— Ну что, дяревня, добегался? — и аж подался вперед, выискивая что-то у меня на лице.
— А ты чо, городской, чо ли? — на одних рефлексах я тут же включил «обратку».
— Я должностное лицо! — он стукнул кулаком по столу. — И извольте обращаться ко мне на "вы"!
— Да не проблема, — я закусил удила. — То есть вы, — я пристально посмотрел усачу в глаза, — против деревни и проживающих в ней людей и поэтому используете оскорбительные слова?
— Да я сам деревенский… — смутившись, мужик резко сбавил обороты.
— А я вот не знаю, деревенский я или нет, — доверительно сообщил я ему, — память потерял.
— Зато я знаю все про тебя, — торжествующе произнес он, — твое имя Вячеслав!
Вот сейчас я чего-то не понял. Это как?
— И? — осторожно произнес я.
— И я тебя сейчас арестую!
— За что? — я наклонился и взглянул в проем двери. — И как ты меня арестуешь, если даже конвоя нет?
— Ну, а как тогда? — расстроился мужик. По лицу казалось, что вот еще чуть-чуть, и он заплачет.
— Ну, наверное, тогда задержите до выяснения всех обстоятельств, — я постарался сделать серьезную физиономию, — у самого главврача!
— А-а-а-а, понял, — покивал он. — Тогда я вас задерживаю у главврача!
— Да не проблема, товарищ оперуполномоченный, — усмехнулся я, — ведите.
Это «должностное лицо» терпеливо дождалось, пока я погашу свет и запру дверь. Затем оно тут же попыталось покомандовать мной, выкрикивая «на ле… во» и «шаго-о-ом марш», но я быстро его убедил, что тут больница и команды тут отдаются шепотом, чтобы не мешать больным. Таким шепчущим на поворотах гуськом мы довольно быстро добрались до кабинета главврача.
Секретарши на месте не было, поэтому я по-простому постучал в дверь и тут же открыл ее. В кабинете сидел Василий Васильевич и два незнакомых мне мужика.
— О! На ловца и зверь бежит! — обрадовался главврач, — Вячеслав, заходите, пожалуйста!
— Василь Василич, не могу, — покачал я головой, — меня тут арестовывать пришли, правда, за что — не говорят, — я распахнул пошире дверь, чтобы стало видно усатого.
Взглянув за мою спину, доктор схватил трубку телефона и набрал номер. Пока шел гудок и ему не ответили, он жестом показал мне на одно из свободных мест около стола. Дескать, не маячь в дверях и присаживайся…
— Марат Никанорович? Успенский вас беспокоит, — он кончиками пальцев начал отстукивать какой-то ритм по столу. — Подскажите мне, пожалуйста, почему это у вас Михайлюк опять не в больничной пижаме? Что значит "как так"? Ну, вот так — где-то нашел и пришел арестовывать… Да, сейчас у меня в приемной. Хорошо, — он повесил трубку.
— Михайлюк! — Успенский повысил голос. «Оперуполномоченный» вскинулся, как гончая от звука трубы, — сиди там, а то будет бяка!
— В сущности крайне безобидный больной, — перевел на меня внимание доктор. — Но иногда проявляет совершенно поразительное упорство в преображении. Столько раз ловили, — он всплеснул руками, — но ни разу так и не смогли определить, как он это делает. Уровень подделки документов и формы высочайшего качества. Спасает только то, что все про него давно знают, так что удача ему может улыбнуться только на новых людях…
— Да не в претензии, все равно хотел зайти к вам и посоветоваться, — я пожал плечами и осторожно выдохнул. Вот ведь вовремя фигню заметил. А то сколько бы вопросов появилось, прими я этого «оперуполномоченного» за чистую монету…
— Но мы отвлеклись! — продолжил доктор, — позвольте мне представить вам Бориса Григорьевича Егорова и Александра Ивановича Арутюнова.
Оба мужика были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Волевые лица, открытые лбы, небольшие залысины. Но очки были только у Арутюнова. Массивные такие, ими по башке стукнешь — враз мысли в порядок придут.
— Очень приятно, Вячеслав, — я осторожно пожал им руки. Нейрохирурги все-таки, пальцы должны быть нежнее, чем у пианистов, а тут я весь такой в грязном.
