1 мая. Экзамен по латыни.
2 мая. Сегодня Щамела посетила меня вместе с одним парнем. Она не упомянула об эссе не единым словом.
Я понял, что недостаточно знаю Памелу, чтобы решиться на объяснение. Она захватила с собой этого парня, Хилла Бомонта, вероятно, для того, чтобы вызвать во мне чувство ревности. Я понимаю феномен ревности, читал о нем, но до сих пор я ревности никогда не испытывал и верил, что у меня к ней иммунитет.
Кроме того, Бомонт весьма глуп. 3 мая. Сегодня Бомонт пришел ко мне один и сказал, что он прочитал мое эссе и поздравляет меня с особой его содержательностью. Он действительно чудаковатый простачок, но в то мгновение я был дружески расположен к нему. Он хотел прийти еще раз и побеседовать со мной за рюмкой вина, однако я отказался, сославшись на недостаток времени. Это действительно так - завтра утром экзамен по греческому, а я давно уже запустил этот предмет. Очень много придется наверстывать. Я спросил его о Памеле, однако после их визита ко "мне вчера вечером он ее больше не видел.
4 мая. Греческий. Я провел все время в своей комнате, изучая его, но после экзамена я согласился пойти пообедать вместе с Четемом и Бомонтом. Произошло очено много важного, и хотя сейчас уже больше двух часов ночи, я описываю события, пока память о них в моем сознании еще свежа.
Мы встретились у Луиджи за скромным ужином и рюмкой вина. Четем, как всегда, был интересным собеседником. Однако, вечер для меня был основательно испорчен, когда Бомонт с доверчивым пустословием заявил, что он тоже мутирует. Его на самом деле избрали председателем местного клуба, шенство в котором он забронировал и за "нами". Этой ночью должно было состояться собрание членов клуба. Бомонт пригласил меня пойти с ним и там выступить со своим эссе о животных; Копия моей рукописи была у него с собой. У Четема были свои собственные планы, но меня он уговаривал пойти туда, потому что такое общение, по его мнению, должно быть весьма содержательным. Я не нашел никакой возможности вежливого отступления, а также рассчитывал на то, что на том забавном вечере не все будут такими, как Бомонт. Мы оставили Четема допивать остатки вина - деятельность, на которую у него был особый талант - и прошли по улице несколько кварталов, пока не достигли места собрания.
Некоторые из знакомых Бомонта имели странные представления о том, что называется мутацией. Это собрание было самым странным из всего, что я видел на Земле.
Сначала встал один мужчина, чтобы преподнести слушателям свое лучшее сочинение, стихотворение на латыни, написанное восьмистопным ямбом. Он объяснил, как семантические аналоги можно подвергнуть нормальному редуцированному преобразованию, чтобы получить различные, лежащие в центре стихотворения строки - в этом не было особого смысла - и как ему, наконец, удалась цеза с исключением внутренней рифмы и окончания на "сум" вдоль главной диагонали. Детское упражнение, плохая поэзия и наивная математика, но каждый, казалось, соглашался с ним.
Следующей была девица, представившая скульптуру, которую она; изготовила из обломков большого кубического пьезоэлектрического кристалла. Мелкие осколки она использовала для изготовления поверхности скульптуры. Это и было ее открытием в искусстве. То, что она достигла такого эффекта при помощи разбивания различных предметов об пол, ни в коей мере не уменьшало ценности ее скульптуры для публики.
Так продолжалось полтора часа. Мой доклад был последним. Я уверен, что девять десятый" аплодисментов, которые мне предназначались, можно было объяснить именно этим обстоятельством.
Наиболее беспокойная часть вечера состояла из дискуссии о Хомо Сапиенс и мероприятий по отношению к этому виду. Некоторые логические ходы были так запутаны, что мне, первому ученику в интернате, подобные рассуждения не делали чести.
Я узнал одну удивительную вещь. Оказывается, доля Хомо Мутантис в общем числе населения составляет всего около одного процента. Почему это скрывали от нас в интернате Клавиус? В таком случае иррациональная сущность некоторых предложений, сделанных в этот вечер, могла быть просто "паранойей меньшинства". Одна из идей, вызвавших большое одобрение, была одновременно и остроумной, и глупой. Это было старание некоторых отдельных групп, занимающихся контролем населения, ввести всеобщее Правление Матерей Они требовали, чтобы все люди после наступления половой зрелости, сдавшие сперму или яйцеклетки На хранение в правительственный банк, стерилизовывались. Таким образом, количестве, семей может непосредственно управляться правительством.
