Вечерами, уложив сына, она заходила ко мне с вязаньем и засиживалась допоздна. Горела лампа. Я исправляла тетради пли читала. Порой мы вместе чаевничали. Мы думали найти много общего между собой, но разговаривали редко.
– Бечуни, для кого ты вяжешь столько шерстяных носков? – спросила я ее однажды.
– Для моего Даты.
– А кто это?
– Мой возлюбленный! Дата!
Наверное, таким тоном говорят: «Не подходи! Буду стрелять!»
Вот-вот, именно это было и в походке моей хозяйки, и в ее гордой осанке, и в манере держать себя. Этим тоном бросила она Бардгунии свое «думаю, боишься». И в ее молчании было это... Теперь-то я поняла, узнала. И в то же время такая откровенность... в крестьянке?.. Нет, не откровенность это была. Она хвастала, что была свободна в любви!
Я подняла голову и взглянула на нее.
Она была похожа на саблю, готовую опуститься.
– А кто он такой? – спросила я как ни в чем не бывало.
Моя гостья изменилась в лице. Удивление и недоверие появилось в ее глазах. Потом они стали мягче, светлее и улыбнулись.
– Дата?.. Абраг!.. Неужели не слышала?.. Дата Туташхиа.
– Почему же? Слышала... А как же ты с ним познакомилась?
Она притихла и сказала растерянно:
– А я и не знакомилась с ним.
Мне стало смешно. «Может, ты и сейчас с ним не знакома?»– чуть было не съязвила я, но удержалась: слишком хотелось мне вызнать у нее все.
– Ну, а где ж ты увидела его впервые?
– Мы шли куда-то... Не куда-то... в церковь. Был праздник. Мы шли с мужем. А навстречу – он. Он поглядел мне в глаза. В церкви его не было... Муж сказал – это Дата. Абраг Дата Туташхиа.
– Ну, а потом?
– Что потом?..
– Как он смотрел на тебя? Глаза у пего были... какие?
– Какие?.. – Она замолчала, видно, вспоминая. – Удивленные! Мы пришли с обедни. Мой муж был объездчиком. В лесу у нас была кукуруза. Я ходила ее мотыжить. Всю неделю мне чудилось, будто Дата Туташхиа из кустов глядит на меня. Мне было страшно, я сказала мужу, что вроде ходит кто-то за мной, Он посмеялся.
Бечуни замолчала. Надолго. Странная она была женщина– говорила медленно, будто нехотя.
– А дальше, дальше! – Я боялась, просидит она два часа, рта не открыв, и отправится спать.
– Однажды он и вправду вышел из кустов – недаром мне казалось, что кто-то следит, и мужу я говорила... Он стоял и смотрел на меня... а потом стал подходить. Я поглядела ему в глаза, и такой страх на меня напал... Он остановился совсем близко и... и смотрит. Хочу крикнуть, а не могу, вся дрожу, язык отнялся. Руки у него были... такие! И грудь – широкая, сильная, красивая. Я... бежать, а он раскрыл руки, и я спряталась в них, а страха как не было. – Глаза Бечуни засияли.– Тогда на первую прополку ходили, кукуруза до колен не доставала. Нас отовсюду было видно, и мне захотелось уйти... не захотелось, а надо было, а двинуться с места не могу. Оторвалась я наконец от его груди... – Она снова замолчала, и опять надолго. – Семь лет уже миновало, восьмой год скоро пойдет с того дня, а я никому об этом не рассказывала... Пойду я, госпожа Тико, поздно.
Что было потом, я видела как наяву. Женщина шла впереди, за ней в трех-четырех шагах – он, и глядел на нее во все глаза. Она дошла до кустов, но не остановилась, а все шла и шла. И долго бы шла, но он положил ей на плечо руку. Женщина остановилась, трепеща всем телом, и ждала, ждала, когда гром обрушится на нее.
Господи! У тебя на всех хватает всего! А я в чем виновата перед тобой? Понимала эта женщина хоть что-нибудь? Может, и тяжесть ей была не нужна? Только слышала она, как трава к телу льнет и колючки кусают, и об этом лишь думала?.. Кто знает?
В моем воображении картина, которую я не видела, может восстать так ясно, будто все, что я вижу, происходило со мной или я сама при этом была. В молодости этот дар был у меня еще сильней, чем сейчас. Все, что случилось там, на кукурузном поле, стояло перед моими глазами и освещено было столь резким светом... так пылко я все чувствовала... так страстно! Не Бечуни Пертиа... я там была!..
Но и сюда снизошел покой. Моя участь – игра воображения. Для истинной жизни души мне всегда не хватало того, что может принести лишь реальность, резкая и утонченная...
