Введя данные Снайдерова в компьютер, женщина монотонным голосом напомнила ему формальные требования, сопутствующие процедуре голосования, хотя в этом не было никакой необходимости: на протяжении последних месяцев средства массовой информации только об этом и твердили — а в заключение выразила готовность ответить на вопросы. Таковых у Снайдерова не оказалось, и тогда она объявила:
— Прошу вас пройти в блок номер тринадцать для выражения вашего волеизъявления.
Снайдеров оглянулся в том направлении, куда указывала загоревшаяся в воздухе ярко-зеленая стрелка голомаркера, и увидел серые двери, напоминающие створки лифта, с большой цифрой 13.
Внутри бокс напоминал камеру-одиночку для смертника. С тем различием, что на стене напротив входа значился большой экран, а посреди комнатушки виднелся стол-пульт с двумя большими кнопками. Кнопки были расположены на разных концах стола и светились разными цветами. Одна из них была ярко-красной, как запрещающий сигнал светофора, а другая ярко-синей, как еще неизвестный науке ядовитый гриб. Больше ничего в боксе не было.
Едва Снайдеров переступил порог бокса, как двери за ним быстро захлопнулись, и теперь выйти из этого искусственного склепа Марк мог бы лишь после нажатия одной из кнопок.
В ту же секунду во всю ширь экрана высветился текст Главного Вопроса референдума, переведенный на несколько основных языков Земли:
УВАЖАЕМЫЙ ВОЛЕИЗЪЯВИТЕЛЬ! С УЧЕТОМ ТОГО, ЧТО ПРИМЕРНО ЧЕРЕЗ ПЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ ГРОЗИТ ГИБЕЛЬ, ПОДДЕРЖИВАЕТЕ ЛИ ВЫ НЕМЕДЛЕННОЕ НАЧАЛО ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ПЛАНА ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ МЕРОПРИЯТИЙ С ЦЕЛЬЮ ПОДГОТОВКИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА К ЭВАКУАЦИИ С ЗЕМЛИ НА ДРУГУЮ ПЛАНЕТУ (следует нажать красную кнопку, слева от Вас) ИЛИ ВЫСТУПАЕТЕ ПРОТИВ ЭТОГО (следует нажать синюю кнопку, справа от Вас)?
Вопрос, по мнению Марка Снайдерова, был чересчур громоздким и неуклюжим, но суть предстоящей выбора от этого не менялась.
Каждый должен был дать ответ либо в духе пламенной готовности к свершению невозможного, либо в духе исступленного эгоизма. Либо — либо… Либо ты намерен пожертвовать собой ради будущего всего человечества — либо собираешься жить исключительно для-себя и своих детей, а не ради каких-нибудь мифические потомков. Что для тебя важнее: призрачное будущей или вполне реальное настоящее? Другого варианта ответа референдум не предусматривал, и именно поэтому так терзался Снайдеров.
Между тем голосование было объявлено обязательным для каждого, и никто не имел права уйти от выбора. Впервые за всю демократическую историю человечества было решено провести данный опрос населения в принудительном порядке. Даже если кто-то и не пожелал бы голосовать и попытался увильнуть от этой обязанности, его все равно бы нашли, привели бы на пункт, втолкнули в бокс и не выпустили бы до тех пор, пока он не нажал одну из кнопок. Но это будет завтра, в дополнительный день голосования, который отведен для тех, кто по каким-то причинам не явился сегодня.
А сейчас ты стоишь возле пульта и размышляешь, как же ответить на этот проклятый вопрос, который представляется тебе канатом, натянутым меж двух столбов, один из которых раскален докрасна и мгновенно испепелит тебя, а другой шипит ледяной синевой, готовый превратить тебя в ледышку, едва ты при коснешься к нему, и ты балансируешь на середине этого каната, зная, что долго не продержишься и что следовательно, надо быстрее выбирать, к какому столбу устремиться, а в сущности — какую гибель выбрать себе и всем, кто, задрав голову, напряженно следит за тобой с далекой земли.
Перечитав уже, наверное, в десятый раз строчки на экране Снайдеров поочередно покосился на кнопки и в отчаянии ударил себя кулаком по лбу.
