Алексей поддакнул, более для поддержания духа разговора, нежели из соображений согласия; все же в боулинг он играл вполне сносно.
- Когда я работал в секретариате Внешэкономбанка, первое время пару за пирамидой мне составлял тогдашний министр иностранных дел Бессмертный. Сейчас неплохо устроился. Какая-то консультационная фирма, ныне принято говорить, консалтинговая. Варварское, какое-то слово.
- Обычно министры так и поступают.
- Да, - Вагит Тимурович почесал легонько переносицу указательным пальцем. - Он мне здорово помог с банком, как это принято говорить, после революции девяносто первого. Связи в то время были на первом месте.
Вагит Тимурович имел в виду коммерческий банк "Анатолия", основателем которого и бессменным генеральным директором на протяжении всех восьми лет его существования он и являлся. Алексею пришла в голову язвительная мысль, а не спросить ли у Караева, что он подразумевал под "связями", не те ли активы и пассивы правящей прежде партии, которые много лет как бесследно исчезли и о которых и поныне слагаются легенды и предания.
История "Анатолии" вообще была полна тайн и загадок, во многом из-за своего руководителя. Вагит Тимурович пришел в новый российский бизнес, хотя и тертым калачом и обладателем замечательных организаторских способностей, полученных во Внешэкономбанке, но слишком уж малозаметной фигурой, не имевшей никаких связей с власть предержащими. Тем не менее, его взлет впечатлял. Еще совсем недавно имя банка и его владельца было на слуху у подавляющего числа простых смертных, что ж говорить о тех, кто правил бал в этой стране. И все это за какие-то лет пять-шесть. Буквально из ничего.
Алексей хмыкнул. История появления на Олимпе власти Караева оставалось для многих белым пятном. Для такого стремительного взлета необходимы были исключительные условия. Нужен огромный, в сотни миллионов еще не успевших обесцениться инфляцией рублей, стартовый капитал для разгона. Нужны связи из высшего эшелона власти, на основе которых можно было бы вести начальную подготовку, предваряющую столь серьезное и крупномасштабное дело. Необходим сработанный коллектив единомышленников, состоящий из людей, хорошо знающих свое дело, и без промедления готовый выступить крупными силами в заданном направлении. Необходима благоприятная атмосфера в тех кругах, куда двинулись его капиталы.... Да много чего было нужно.
А что было на самом деле, что имелось у Вагита Тимуровича, в те годы известно только самому Вагиту Тимуровичу. И тем людям, что сошли со сцены, по своей или чужой воле.
И все же, банк "Анатолия" взлетел стремительно, завоевал рынок почти мгновенно и без сопротивления малочисленных конкурентов. И довольно долго оставался вне их досягаемости, один на неприступной, хорошо охраняемой, высоте.
Что же привело "Анатолию" к нынешнему своему положению, сказать так же сложно, как и пытаться выяснить причины ее взлета. Может быть, нарочитое неучастие капиталов Караева в президентской гонке девяносто шестого. Может, кризис девяносто восьмого ударил по его успеху куда сильнее, чем казалось со стороны. А, может быть, что-то внутреннее, какой-то междусобойчик в руководстве банка. Чьи-то необоснованные претензии и закулисные партии, чья-то игра на сторону, кто знает.
Интересно, что скажет обо всем этом сам Караев, так легко и непринужденно, словно речь шла о чужой биографии, рассказывающий о взлетах и падениях собственной карьеры, но никогда не намекающий на первопричины этих взлетов и падений? Или все же предпочтет отмолчаться, перевести разговор на безопасную тему. Не потому что скрытен характером или прирожден оставаться молчуном, напротив. Дело даже не в профессии, скорее, в том, когда и как эта работа пришла к нему.