— Вячеслав, хоть мы припозднились и наступила вечерняя пора, но не согласитесь ли вы пройти небольшое обследование? — на меня так же пристально, как ранее «оперуполномоченный», смотрел Егоров.
— Совершенно не имею никаких возражений, — даже не подумал отказываться я. — Мне все равно особо вечером делать нечего…
Обрадованный Василий Васильевич тут же развил бурную деятельность. Сначала мне даже показалось, что за стенами кабинета разверзлась микробуря. Заглядывавшие с разными вопросами медсестры бросали на нас восхищенные и радостные взгляды. Причем Егорову и Арутюнову доставалось внимания чуточку больше, что меня немного уязвило. Ну и что, что они профессора и, наверное, академики? Зато я один такой… уникум.
Наконец, все было готово, и после приглашения Успенского мы проследовали в соседний корпус. Там мы зашли в какое-то странное помещение. Посередине стоял уже знакомый мне операционный стол, а вокруг возвышались уступами трибуны. Ну прямо как на стадионе, только очень мелком. Я повернулся, оглядываясь. Почти все места были заняты. И это вечером в субботу!
— Вот, Вячеслав, ознакомьтесь. Это наш анатомический театр, — начал просвещать меня Успенский. — Обычно тут мы проводим обучение или лекции.
— Ну, тогда, если судить по ажиотажу, — я еще раз повернулся вокруг себя, — сегодня будет что-то особенное.
— Вы совершенно правы, — согласились со мной, — два таких светила мирового уровня и одновременно практический пример — это большая редкость.
— Я готов, — пытаясь скрыть нервозность, я сел на операционный стол и ухватился руками за край. А ну как разоблачат?
Однако реальность оказалась намного прозаичнее. Сначала меня, как лошадь, раздели до кальсон и осмотрели со всех сторон. Нашли уже поджившие следы пролежней, которые в самый первый день мне обрабатывала Евгения. Немного посовещавшись, дружно решили, что это следствие, а не причина моей амнезии. Потом сказали вытянуть руки и растопырить пальцы. Поначалу сильно обрадовались, когда обнаружили легкую дрожь. Однако я честно сознался, что меня беспокоит такое количество прекрасных девушек, которые меня очень пристально разглядывают. А я один и почти голый. А ну как не выдержат и кинутся?
Отсмеявшись, меня попросили закрыть глаза и потыкать указательными пальцами в нос. Потом просто коснуться одним пальцем другого. Меня стучали молоточками, тыкали иглами, заставляли прикасаться к разным предметам и рассказывать о том, что ощущаю. Я приседал, прыгал на одной ноге и завершал предложения. Говорил басом и пищал тоненьким голоском. Катался кувырком по полу и спрыгивал со стола. В общем, делал кучу странных и не всегда понятных вещей. На мой взгляд, все происходящее было каким-то бредом, но обилие терминов на латинском и непрекращающееся, прямо-таки осязаемое внимание аудитории утверждало обратное.
— Слушайте, дайте передохнуть! — задыхаясь, наконец взмолился я. — А то так, пока вы будете решать, не псих ли я, я им точно стану, — я склонился и упер руки в колени, пытаясь отдышаться. — Не, я понимаю, что смеяться у доктора, особенно у психиатра, на приеме — это плохая идея, но физические силы у меня далеко не безграничны…
Доктора согласились со мной, всучили в руки чашку с вездесущим чаем и продолжили измывательства, только уже словестно.
Я снова рассказал, как очнулся и как напугал медсестру. Причем с подробностями, почему я пошел сначала в туалет, а не к медсестре. Как чинил лампу у Василий Васильевича. Как вел себя с бывшим электриком. Почему использовал именно пинцет, когда был в операционной. После моего утверждения, что любой предмет при определенной сноровке можно использовать для чего угодно, по аудитории прошла явственная волна возбуждения. Народ начал перешептываться и тыкать в меня пальцами. Не понял…
— Я вижу, многие из вас прочитали мою последнюю монографию, — Александр, как его там, Иванович встал рядом со мной. — Готовы проверить?
— Да-а-а! — выдохнула аудитория. Я поежился. Нет, шоу маст гоу он, но я чего-то не понимаю…
— Для нашего гостя я повторю выводы из нее простыми словами, — доктор показал на меня рукой. — В ней делается предположение, что, чем более развит мозг, тем больше вариантов он найдет для решения любой ситуации.