Как выяснилось, это неизбежно должно было привести к всеобщим манипуляциям с генофондом человечества. По их мнению, Хомо Мутантис, очевидно, будут более качественными, чем остатки человечества, и только вопросом времени будет для представителей Хомо Мутантис получение всех постов в правительстве. Таким образом, мир можно полностью защитить от бюрократического вмешательстве и, само собой, разработать программу всеобщих манипуляций с генофондом - на благо человечества.
Кто-то выдвинул аргумент. Памелы о том, что только через несколько поколений мы можем убедиться в успехе или неудаче генетических маниггуляций. Но большинство придерживалось мнения, что "мы" будем в подавляющем большинстве, чем и докажем правильность своей программы.
Я заметил, что слабое место этой программы заключается не во всеобщих манипуляциях с генофондом, а в хранении генетического материала, В этом и заключается основной вопрос. Для большего удобства можно соорудить хранилище вблизи правительственного центра, который, как и каждое большое поселение людей, черпает энергию из одних и тех же источников.. Это микроволны, которые излучаются на Землю с орбитальных солнечных энергостанций. Факт непрерывной работы этих станций еще ничего не говорит относительно иммунитета спермы и яйцеклеток к микроволнам, вырабатываемым этими станциями. На самом же деле нарушения весьма вероятны: проявляются дефекты. Они возникают в результате концентрированных доз солнечного излучения, которыми они поражаются все одновременно. Но нет энергии - нет охлаждения. Большая часть генетического материала растратится и погибнет, и человечество встанет перед генетической катастрофой. Хотя оно и произведет необходимое количество детей, но они еще должны будут достичь половой зрелости, чтобы снова возродить расу. Число детей, находящихся под строгим контролем, будет очень и очень малым. Нужно также рассчитывать на то, что не будет достаточного количества .инкубаторов, чтобы выводить следующее поколение человеческой популяции, необходимой для возрождения такой цивилизации, которую мы знаем.
Прекращение подачи энергии не обязательно должно произойти в результате катастрофы на солнечных энергостанциях. Можно представить себе, что какая-то часть человечества будет несогласна с превращением всего человечества в Хомо Мутантис. Эта часть человечества, не обращая внимания на остальных, может саботировать банки спермы.
К моим контраргументам вежливо прислушались, но, вероятно, очень многих я не убедил. Здесь, на Земле, электроэнергия была чем-то само собой разумеющимся. Здесь, конечно, бывают случайные перебои с подачей энергии, но они означают не более, чем остановку транспорта на несколько часов.
На Луне же был только один-единственный перебой с подачей энергии.
5 мая. Сегодня я узнал, что Памела посещает курсы социометрики и нашел для себя возможность провести несколько часов у компьютера, преподающего социотехнику. Я сделал вид, что исследую алгоритм, который описывает механизм Тьюринга. Конечно, я знал, как он функционирует - я уже подробно изучил блок математики - и был достаточно знаком с его конструктивными недостатками.
Через четыре часа я увидел ее. К счастью, она пришла только для того, чтобы обсудить свои впечатления. Было время обеда, поэтому я прошел с ней в столовую. Мы взяли по маленькому блюдечку с бутербродами и стали беседовать.
Я рассказал, что произошло со мной в обществе Бомонта. Она рассмеялась. Это сначала рассердило меня, вероятно, только, потому, что она была Сапиенсом. Но она меня заразила своим весельем, и я в конце концов стал смеяться вместе с ней. Она добавила, что пришла ко мне с Бомонтом только для того, чтобы показать мне, что не все мужчины, независимо от ях опыта, являются человеческими сверхсуществами.
В зале столовой я поздоровался с девушкой,, которая вчера тоже была там, той самой, которая представляла пьезоэлектрическую скульптуру. Она посмотрела мимо меня и никак не отреагировала на мое приветствие.