Хозяйка простилась и ушла. Я смотрела на нее и не понимала– что могло в этой женщине привлечь Дату Туташхиа? Может быть, он урод? Эту мысль я отбросила тут же – его уступить я не могла. Конечно, была в моей хозяйке и стать, и порода, но то, что притягивает мужчин... Что поделаешь? У каждого товара свой покупатель. До рассвета я не могла сомкнуть глаз,
Эта женщина была потомком Аэта—она рассказала мне про любовь Медеи и Ясона.
Мы очень сблизились, но в наших отношениях все время присутствовала фальшь. А почему бы ей и не быть? Покажите мне двух женщин, которые бы искренне любили друг друга! В близости женщин фальшь всегда берет верх над правдой и чистосердечием. Иначе не бывает. Я – женщина, я знаю.
Когда я ехала на каторгу к Мито, моими попутчиками оказались два офицера-грузина. Как-то вечером я лежала, дремала, они думали, я сплю, и разговаривали тихо. Один из офицеров рассказывал, как однажды в каком-то уездном захолустье он остановился на два дня у одинокой женщины лет сорока или немного больше. Они быстро стали близки, и, желая быть любезным, офицер спросил: «В молодости ты, видно, была хороша собой? От поклонников отбоя не было?» – «Со мной Шанаев спал»,– с достоинством ответила она. Шанаев был тамошним городовым.
После этого я стала замечать, что женщины охотно идут на связь с людьми, близкими к власти или просто чем-нибудь да знаменитыми, и так же охотно при удобном случае хвастают этой близостью.
Мне стало казаться, что и Бечуни Пертиа кичилась близостью с Датой Туташхиа. Это раздражало меня в ней и в то же время – я сама не признавалась себе – разжигало мой интерес к Дате Туташхиа. Однажды я чуть не выдала себя – так захотелось мне попросить Бечуни Пертиа, чтобы она показала мне своего возлюбленного. Я сумела взять себя в руки – ведь я женщина! В другой раз Бечуни сама сказала мне: «Чует сердце, сегодня ночью придет Дата... Хочешь, покажу?» Странно, но ее слова были мне неприятны. Я поняла, вся прелесть встречи с Датой Туташхиа была в ее недозволенности. А дозволенная– она была не нужна мне.
Стояла ранняя осень, и было тепло. Я отворила окно и, потушив лампу, прилегла не раздеваясь. Мне не спалось.
Давно уже пробило полночь, когда я услышала скрип половиц на балконе, и мимо моих окон промелькнула темь, скользнувшая к окнам Бечуни. Я вся обратилась в слух. Еще минута, и в ночной тиши я различила прерывистый шепот.
Я лежала, усилием воли заставляя себя не встать, не выйти на балкон, не подкрасться к окнам Бечуни... В четыре часа утра я открыла глаза, переступив через подоконник, вышла на балкон и замерла под окном Бечуни. Там было темно. Прислушалась– шептались по-мегрельски. От стыда я покрылась потом. Я уличила себя в двойном преступлении: я скрывала от всех знание мегрельского, а любовники шептались бог знает о чем, и я была шпионкой без совести и чести. Ноги тащили меня обратно, но неведомая сила меня удержала. Я прильнула к стене, впитывала звуки чужой любви, которых мой слух не знал, и мне казалось, они – мои. Потом все стихло, и мне показалось, что я в пустыне и погибаю от жажды, мне дали воды... первый глоток —и кружку вышибают из рук. Я едва не закричала. Ноги подкашивались. Меня охватила злоба, я не помнила себя – в жизни со мной такого не бывало. В моем воображении сложилась картина... я видела как наяву... я отхожу от окна, перелезаю через перила балкона, бегу к старосте, бужу его... говорю, что Туташхиа здесь... у своей любовницы... полиция, дом окружен...
Из окна опять потекли звуки: «Когда тебя нет, бога молю, чтоб пришел. А придешь – и бога нет, и не нужен никто... Побудем вместе – и вот он, бог... мне так страшно, так страшно, Датуна, Датуниа мой...»
Я не лгу, меня и правда тянуло бежать к старосте. Совесть не пустила... Как раз это и ведено было мне делать. Оттого и не побежала...
Разговор за окном бежал уже в другую сторону. В голове у меня все смешалось, я слушала и не слышала. О чем они говорили– дошло до меня много позже, когда бог весть в который раз перебирала в памяти события той ночи.
– Не то говоришь, Бечуни.
– Не хочешь, чтоб он любил тебя?
– Хочу. Какой отец не хочет, чтоб сын любил его?.. Но для пего лучше – не знать и не любить.
– Правду скрывать?
– Такая правда ему ни к чему. Узнает, что незаконнорожденный,– озлобится.
– Незаконнорожденный?.. У Гудуны другого отца нет. Ты его отец!
– Закон это закон, Бечуниа. Станет большим, узнает, нто родился от невенчанных, и затаит злобу, хитрым сделается, коварным.
– Мудришь ты что-то...