Ну почему они не оставили никакой лазейки для тех кто, как и он, так и не сумел выбрать из этих двух зол наименьшее?! Почему они так хотят, чтобы мир был только черным и белым, и никаким больше?! «Я же не хочу быть ни „красным“, ни „синим“, я хочу быть нормальным человеком, потому что и первые, и вторые твердо знают, как надо жить, а я этого не знаю, я лишь знаю, что, наоборот, этого знать невозможно! Нормальный человек не может слепо следовать за какой-то, пусть даже очень заманчивой и великой идеей, он постоянно должен сомневаться в ней и в себе, и только тогда он останется настоящим человеком, а не жалким слепцом!
Неужели нет никакого шанса избежать этого гнусного выбора? Неужели я не придумаю ничего, чтобы перехитрить, обмануть тех, кто придумал этот безумный референдум?!
Раньше, помнится, избиратели, явившиеся на референдум, но не желавшие голосовать ни за один из предложенных вариантов ответа на поставленный вопрос, просто-напросто могли сделать свой бюллетень недействительным, и тогда он не учитывался при подсчете голосов. Например, вычеркнуть оба варианта. Или не вычеркивать ни одного.
Я же сейчас лишен и этой возможности, потому что мне не надо вычеркивать, а надо лишь нажать на одну из кнопок. На одну?! А если я нажму на обе сразу? Нет, это не пройдет. Компьютер обладает быстродействием, несоизмеримым с моей скоростью реакции, и он сумеет распознать, какую из кнопок я, пусть даже на миллионную долю секунды, нажал раньше. Так что не стоит и пробовать.
Тогда что же? Сдаться и предать самого себя, свои убеждения и принципы?»
И тут Снайдеров вдруг по какому-то наитию вспомнил, как раньше в некоторых странах мира применялся особый вид казни, способный избавить исполнителей смертного приговора от стресса и угрызений совести. Для казни преступника назначались несколько человек, они синхронно нажимали кнопки подачи тока высокого напряжения на электрический стул, но лишь одна из этих кнопок действительно включала аппарат, другие же были имитацией. Психологи утверждали, что главное для человека, оказавшегося в роли палача, — не знать, что именно ты оборвал чью-то жизнь, и подсознательно каждый из палачей будет всегда стремиться оправдать себя в своих же глазах. И тогда Снайдеров плотно закрыл глаза, раскинул руки в стороны и вслепую закружился вокруг своей оси, чтобы потерять ориентацию в пространстве. Потом обошел тумбу стола-пульта несколько раз в одну сторону, развернулся и проделал то же самое, только теперь уже в противоположном направлении. Голова его при этом сильно закружилась, как бывало в детстве после долгого вращения на карусели, и пару раз он довольно чувствительно ударился боками о край стола.
Лишь после этого он на ощупь отыскал на столе одну из кнопок и вдавил ее до отказа.
Что-то зашумело непонятно где, и он понял, что это открываются двери бокса. Однако открывать глаза ему было ни в коем случае нельзя, чтобы не нарушить условия, заданные им самому себе для «голосования». И, по-прежнему ничего не видя и не соображая, где он и куда движется, слепо вытянув руки перед собой, он направился туда, где должен был находиться выход. В голове вертелась строка из песни Владимира Высоцкого: «Ищу я выход из ворот, но нет его, есть только вход — и то не тот».
Он нашел дверь лишь с третьей попытки. Для этого ему пришлось, как заправскому слепцу, перебирая руками по стене, обойти весь периметр бокса, но все-таки выход нашелся, и он вышел наружу.
Кто-то подхватил его под руку, и незнакомый голос с тревогой осведомился:
— Что с вами, гражданин? Вам плохо?
— Нет, — ответил Марк Снайдеров, все еще не открывая глаз и победно усмехаясь. — Наоборот, мне очень хорошо.
Результаты референдума объявили только через неделю — слишком много данных пришлось обрабатывать Объединенному компьютерному центру.