6 мая. Что за долгий и беспокойный день! Сегодня я обнаружил в своем почтовом ящике телеграмму следующего содержания:
"ОТ НАШЕГО ВНИМАНИЯ НЕ УСКОЛЬЗНУЛО, ЧТО ВЫ ПОДДЕРЖИВАЕТЕ ЛЮБОВНУЮ СВЯЗЬ С НЕКОЕЙ ПАМЕЛОЙ АНДЕРСОН, ОТНОСЯЩЕЙСЯ К ВИДУ ХОМО САПИЕНС. ГОВОРИМ БЕЗ ОБИНЯКОВ, НАМ ЭТО ПРОТИВНО. С НАШЕЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЭТО ЖИВОТНЫЙ АКТ, СОДОМИЯ. ХОМО САПИЕНС НАШИ ЕСТЕСТВЕННЫЕ ВРАГИ, ЕДИНСТВЕННАЯ ПОМЕХА ДЛЯ РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. САПИЕНСЫ ОПАСНЫЕ ДЛЯ ВСЕХ СУЩЕСТВА СОВЕРШЕННО ИНОГО ВИДА. МЫ НЕ БРАТАЕМСЯ С ПОДОБНЫМИ СУЩЕСТВАМИ. ЕСЛИ ВЫ НЕ ПРЕКРАТИТЕ ЭТУ ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННУЮ СВЯЗЬ С ПАМЕЛОЙ АНДЕРСОН, ВЫ ПОПАДЕТЕ В ОЧЕНЬ НЕПРИЯТНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. МЫ БУДЕМ СЛЕДИТЬ ЗА ВАМИ. СТЕКОМ".
Я заподозрил в этом Бомонта, так как он принадлежал к СТЕКОМУ - "Руководящему Комитету Человечества" - но, по его словам, там никто никому не угрожал "затруднительным положением". СТЕКОМ защищал интересы мутантов в правовых торговых делах. Он сказал мне, что публичная точка .зрения этой организации гораздо умереннее, чем выраженная в присланном мне сообщении, однако он. знает нескольких ее членов, которые придерживаются подобной точки зрения.
Он дал мне номер телефона председателя местного отделения СТЕКОМА, и я позвонил ему. Тот отрицал всякую связь с телеграммой, в которой излагалась такая точка зрения. Тот, кто нес за нее ответственность, действовал без согласования с ним. Он предложил мне держать его в курсе развития событий и считал, что мне нечего бояться. Письмо - дело рук экстремистов.
Но как бы то ни было, это не особенно тревожит меня. Я
оставил у подруги Памелы, живущей с ней в одной комнате, записку с просьбой связаться со мной, и мы договорились пообедать вместе.
Мы сели за столик в глубине заведения Луиджи, и я показал ей телеграмму. Сначала она развеселилась, но потом успокоилась. Телеграмму она сочла нелепостью, но она считалась с тем, что меня это могло обеспокоить.
Она считала, что будет лучше, если мы на некоторое время перестанем встречаться. Я запротестовал: это будет слишком малодушный ответ на происки какого-то труса, который скрывался за анонимностью телеграммы. Мы заспорили. Во время нашей перепалки она сказала, что все мои усилия будут бесполезны, потому что наше знакомство не может быть иным, кроме как чисто случайным платоническим. Мы закончили нашу трапезу молча, и она даже не предложила мне проводить ее до дому.
На обратном пути в свой приют, после того, как сойти в южном квадрате с ведущей на запад движущейся дороги, я должен пройти мимо глухого забора, который отбрасывает на улицу густую тень. В тот вечер я задумался и не заметил нападавших.
Они подкрались ко мне сзади. Один нахлобучил на. голову и плечи пластиковый мешок и прочно связал мне руки за спиной. Другой ударил меня-один раз в солнечное сплетение и дважды по лицу, потом схватил мою дыхательную маску и сорвал ее. Они убежали, а я, спотыкаясь и шатаясь, побрел к ближайшему входу в здание. Живущий там врач немедленно дал мне кислород и обработал рану, которая казалась мне ужасной - безобразный порез под левым глазом. Он сказал мне, какие лекарства нужно принимать из тех, что были в аптеке моего общежития, одолжил дыхательную маску и отправил меня домой. Один из моих товарищей сопровождал меня, чтобы предотвратить новое нападение. В то время, как я это пишу, мое горло все еще саднит от вдыхания воздуха, насыщенного сернистым газом. К счастью, нападение произошло поблизости от моего общежития, не в самом центре индустриальной зоны.
Я принял сильные болеутоляющие таблетки и отправился спать.
7 мая. Я пошел в полицию, но там мне сказали, что расследование этого происшествия - пустая затея, напрасная трата времени. Нет никаких свидетелей, и я не могу узнать преступников в лицо. Я вспомнил шефа полиции, с которым встретился три дня назад, и не стал настаивать.
Новая телеграмма в моем почтовом ящике. Текст ее очень прост: "УБИРАЙСЯ НАЗАД, НА ЛУНУ - СТЕКОМ". Я известил об этом председателя руководства Комитета и проинформировал о вчерашнем происшествии. Он казался очень возбужденным и, конечно, не стал больше давать мне никаких советов.
