Непроизвольно вспомнился небритый «социолог» на остановке с его дурацким вопросом: «Скажите, вы верите в конец света?» А теперь речь шла уже не о вере или неверии, теперь он знал это.
Снайдеров вскочил со стула и закружил по комнате.
«Что же делать? Как мне быть с этим неожиданно навалившимся на меня знанием? Так-так-так… Постой, постой, а может, этот, с виду нелепый опрос населения, на самом деле является тщательно замаскированной попыткой тех, кто ОСВЕДОМЛЕН, прощупать почву? Может, они сейчас колеблются: стоит ли обнародовать информацию о Дыре или надежно упрятать ее в сейфы? Конец света… Это же не шутки и не те дешевые сенсации, коими время от времени пресса кормит народ, особенно сейчас, на рубеже тысячелетий! И, кстати говоря, это не какой-нибудь там всемирный потоп или шальной астероид, примчавшийся из космоса, чтобы пасть на Землю. От любого подобного катаклизма в принципе спастись можно — вопрос лишь в затратах сил и средств, в крайнем случае — в количестве возможных жертв. Но в этом случае человечеству не поможет никто и ничто слишком велик масштаб. Если уж звезды-гиганты рушатся в это Нечто подобно стальным шарикам, притянутым мощным магнитом, то что говорить о нашей планетке!»
Легко понять, думал Снайдеров, причины, которые способны побудить власти предержащие хранить в секрете открытие Дыры. В конце концов, это не так уж мало — пятьсот лет. Пять веков. По меньшей мере десять поколений сменится. Зачем раньше времени будоражить население? Если уже сейчас людям авторитетно объявить, что Земле грозит неминуемая гибель, не надо никаких опросов, чтобы представить, что может начаться в мире. Всеобщая паника, растерянность, утрата ориентиров жизнедеятельности, развал и хаос. Весьма возможно, что до Катастрофы наша цивилизация попросту не доживет — скорее всего она постарается покончить с собой раньше этого срока…
«И что это значит? — спросил он самого себя. — Что отныне и ты должен молчать и делать вид, что ничего не ведаешь? Не высовываться со своим открытием ни в прессе, ни в научных кругах? Ухаживать за больной матерью, как ни в чем не бывало читать лекции жизнерадостным балбесам — в том числе и о „черных дырах“?
Но ведь тайное знание будет сжигать тебя изнутри не хуже напалма. Ты будешь каждый день носить в себе эту мину замедленного действия, ты будешь смотреть на людей, на только начинающих жить детей и сознавать, что они, а вернее — их далекие потомки, обречены на гибель. Сможешь ли ты до конца дней своих никому не обмолвиться даже словом? И если у тебя самого когда-нибудь появятся дети и внуки, то сумеешь ли ты даже перед смертью не поделиться с ними своим горьким открытием?..»
Он ужаснулся подобной перспективе.
Да, конечно, знание — сила, сэр Бэкон был прав, но оно еще — и источник мук. Тяжкая, невыносимая ноша для одиночки. Как там у Экклезиаста говорилось? «Многие знания суть многие печали» — или что-то в этом роде…
«Интересно, а как Осведомленные намерены пресечь и запретить распространение запретной информации? Ну да, разумеется, в мире должна возникнуть целая система, ставящая перед собой целью воспретить утечку сведений о Дыре. Руководители наиболее развитых держав будут налаживать и поддерживать соответствующее взаимодействие. Тут уж будет не до распрей и не до политических игр: ведь стоит обвалиться хотя бы одному камешку с вершины горы — и возникшая по законам цепной реакции лавина сметет все на своем пути. Утечка информации в отдельно взятой стране грозит всемирным хаосом, и это нельзя не учитывать даже самым отъявленным авантюристам. Поэтому наверняка к этому делу будут подключены спецслужбы и прочие органы, привыкшие охранять всякого рода тайны и секреты. Нетрудно представить себе, какими методами и средствами они будут пользоваться при этом. Уж если по менее значимым вопросам ни одна спецслужба не останавливается перед самыми грязными приемами, то тут, когда на карту поставлено существование человечества, — и подавно. Сейчас, пока еще странный объект находится за много парсеков от Земли, его способны обнаружить и распознать лишь профессионалы — довольно ограниченный круг. Но ведь есть еще целая армия астрономов-любителей, жаждущих назвать своим именем какой-нибудь новый астероид или комету, которые по ночам наблюдают за звездами из самодельных телескопов, а некоторые, как и я, учреждений. Как Они собираются бороться с ними? Принять закон о запрещение наблюдений за небом? Чушь, этим Они только еще больше разожгут любопытство людей. Значит, Им останется взять всех астроисследователей-дилетантов под строгий контроль».