К тому времени Марк Снайдеров успел забыть и о Дыре, и о Плане, и о всепланетном голосовании, которое уже на следующий день представилось ему каким-то смутным кошмарным сном, поэтому в тот момент, когда на экранах стереовизоров всей Земли появился сам Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, чтобы сделать экстренное заявление, Марк корпел над переводом очередного опуса знаменитого Джулия Нгомы на общеевропейский язык. Он бы наверняка пропустил это историческое событие, если бы не отец, который всю последнюю неделю жил как на иголках, с нетерпением ожидая оглашения итогов волеизъявления. Снайдеров-старший ворвался в домашний кабинет сына и буквально выволок его силой из-за компьютера, увлекая в гостиную, где стереовизор надрывался, транслируя какие-то классические марши, фоном к которым служило мелькание кадров документальных хроник.
Жена Амелия и сынишка Алек тоже были здесь, но, в отличие от приподнято настроенного Ореста Снайдерова, молчали.
Генсек ООН приступил к чтению сообщения в ту же секунду. Словно специально поджидал прихода Марка. Лицо его было, как всегда, спокойным и даже слегка улыбающимся, но в жестах и манере держаться ощущались напряженность и тревога, и Марк почуял что-то неладное. Сообщение и впрямь обещало быть экстраординарным…
После краткого предисловия, в котором излагались причины, вызвавшие необходимость проведения референдума, Генсек перешел к сути дела, и, наверное, на всей Земле в этот момент стало тихо, будто люди, населявшие планету, куда-то враз улетучились.
— Жители планеты Земля! — звучало из стеревизора. — В качестве не только Генерального секретаря Организации Объединенных Наций, но и председателя Объединенного комитета по подведению итогов первого чрезвычайного всепланетного референдума объявляю следующее. Первое. Референдум считается состоявшимся. Из общего количества людей, обладавших правом голоса на момент проведения референдума, проголосовали… — Генсек взглянул куда-то вбок и назвал одиннадцатизначную цифру, которую Марк тут же забыл, — что составляет сто и ноль десятых процента. — Снайдеров-старший толкнул Марка в бок и сделал многозначительную гримасу, долженствовавшую означать: «А ты еще сомневался, что проголосуют все!» — Из числа проголосовавших на главный и единственный вопрос, вынесенный на всепланетный референдум, а именно… — Генсек принялся неторопливо, с расстановкой зачитывать текст вопроса. «Что он тянет кота за хвост!» — с досадой пробормотал Орест Снайдеров сквозь зубы… — ответили «да» и нажали красную кнопку… — Генсек опять покосился в сторону и назвал другую одиннадцатизначную цифру — волеизъявителей…
Тут он странно замешкался и, оторвавшись от заготовленного текста, сказал в объектив камеры:
— Правила требуют, чтобы я продублировал количественные данные о результатах голосования процентами, отражающими соотношение поданных голосов. Однако в силу обстоятельств, о которых будет сказано ниже, я позволю себе не называть эти сведения, по крайней мере сейчас, в устном сообщении. Желающие ознакомиться с этими данными могут изучить статистический доклад, который уже сегодня поступит в Сеть для свободного доступа…
«Что-то он темнит, — раздраженно сказал Орест Снайдеров на ухо Марку. Черт побери, неужели наши остались в меньшинстве?!»
— В то же время, — невыразительным голосом продолжал Генсек с экрана, — на вышеуказанный вопрос ответили «нет», тем самым не поддержав План и нажав синюю кнопку, — еще одна головокружительная цифра, которую даже не успевает переварить сознание, — … человек. Таким образом, следует констатировать, что с учетом перевеса в три голоса… да-да, я не оговорился, уважаемые граждане… с перевесом в три голоса большинство жителей планеты Земля высказалось за немедленное начало осуществления Плана!
В этом месте голос Генсека возвысился до подобающего моменту пафоса, и видно было, что от избытка чувств он и сам на время утратил дар речи.
— Ура-а-а! — что было мочи заорал Снайдеров-старший и хлопнул Марка по плечу. — Наша взяла, сынок! Слышишь — наша! Так им, паразитам, и надо! Я всегда верил, что мы победим!.. А ты что молчишь, сынок, не рад, что ли? Ты-то, надеюсь, тоже голосовал за План?
— Подожди, папа, — с досадой проговорил Марк, уклоняясь от распахнутых объятий отца. — Но ведь он сказал, что разница равна всего трем голосам. Какое же это тогда большинство? Я считаю, что в таком деле не должно быть формализма!