Кто-то проник в мою комнату и залил соевым маслом мои книги и пюпитр. После того, как они немного подсохли, я сунул их в мойку и включил ультразвуковую чистилку-сушилку. Я работал новейшими методами. Тот, кто затеял все это дело, как мне кажется, прочитал этот дневник и успел узнать, что Памела не особенно приветствовала "сексуальную связь", которую будто бы поддерживала со мной. Может быть, теперь он прочтет и это.
Работа, само собой разумеется, продолжалась: теория растений и прочее.
Я- думал о целях, которые преследовали лица, пославшие мне телеграммы и отважившиеся на мордобитие.
Эти телеграммы - простые компьютерные тексты, и пославший телеграмму сначала должен был закодировать их в кристалле. Кристалл изымается. Если его не использовали снова для других целей, легко обнаружить, кто последний использовал его.
Теоретически все очень просто. Однако трудность в том, что для выяснения нужно обследовать пять или шесть компьютерных центров и каждый из нескольких тысяч кристаллов, находящихся там; к тому же, совсем не трудно стереть этот текст и закодировать на этом кристалле что-нибудь другое, если первоначальный текст больше не нужен.
Я задумался о том, как мне подстроить ловушку, не используя в качестве приманки Памелу. Для этого мой мозг оказался недостаточно развитым, вернее, ему недоставало информации. Четем же в этом отношении был продувной бестией, и у него было гораздо больше информации, поэтому я подумал попросить его помочь мне. Но он, к сожалению, уже улетел. Он находился на пути к Марсу. Тогда я решил обратиться к Вомонту.
За бутылкой вина в общей комнате его общежития мы набросали план. Он знал большинство мутантов, состоящих в Союзе, и знал также, кто из них придерживался экстремистских взглядов. Мы решили, что он посетит соответствующих лиц и сообщит о результатах мне или Памеле. Кто-нибудь должен проявить интерес к тому, чем занимается Бомонт, потому что, по его мнению, мутанты ищут друг друга л симпатизируют друг другу. И тут, в университете, я, четко выраженный мутант, подаю ужасно дурной пример... Можно ли ждать, что он отреагирует по-другому?
Бомонт сказал, что он должен начать немедленно и сообщит мне, как только получит первые результаты.
8 мая. Загадки больше не существует. Бомонт сегодня утром
по телефону сообщил мне, что разыскал того, кто затеял борьбу против меня. Как он мне сообщил, это был некто, кого я знал - речь шла о подстрекателе, который уже около года был исключен из студентов. Он видел меня только на редких встречах в клубе. Сегодня мы все трое должны встретиться в восемь часов под навесом стадиона.
Я ответил ему, что такая идея мне не нравится. На меня все же совершили нападение двое, и за всем этим могли последовать еще большие осложнения. Я слишком слаб, чтобы защитить себя, если начнется выяснение отношений, а опасные спортивные снаряды там есть повсюду. Я просто хотел вызвать полицию, чтобы она задержала моего противника. Но Бомонт считал, что без доказательств наши показания обратятся против нас самих, или полицейские не обратят на них никакого внимания, так как заявления сделали студенты.
Он сказал, что может раздобыть станнер, чтобы помешать нападению, и кроме того, он захватит с собой записывающее устройство, чтобы зарегистрировать все угрозы, если этот тип проявит какуюлибо активность. Я лично надеялся, что он ее не проявит.
Бомонт подготовил рукопись, в которой было записано все, что я хочу сказать тому, другому. Мысли звучали безобидно, но, если их истолковать по-другому, они могут вызвать нечто вроде короткого замыкания. Бомонт сам хотел пойти вперед и первым оказаться около моего противника. Я согласился, с одной оговоркой: нужно было смягчить некоторые выражения в тексте монолога.
Как всегда я пошел на утреннюю лекцию, но никак не мог сосредоточиться на сути предмета. Могло произойти все, что угодно. В это время года спортивными сооружениями пользовались в конце. недели, и я не был уверен в том, смогу ли я достаточно быстро вернуться в какое-нибудь здание в том случае, если с меня, как и в тот раз, сорвут дыхательную маску. Не было никакой гарантии того, что человек в одиночку сможет справиться с такими трудностями. Я больше, чем когда-либо, стал задумываться о том, каким нервным я стал. В конце концов, после обеда я пошел в полицию.