Или с кем пришла. Алексею только сейчас пришло в голову, что Караев мог быть не один и в своих действиях руководствоваться не только собственным мнением, но и чьими-то настойчивыми желаниями. Мог просто подвергаться давлению, особенно в последнее время. Тем более что прецедент уже имелся: на Караева совсем недавно дважды - и оба раза, по счастью, неудачно, - покушались лица, так и оставшиеся неизвестными. Можно предположить, что они есть следствие того самого давления, что ранее оказывалось на Караева в более мягкой форме.
Впрочем, все это только его домыслы. Никогда ведь не скажешь, о чем он думает сейчас. Алексей, сколько не присматривался, искоса ли или в открытую к Караеву, так и не мог ни разу определить ход его мыслей. Вот, к примеру, сейчас, когда разговор меж ними шел о полотнах Гейнсборо, что на самом деле, какие мыслительные процессы происходят под его черепной коробкой? наверняка ведь отличные от темы их неспешной беседы. Алексей не знал, почему он так уверен в этом, что-то, неведомо что, подсказывало ему думать именно так, будто за каждой мыслью Вагита Тимуровича скрывается другая, невысказанная вслух.
Сейчас лицо Караева, прорезанное сетью мелких морщин, обрамленное благородной сединой волос, было внешне спокойно, даже безмятежно, ничто в нем не выдавало истинных его чувств, ни по отношению к Алексею, ни в отношении проводимой сделки. А они наверняка имелись, эти чувства, и довольно нелицеприятные. Вагит Тимурович не привык иметь дела с посредниками, но семья Серафимы решила сделать именно так, настоять на участии Алексея, возможно, в отместку за непроданные полотна, возможно, по иной, сходной причине. Алексей от неподобающей ему роли и сам чувствовал себя не в своей тарелке еще и опоздал и на машину, и на встречу, заставив хозяина дома потратить время в неприятной компании с собственными мыслями, натыкающимися на тему предстоящей сделки.
Хотя, наверное, он уже смирился. И с условиями договора, и с присутствием Алексея, а не самого Андрея Георгиевича, и с уходом из собственности особняка в Икше. Как пришлось совсем недавно смириться, с постепенным развалом банковской империи, вытеснением ее с занимаемых прежде неохватных позиций, закрытием филиалов, отторжением подвластных структур, сокращением доходов и урезанием расходной части....
Конечно, его оставшегося состояния хватит, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая, до конца дней своих. И оставить в качестве наследства кругленькую сумму, до которой найдется немало охотников. Денег никогда не бывает много, говорят иначе только те, кто не имеет их, больших денег. Заработанный неважно как и на чем миллион тянет к себе другой, тот третий, и так далее, по нарастающей. Этот процесс может приостановиться на время, может пойти медленнее, быстрее, неважно, но, прекратиться, замереть совсем.... Нет, это будет означать только одно - банкротство.
Например, такое, какое настигло и терзает, иначе не назовешь, Караева. Алексей всегда сравнивал процесс краха или с болезнью или с голодным зверем, сорвавшимся с цепи. Скорее первое, ведь иной раз человек начинает терять веру в себя, в свое предназначение, связанное с капиталооборотом, в котором он принимает живейшее участие, в том, что он может больше, чем имеет сейчас. Но того хуже, потеряй он веру в могущество денег, кои есть априорная мера всех вещей и мер.
Впрочем, причина не важна, важен итог, - человек заражается инфантилизмом, начинает думать о чем-то, что волновало его прежде, до того момента, когда он обрел нового идола, погружается в воспоминания, вспоминает о совести и морали, становится фаталистом. И тогда он конченый человек.
Конченый для бизнеса, поспешил поправить себя Алексей. Хотя... что он без привычного себе дела... что он может найти взамен привычной меры, какая иная вера придется ему ко двору? Выпав из привычного круга, особенно, коли долго находился в нем, он вряд ли сможет перестроиться так, чтобы получать удовольствие от чего-то другого: религии, семьи, дома в деревне, воспитания детей.... Как и вряд ли сможет вернуться назад. Не вера, так форма уже не та, а условия стали еще жестче.