— Постойте, но это же в основном определяется опытом, а не интеллектом, — попытался я возразить.
— В общем случае да, но опыт тоже где-то должен храниться и на чем-то базироваться, — он повернулся к аудитории. — Итак, мне нужен желающий!
После легкого бурления аудитория вытолкнула к нам худощавого и черноволосого парня. Он был настолько тощим, что в своем белом халате создавал впечатления вешалки.
— Итак, ваше слово, — до этого молча наблюдающий за мной Егоров внезапно обратился к пареньку.
— Смерть! — глядя куда-то в потолок, пафосно выдохнул тот.
— Патологоанатом? Опять резвитесь… — улыбнулся Арутюнов. — Ну, что скажете? — повернулся он ко мне.
— А я не понял, что надо делать, — пожав плечами, признался я. — Играть в противоположности? Смерть-жизнь? Земля-вода?
— Да, простите, не до конца рассказал, — повинился доктор. — Вы должны рассказать нам все способы, которые можно придумать, чтобы к молодому человеку пришла смерть. Причем, самое важное условие — использовать только то, что есть вокруг.
Нифига себе, у вас игрища. Нет чтобы там лютики-цветочки… Но фигня вопрос, счас я вам покажу опыт и образование моей высшей нервной деятельности…
Загибая пальцы, я начал перечислять. Начал с банального испуга до смерти. Потом удушение косой одной из сидящих в аудитории девушек. Ручка из кармана профессора в глаз. Башкой об операционный стол… В общем, просто и методично перечислял все способы убийства одного человека другим из фильмов. Жалко, тут еще микроволновок нет, а то бы еще и Сигала с его «В осаде» приплел бы.
Наконец, я выдохся и взглянул на доктора. Тот смотрел на меня немного охреневшими глазами.
— Что? Что-то не так? — немного испугался я. А вдруг переборщил, и меня сейчас в психушку прямо отсюда заберут, как маньяка?
— Все в порядке, но, признаюсь честно, ваша фантазия меня впечатляет…
— Да какая тут фантазия. Тысячи лет человечество провело в войнах, так что просто вспоминай, что прочел из книг, да адаптируй к нынешним условиям, — начал оправдываться я. — Может, попробуем что-нибудь более жизнерадостное?
— Да-да, наверное, вы правы. Давайте с места, — Александр Иванович обратился к аудитории. — Только на этот раз позитивное.
Тут же вскочила какая-то медсестра, как я понял, не выигравшая право выхода в прошлый раз, и звонко крикнула «Полет!». Зал еще немного пошумел, но потом согласился с предложенным словом.
— Ну, как вам? — повернулся ко мне Арутюнов. Я снова пожал плечами. Мне все больше и больше не нравилось то, что Егоров молчал и что-то быстро писал.
— Ну, можно пойти на верхний этаж, открыть окно и спрыгнуть, — начал я. — Несколько секунд полета вам обеспечены. Но это так, на остатках прошлого вопроса, — я тут же дал заднюю, а то в самом деле, маньяк какой-то.
— Можно из халатов сшить парашют. Мы же в больнице, так что ниток тут должно быть много, — продолжал я — Но вместо нитей можно использовать человеческий волос. Или воздушный змей из штор и палок, на которых они висят. Можно встать кружочком и подбрасывать кого-то в воздух. Или раскрутить по принципу пращи и отпустить. В конце-концов, можно развести спирт и напиться до «вертолета».
На последних словах аудитория оживилась. Видно, опытные все.
— Итак, — как опытный лектор, Арутюнов чувствовал аудиторию и перехватил внимание, — вы на практическом опыте убедились, насколько широко можно использовать обычные в быту предметы. Кто-нибудь смог придумать больше способов, чем озвучил Вячеслав? Только честно!
Я огляделся. Нигде не было видно поднятых рук. Так-то, знай наших!
— Коллега, разрешите мне, а то мне тоже охота почестей, — внезапно встал со своего места Егоров. Я напрягся. Чего же он там писал такое?
— Давайте в ассоциации? — обратился он ко мне. — Вы же знаете, что это такое?
Я кивнул. Он еще бы пятна Роршаха, или как там его, предложил бы поописывать.