Кому-то из случайно узнавших попытаются заткнуть рот деньгами… не каждому, конечно. Кого-то достаточно будет припугнуть или всенародно высмеять как шарлатана и обманщика. Кого-то нелишне будет упрятать до конца жизни в психушку или даже в тюремную камеру. Ну а самых упрямых и несговорчивых придется убрать, ликвидировать, уничтожить.
В любом случае, все каналы, ведущие к сведениям о Дыре, уже сейчас должны быть надежно перекрыты, все запросы — отслеживаться и регистрироваться, а все, кто имел несчастье поинтересоваться состоянием звездного неба в опасном Секторе, — браться «на карандаш». Такой остро-остро заточенный карандашик, которым можно не только ставить галочки в «черном списке», но и вычеркивать кое-кого из жизни.
«Стало быть, и я уже засветился, — кольнула Снайдерова неожиданная мысль. — Может быть, в эту секунду машина тайного контроля набирает обороты, в различных инстанциях раздаются тревожные звонки, и серьезные люди в штатском устанавливают наблюдение за мной, подключаются к моей телефонной линии, инструктируют агентов и вербуют осведомителей из числа моих знакомых и соседей.
Стоп, — одернул он себя. — Не впадай в панику. Так недолго и паранойю приобрести. В конце концов, ты же еще не рванулся оповещать весь мир о своем открытии, утечки нет, поэтому максимум, что тебе пока грозит, — это негласное наблюдение».
Снайдеров подошел к окну и, прячась за шторой, как персонаж детективного фильма, обозрел двор и здания напротив. Ничего неестественного видно не было. Хотя если работают профессионалы, то они и не должны себя выдать. «Это тебе не за звездами наблюдать», — сказал он себе.
Он отошел от окна и внезапно разозлился. На себя самого. За то, что посмел испугаться за свою шкуру. За то, что отныне был обречен на вечные терзания и угрызения совести. За то, что еще до начала открытых боевых действий с невидимым соперником поднял лапки кверху и смирился с неизбежностью поражения. И вместе с этой злостью к нему пришла внезапная решимость.
Они хотят, чтобы человечество спокойно дремало, не ведая о предстоящей гибели. Но ведь это низко и подло. Все равно что убить кого-то из-за угла. Все равно что усыпить бдительность приговоренного к смерти сказкой о помиловании, а потом, улучив момент, когда он заснет, перерезать ему горло. А тот, кто будет знать правду, но будет молчать, невольно окажется соучастником этого преступления — ведь именно так трактует Уголовный кодекс бездействие лиц, знавших о готовящемся нарушении закона, но не сделавших ничего, чтобы предотвратить его.
«Ну уж нет! — мысленно воскликнул Снайдеров. — Пособничества в этом мерзком деле Они от меня не дождутся!»
Академик Феоктистов, подняв изумленно брови, смотрел на Снайдерова так, как обычно ученые-эксперты разглядывают очередную модель «вечного двигателя», созданную энтузиастом-изобретателем из какого-нибудь села Коврижкина.
— Верю ли я в конец света? — повторил он вопрос юноши. — Позвольте уточнить, юноша, что конкретно вы имеете в виду?
Орест криво усмехнулся.
— Разумеется, не то, о чем обычно твердят газетные писаки и нострадамусы всех времен. Речь идет совершенно о конкретном космическом явлении, несомненно, известном новейшей астрофизической науке. Имеется странный объект, который перемещается в секторе с координатами… — Он наизусть назвал координаты Сектора. — Этот объект очень похож на «черную дыру», и вся изюминка его заключается в том, что он движется! Полагаю, ученый вашего ранга не может не иметь сведений на этот счет, а поэму…
— Мой юный коллега! — вежливо, но решительно перебил его академик, склонив к плечу благородно-седовласую голову. — Вы, кажется, кандидат наук?
