именем. Во всяком случае, глава военного ведомства выступил, не сговорившись со своими ближайшими сотрудниками, не осведомив о своих планах армейских и фронтовых комиссаров, не заручившись поддержкой армейских комитетов.
Этот образ действия представляется тем более странным, что армейские комитеты, если бы вопрос был поставлен перед ними так остро и прямо, как ставил его ген. Верховский, в огромном большинстве высказались бы за немедленный мир -- обеспечить себе поддержку с этой стороны военный министр мог без большого труда. А вместо этого он сделал безнадежную попытку привлечь на свою точку зрения Центральный комитет конституционно-демократической партии, где на него смотрели, как на подозрительного выскочку-карьериста.
При таких условиях его шаг -- даже если он вытекал из безупречных побуждений и был подсказан благородными мотивами -- становился не только бесполезен, но и вреден: бесполезен, так как он не мог повлиять на правительство, вреден, так как он давал оружие в руки бунтарской оппозиции, которая до вчерашнего дня всячески поносила Верховского, а теперь поспешила поднять его на щит, как героя, спасителя России.
Но если ошибкой было выступление Верховского в том виде, как он его предпринял, то еще худшей ошибкой было увольнение военного министра, объявленное в такой форме, что и у населения, и у армии должно было получиться впечатление, что Временное правительство считает преступной самую мысль о мире. Это было повторение апрельской ноты Милюкова -- но в несравненно более опасной обстановке. Если в апреле Милюков поднес зажженную спичку к стогу соломы, то теперь правительство бросило факел в пороховой погреб.
Глава двенадцатая ПЕРЕВОРОТ
Октябрьский переворот (как и февральский) был, по внешности, переворотом по преимуществу петроградским. Такие моменты его, как постепенный захват повстанцами города, разгон "предпарламента", осада и взятие Зимнего дворца, протекали вне поля моего зрения. Но я был свидетелем того, как воспринимались и переживались события на фронте, а кроме того, мне пришлось принимать участие в одном эпизоде, связанном с октябрьскими событиями, а именно в вызове с фронта воинских частей, которые должны были, как в июльские дни, противопоставить выступлению петроградского гарнизона силы действующей армии.
Об этом эпизоде, вылившемся в пресловутый "гатчинский поход" ген. Краснова и Керенского, я должен рассказать здесь несколько подробнее.
Именно в форме требования "надежных частей" пришло на фронт первое известие о начинающихся в Петрограде волнениях. Было это 23 октября вечером. Черемисов просил меня приехать к нему по спешному делу, и когда я приехал, показал мне телеграмму Керенского (кажется, шифрованную). Телеграмма была немногословна: приказ немедленно послать в Петроград надежные войска на случай беспорядков. Черемисов смеялся:
-- Они там совершенно рехнулись..."Надежные войска"! От
куда возьму я им "надежные войска"?
Я сказал главнокомандующему, что приказ правительства подлежит исполнению. Но Черемисов возразил:
-- Меня этот приказ не касается. Это -- политика. Если вы
полагаете, что приказ может быть выполнен -- сами и выпол
няйте его.
Я немедленно связался прямым проводом с Искосолом 12-й армии, с армейским комитетом новой 1-й армии и с ген. Болдыревым, в то время командовавшим 5-й армией, сообщил им
содержание телеграммы Керенского и просил выяснить, какие части могут быть немедленно отправлены в Петроград. Переговоры продолжались всю ночь, но не привели ни к чему.
Утром я получил из военного министерства запрос, как подвигается организация отряда для защиты Временного правительства, каков его состав и где находятся головные эшелоны. В ответ я телеграфировал:
"Организация и отправка отряда под лозунгом защиты Временного правительства невозможна. За этим лозунгом никто не пойдет. Необходимо, чтобы вызов войск с фронта исходил от ЦИК Советов".
На это из военного министерства последовало успокоительное разъяснение: Временное правительство действует в полном контакте с ЦИК, и формальность, которую я считаю необходимой для успеха вызова войск, будет выполнена. Я передал этот ответ в армии и просил спешить с отправкой отряда. Из армий отвечали, что приступят к делу немедленно после того, как ЦИК подтвердит приказ о вызове войск.
* * *
24-го Псков был полон слухов. Пришло сообщение о переходе Петропавловской крепости227 на сторону большевиков. Но неясно было, идет ли речь об антиправительственной резолюции, вынесенной солдатским митингом, или о чем-то более серьезном. По прямому проводу военное министерство известило нас об открытии заседания Совета республики и о выступлении перед ним председателя правительства. Сообщалось, что речь Керенского была встречена всеобщим энтузиазмом. Пришло и еще одно сообщение: ЦИК всемерно поддерживает правительство в предпринимаемых им шагах для подавления "беспорядков". Но характер событий оставался неясен.