— Какой, к черту, формализм?! — рассвирепел Снайдеров-старший. — Ты что, считать разучился? Это же не один человек, и даже не два, а целых три, понимаешь — три! Как говорят криминологи, один человек — преступник, два сообщники, а три — уже организованная группа! Да что с тобой, в конце концов? Радуйся: может, именно твой голос и находится в числе этих трех!
И тут из кресла мрачно поднялась Амелия, прижимая к себе притихшего сынишку.
— Значит, по-вашему, радоваться надо, да? — выпалила она, подойдя к мужчинам вплотную. — А чему? Тому, что теперь всю жизнь придется горбатиться, не разгибая спины, на этот ваш придурочный План?!
Тому, что и дети, и внуки, и правнуки наши не будут знать ни счастья, ни покоя?! Не знаю, как вы, а лично я с этим не согласна, и, если даже меня поставят к стенке за саботаж, я все равно не соглашусь жить в той казарме, которую вы и вам подобные готовят человечеству!
Сказав это, она с гордо поднятой головой удалилась из гостиной, уводя за собой Алека.
Отец и сын Снайдеровы встретились взглядами и тут же отвели глаза в сторону.
— Что ж, — сказал после долгого молчания Орест, — не всем результаты референдума придутся по вкусу. «Синие»-то тоже будут рассуждать, как ты сам только что рассуждал. Наверняка придется еще приложить много усилий и преодолеть множество проблем, чтобы все-таки приступить к выполнению Плана. Я думаю, что пройдет еще немало времени, прежде чем это случится. Так что зря твоя жена возмущается. — Он умолк, но потом глаза его сердито и неукротимо полыхнули таким испепеляющим огнем, что Марку стало не по себе. — Но одно я могу сказать: мы все-таки одержали победу, пусть даже с минимальным перевесом, но одержали, и никому не удастся переиграть или отменить результаты референдума! А тех, кто попытается не подчиниться нам, мы найдем способ образумить!
Вернувшись в свой кабинет, Марк уселся за компьютер, но, вместо того чтобы продолжить работу над переводом, тупо вперился невидящим взглядом в экран.
«Эх ты, — горько думал он, обращаясь к самому себе. — Ты хотел обмануть самого себя, голосуя вслепую, а все оказалось напрасно… Три голоса, подумать-только — всего три голоса! И сколько теперь ни убеждай себя, что ты здесь ни при чем, что ты вполне мог нажать тогда синюю, а не красную кнопку, бесполезно играть в кошки-мышки со своей совестью. Она, злодейка, всю оставшуюся жизнь будет коварно нашептывать тебе, что именно твоя рука включила рубильник электрического стула, к которому было приковано приговоренное к гибели человечество! Может быть, те, другие, которые когда-то таким способом приводили смертные приговоры в исполнение, и спали потом без кошмаров, но ты ведь так не сумеешь жить, правда? И ты никогда никому в этом уже не признаешься. По той простой причине, что тебе не поверят. Даже Амелия. Лаже сын — когда вырастет. А хуже всего то, что вскоре тебе все-таки придется сделать выбор, и теперь ты уже никуда не спрячешься и не отвертишься. Проклятый референдум не только не успокоит враждующие стороны наоборот, он все больше будет раскалывать общество надвое, и тень этого раскола уже нависла и над твоим домом, потому что если и раньше Амелия и отец недолюбливали друг друга, то теперь они наверняка станут врагами, а тебе нужно будет вертеться ужом между ними, пытаясь их примирить и уберечь от их вражды Алека, еще не разбирающегося в тонкостях взаимоотношений взрослых, но рано или поздно кто-нибудь из них поставит тебе ультиматум: или ты с ними, или ты со мной, — и вот тогда…»
Марк застонал и ударил кулаком по краю стола. Что же делать, думал он сквозь нахлынувшую головную боль. Что же теперь делать?
И еще: если План, еще не начавшись, уже приносит человечеству столько проблем и мучений, то что же будет потом, когда поколение за поколением будет претворять его в жизнь?!
Ночная улица казалась вымершей. Ни одной живой души не встречалось на тротуарах в свете плазменных светильников и табло, даже окна домов были черными, словно там никто не жил или все уже спали, но Снайдеров знал, что анизотропные оконные стекла просто переведены в режим тонирования, не пропускавшего свет наружу. Спать было еще рано — еще почти полтора часа до полуночи.