Да, форма. Может, в ней все дело. Прошло время, почти десятилетие минуло с той поры, когда либеральная идеология протоптала себе хоженую дорогу в Россию. За это время сменились правительства, стали иными условия работы в новой экономике, стали иными люди, даже язык уже не похож на тот, коим пользовались в прежней империи.
И - время Караева вышло как бы само собой. Он уже не стал успевать, перестал верно реагировать, где-то по привычке отвлекался на старое, не стоившее нынче ни гроша, где-то не принимал что-то новое, что уже вошло в быт и прочно закрепилось в нем. Отдавал предпочтение одному, забывая про другое, доверял по старой памяти тем, кто так же перестал верно оценивать происходящее.... Да мало ли что.
Пришли новые люди, которым нужно место под солнцем, которые более агрессивны, более напористы и куда дальновиднее старых чудаков, о коих уже ходят не слишком приятные анекдоты и остроумные легенды из личной жизни. О новых же людях, пробивающихся на смену тем, кого в силу привычки зовут еще новыми русскими, пока не сформировалось ничего из этого, ни времени, ни поводов пока не было. Да и будет ли сформировано? - может, да, но, скорее всего, обойдется без этого. Этот класс едва ли даст повода без нужды судачить о себе. Не то время, не те нравы. Да и люди, пришедшие на смену, уж слишком отличаются от тех, кто был прежде, слишком похожи на тех, кто делает тоже в других, странах. Что нового можно придумать о них, какую деталь для анекдота выбрать?
Он затруднялся сказать сам. Алексей не раз думал на эту тему, перебирал немало, но всякий раз спотыкался и отступал. Наверное, действительно, не пришло еще время. Но он не мог не признавать, что гордится своей принадлежностью к новым людям, к новой формации, новым хозяевам земли русской.
Может быть, в данный момент, в этой комнате, это единственный его козырь против Вагита Тимуровича.
- Вы согласны со мной? - он вздрогнул. Занятый своими мыслями, Алексей начисто забыл о беседе с Караевым. Он неопределенно хмыкнул в ответ.
- Сомневаетесь? - Вагит Тимурович истолковал его покашливание по-своему. - Напрасно. Видите ли, опыт приходит с годами, это непреложная истина, но каждому, видимо, следует оценить ее на собственном горьком опыте. Иной раз просто необходимо относиться к людям с известной долей скепсиса, особенно, если речь идет о противоположном поле, и ежели вы влюблены в него без оглядки. И неважно, сколько у вас, у нее денег, важно другое - понять, что именно у вашей возлюбленной на уме.
Алексей, поняв, наконец, куда клонит Вагит Тимурович, попытался было протестовать, но не успел.
- Да, ваша жена и без того богата, но едва ли это может быть серьезным аргументом в ее пользу. Вы человек респектабельный и без ее семьи, были им до брака и являетесь, естественно, и ныне.
- Совершенно незачем говорить это о Серафиме, - холодно заметил Алексей. - Не думаю, что вы хорошо ее знаете, и в отличие от меня, не можете судить о ней с уверенностью.
- Вы романтик, раз верите в любовь до гроба, - Вагит Тимурович вздохнул. - Чаще всего бывает как раз наоборот, до гроба люди помнят о чужих недостатках и потерянных годах. И семейные узы являются катализатором взаимной неприязни. Никогда нельзя с уверенностью сказать, что будет с вашим - да, с вашим, Алексей, - браком по прошествии достаточного количества лет. Сейчас вы любите ее, завтра - через десять лет, если хотите, - готовы на все, лишь бы не видеть и не слышать ее больше. И хотите уйти. А тут выясняется, что это себе дороже. Более того, что большая часть этого "себе дороже" была попросту спланирована брачующейся стороной. Я говорю о разделе имущества, вашего, обыкновенно, как-то уж слишком неожиданно попавшего под разряд совместно нажитого.
- Вы на брачный контракт намекаете? - тускло поинтересовался Алексей. - Но в своих чувствах по отношению к ней я уверен, в ее так же не сомневаюсь. Разговоры о бумагах, в чем-то и как-то обязывающих друг друга, на мой взгляд, попросту излишни, особенно в нашей ситуации.