Снайдеров закусил губу.
— Да, я уже вам говорил, — тоном, далеким от почтения к светилам науки, ответствовал он. — А какое это имеет значение?
— Жаль, — произнес академик Феоктистов. — Жаль, что в наше время ученые степени присуждаются таким легковерным и, я бы сказал, далеким от истинной науки людям, как вы. Потому что даже самый последний студент ныне знает, что науке неизвестны практические доказательства существования пресловутых «черных дыр».
Снайдеров тут же вспомнил Ломакина.
— Ну, во-первых, студенты бывают разные, — возразил он. — А во-вторых… Официальной науке неизвестно многое. Можно даже утверждать, что ей на сегодняшний день вообще мало что известно… Но я хотел бы вести с вами разговор не как с представителем официальной науки, несмотря на все ваши ученые регалии. Максим Федорович, я вполне допускаю, что по отношению к вам осуществляется определенное давление со стороны… некоторых органов, и вы наверняка дали обязательство хранить в тайне определенную информацию.
Академик взглянул на Снайдерова так, что тому стало ясно: сейчас знаменитый астрофизик либо взорвется и прогонит его к чертовой матери, либо попросту развернется и уйдет, не пожелав продолжать разговор.
— Вы уж простите меня за наглость, — заторопился Снайдеров. — Поймите, Максим Федорович, у меня нет иного выхода, и мне больше не к кому обратиться, кроме вас!
— Не пойму, — пожал плечами Феоктистов. — Чего вы все-таки от меня хотите? Чтобы я публично позволил вам выступить с сенсационными, но, к сожалению, абсолютно беспочвенными заявлениями? Вы хотите, чтобы и меня, и вас упекли в сумасшедший дом?
Орест в отчаянии переминался с ноги на ногу.
— Да нет же! — наконец воскликнул он. — Извините, Максим Федорович, но вы меня, наверное, неправильно поняли… Я вовсе не намерен прикрываться вашим авторитетом, как щитом, подставляя вас под удар! Единственное, что мне требуется от вас, — это та информация о Дыре, которая имеется в вашем распоряжении! Я обещаю вам, что не буду упоминать вас в качестве источника и что не воспользуюсь этими сведениями для публикации сенсационных, как вы говорите, статей!
Академик отвел взгляд в сторону.
— Допустим, вы искренни в своих побуждениях, — после короткой паузы пробормотал он. — Также предположим, что вы правы в своих… э-э… гипотетических измышлениях и что у меня действительно есть кое-какие данные… Но, даже если это все соответствует действительности, зачем вам нужна такая информация?
Снайдеров вздохнул. Его всего внезапно стала сотрясать нервная дрожь.
— Мы не имеем права покорно ожидать своей гибели, — сказал он. — Неужели вам, как всякому нормальному человеку, было бы не обидно знать, что человечество, затратив столько усилий и принеся столько жертв ради выживания, через каких-нибудь пять веков погибнет? Неужели у вас как у выдающегося деятеля науки не вызывает протеста тот факт, что наша цивилизация, со всеми ее научными достижениями и культурным наследием, канет когда-нибудь в пучину мрака без малейшего следа? Неужели вам все равно, что искорке Разума, возможно единственной во всей Вселенной, суждено погаснуть, так и не разгоревшись? Академик иронически поднял брови.
— Знаете, коллега, — сказал он, — ваша речь все больше становится похожей на монолог некоего положительного героя из отечественной фантастики пятидесятых годов, а из фантастики я лично предпочитаю что-нибудь более позднего периода. Например, Лема и Стругацких. Вот вы усиленно пытаетесь завербовать меня в число ваших сторонников. Но, даже отложив пока в сторону мысль о вашей психической полноценности, я не могу не задаться вопросом: как именно вы собираетесь спасать человечество?