- А вы, я так понимаю, эту деталь в ходе приготовлений к брачной ночи опустили.
- Разумеется, я... - Алексей не договорил, его прервала короткая фраза Вероники, которую он так и не разобрал. Ее слова заглушило тарахтение принтера, встроенного в мини-компьютер, и начавшего выдавать исправленные и дополненные листы контракта.
- Сейчас все будет готово. Надеюсь, вы недолго ждали, - быстро произнесла она, поглядывая в сторону Караева. Поневоле тот улыбнулся.
- В допустимых пределах, сударыня, - и повернулся к поднявшемуся Алексею. - Вижу, над этим вы даже не задумывались.
- Конечно, нет. Равно как и моя половина, - сказать так о Симе ему показалось просто необходимым. - Уверяю вас, Вагит Тимурович, вы ее плохо знаете, коли все время намекаете на какие-то возможные претензии с ее стороны ко мне.
- Я хорошо знаю ее семью, - парировал Вагит Тимурович, но вдаваться в подробности не стал, вполне справедливо полагая, что его собеседнику тема будет неприятна.
Он был прав. При упоминании Серафиминой семьи, Алексей невольно вздрогнул и подошел к окну. Оттуда уже спокойным голосом произнес:
- Выходит, вы им тоже не доверяете.
Вагит Тимурович пожал плечами.
- Скорее да, чем нет. Впрочем, тут у нас своя бухгалтерия, к вам она не имеет никакого касательства. И забудьте мои слова, если они вам показались неприятны. Сочтите за обыкновенное стариковское брюзжание.
- О вас так не скажешь, - это снова влезла Вероника, с улыбкой, не сходившей с уст, глядя на словесную перепалку собеседников. - Скорее, напротив.
Вагит Тимурович ничего не ответил на слова секретарши. Он смотрел на Алексея, который, поставив пустую кофейную чашку на верхнюю полочку полупустой жардиньерки, выглянул наружу. Смотрел внимательно, точно пытаясь что-то найти в молодом человеке, ранее им не замечаемое.
Высокое итальянское окно, начинавшееся едва не от самого пола, находилось на фасаде дома, так что Алексей видел порядком запущенный альпийский парк, через который проходил к дому, саму дорожку, ведущую к ремонтируемому гаражу, и, разумеется, машину своей компании. Которая и привезла его в дом, с минуты на минуту становящейся непреложно его собственностью.
Он с ленцою во взгляде рассматривал открывающийся его взору вид из окна, так что лишь по прошествии минуты или больше заметил некую странность. Одной из машин, того "сааба", что стоял на противоположной стороне улицы, и которого он записал на имя Караева, уже не было. Его место только сейчас занимал массивный внедорожник, черный "джип" примелькавшейся модели "Гранд Чероки", черный совершенно, с непрозрачными от тонировки стеклами и одной лишь золотистой полосой вдоль корпуса на уровне радиатора.
Внедорожник лениво парковался, видно, водитель его никуда не спешил. Алексей внимательно следил за его уверенными движениям, и продолжил следить, если б не голос Вероники, заставивший его вздрогнуть от неожиданности:
- Сударь, будьте любезны, пожалуйте на подпись.
Соня вышла, оставив Серафиму наедине с отражением в зеркале. Она встала, покружила немного по комнате, недовольно поглядывая по сторонам, и подошла к окну. Сад перед домом потемнел, на небо набежали тучи, вполне возможно, что снова может пойти снег.
Кровать по-прежнему оставалась неприбранной. Серафима села на краешек, автоматически расправляя измятую простынь и, вспомнив недавнее представление, что она устроила Алексею, поморщилась и отвернулась к окну. Теперь выяснилось, что оно было совершенно незачем. Ну, только что стороны получили удовольствие, одна из сторон, если быть точной, и разошлись по делам.