— Прежде чем спасать кого-то, сначала надо сообщить спасаемому о том, что ему грозит опасность, — изрек Снайдеров. — В конце концов, «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Я вовсе не претендую на роль спасителя человечества. Люди сами способны себя спасти — но лишь в том случае, если будут вовремя извещены об угрозе! А если дотянуть до последнего дня и лишь тогда объявить: мол, спасайтесь кто как может или молитесь, чтобы смерть ваша была быстрой и безболезненной, — это будет просто бессмысленным садизмом!
— Хоть наша дискуссия носит и чисто умозрительный характер, молодой человек, — язвительно проговорил после паузы академик, — но позвольте вам заметить, что вы слишком верите в человечество. К сожалению, история показывает, что так называемый человек разумный не всегда проявляет это свое отличительное свойство в минуты, когда ему грозит гибель. Предлагаю вам провести небольшой мысленный эксперимент. Представьте себе, что вы едете в вагоне метро в часы пик и вдруг голос из динамика объявляет, что через несколько минут поезд на полной скорости сойдет с рельсов и что затормозить вряд ли удастся. Какова, по-вашему, будет реакция пассажиров?
— Ваш пример некорректен, Максим Федорович, — возразил Снайдеров. — Но даже в этом случае лазейки для спасения людей все же имеются — пусть не всех, но хотя бы некоторых. Да, большинство предастся панике и бессмысленным метаниям. Но кто-то разобьет окно и прыгнет с поезда, чудом уцелев при этом. А кто-то сорвет стоп-кран и до самой последней секунды будет стараться разжать двери, чтобы обеспечить эвакуацию пассажиров. Наконец, кто-нибудь обязательно будет стараться открыть межвагонные двери, чтобы люди могли покинуть головные вагоны как наиболее опасные места, а кому-то даже придет в голову отцепить часть вагонов от состава. В человечество надо верить, Максим Федорович, иначе… иначе, наверное, просто не стоит жить!
Над их головами заверещал пронзительный звонок, и скрытые динамики объявили: «Уважаемые участники и гости симпозиума! Приглашаем вас занять места в зале заседаний для продолжения дискуссии».
— Извините… э-э… Орест Валентинович, если я правильно запомнил?.. озабоченно покосился на часы Феоктистов. — Я должен идти. Было весьма любопытно с вами побеседовать, но никак не могу манкировать заседанием астрофизической секции — тем более что мне предстоит выступать с докладом… Желаю вам… впрочем, даже не знаю, чего вам пожелать, мой Друг. Понимаете, успехов в таком нелепом и даже опасном предприятии желать было бы просто неразумно с моей стороны…
— Значит, я вас не убедил, — с горечью произнес Снайдеров. — Что ж, этого и следовало ожидать… Но запомните, Максим Федорович: то, что вы сейчас избрали, называется предательством, и потомки вас не простят!
Не прощаясь, он круто развернулся и устремился к выходу из вестибюля, навстречу потоку ученых, который, вопреки законам физики, тек по лестнице наверх к залу заседаний.
Перед тем как войти в зал, академик Феоктистов на минуту задержался и нашел взглядом человека, чем-то неуловимо выделявшегося из толпы докторов, профессоров и прочего ученого люда. Поманил его к себе и что-то тихо сказал ему почти в ухо. Человек понимающе покивал стриженой головой и, отойдя за ближайшую колонну, поднес к уху сотовый телефон.
Вернувшись домой, Снайдеров сразу почуял, что в квартире стоит какая-то нежилая тишина. Сбросив ботинки, но не сняв куртку, он бросился в комнату матери. В голове мелькнуло: «Опять я забыл купить оригофан! Все из-за этого осла Феоктистова — слишком он вывел меня из себя».
Мать лежала на своем диванчике в одежде, накрытая теплым пледом. Глаза ее были закрыты, и по синеватому оттенку ее лица Орест мгновенно понял: случилось то страшное, чего он постоянно боялся в последнее время.
Сердце его сорвалось в бездонную пропасть.
Подскочив к дивану, он тронул мать за плечо, и от этого движения у нее безжизненно упала вниз рука. Пульс не прощупывался ни в запястье, ни на шее. Снайдеров отбросил в сторону плед и припал ухом к груди матери.