— Самолет? — Танк! — Батальон? — Рота! — Свет — Радуга — Радио — Телевизор, — Так мы перебрасывались минут наверное десять. Осознавая скудность своих знаний по психологии, я тем не менее пытался то отвечать первое, что придет в голову, то, наоборот, максимально далекое. Ну, например, на «солнце» я ответил «бабочка». Больше всего я боялся ляпнуть что-то из другого времени, типа «космос» — «мкс».
Наконец, Егоров прекратил бросаться словами и, радостно улыбаясь, тут же начал снова что-то писать в своем блокноте. Да мать его…
— Милейший Борис Григорьевич, — спас меня Успенский, — не томите уж нас, поделитесь тем сокровенным, что вы так увлеченно переносите на бумагу…
— Да-да, буквально пару минут, — рассеяно ответил ему Егоров.
Внезапно на меня накатила апатия. Видимо, переволновался, и организм, непривычный к таким нагрузкам, начал тормозить. Очень захотелось сесть и ни о чем не думать, и пофиг, распознают во мне попаданца или нет. В конце-концов, не убьют же… Так, поколят какой-нибудь галоперидольчик, и все.
Операционный стол был занят пишущим Егоровым, поэтому я просто подошел к ближайшей трибуне и сел прямо в проходе. Ощущение чего-то жесткого под задницей и опоры для спины было настолько восхитительным, что я невольно простонал.
— Что? Вам плохо? — тут же возбудилась сидящая рядом девушка.
— Нет, мне хорошо, — закрыв глаза, ответил я, — но я был бы вам очень благодарен, если вы найдете мне где-то здесь мягкий диван.
— Приходите к нам в ординаторскую! У нас там и диван мягкий, и чай с конфетами есть!
Я приоткрыл один глаз и посмотрел на улыбающуюся медсестру. Что, неужели началось то, о чем я предупреждал главсестру? Со мной флиртуют или это мне с устатку кажется?
— Ну, вот как лампочка у вас сгорит или какой другой электроприбор придет в неисправность, так зовите, — снова закрыл глаза я, — или ждите своей очереди. Скоро сделаю график обхода, так вы подготовьте свои замечания, и я их того… — зевнув, я прикрыл рот ладонью, — устранять буду.
— Итак, — привлекая внимание аудитории, похлопал в ладоши Успенский, — наши великолепные доктора и мои коллеги готовы предоставить свои первоначальные выводы… — он повернулся к Егорову и Арутюнову. — Прошу!
— Василий Васильевич, я буду краток, — начал Егоров. — Перед нами предстал несомненный образчик хомо сапиенс, образованный на уровне университета, а то и двух, с положенным ему житейским опытом. Основные реакции в норме, каких-либо существенных отклонений я не обнаружил. В некоторых темах пациент либо заблуждается, либо по каким-то причинам лжет. Но для общего вывода это совершенно несущественно. И если вернуться к основному вопросу, ради которого мы сегодня здесь собрались, то у меня неутешительный ответ: я в полнейшем недоумении по поводу причин или методики лечения такой амнезии.
Да! Мне удалось! Тщательно пытаясь скрыть улыбку, я поднял руку, дескать есть вопрос.
— Вот вы упомянули, что я образчик хомо сапиенса. Неужели были сомнения?
— Да, было мнение, что вы принадлежите к инопланетной форме жизни, — внезапно сильно смутившись, за Егорова ответил Арутюнов, — особенно на фоне того, как вы свободно используете слова из фантастических романов. Вот, к примеру, что такое «робот»? — внезапно он обратился к аудитории. Самым близким услышанным определением было «железный человек».
— Вот! — он поднял указательный палец, — а теперь вы дайте определение! — он указал на меня.
— Некий механизм, созданный для замены человека в монотонных или опасных операциях, — удивленно протянул я. Про роботов же еще какой-то чех писал, причем давно до войны.
— Вот! — снова повторил он, — о чем я и говорил! Явный уклон в фантастику…
Ладно, кажется, все закончилось, и гроза пролетела мимо меня. Опершись о ступени, я встал и демонстративно наклонился к пригласившей меня медсестре.
— Сестра! — начал громко я. — Прекратите записывать свои рецепты на больничных бланках! Вчера из-за вас больному в аптеке вместо лекарства сделали торт!
Под громовой хохот аудитории я подошел к смеющимся мэтрам.
— Товарищи, у меня остался один вопрос, — обратился я к ним. — Вы мне справку дадите, что я нормальный? А то пора определяться…
— Все будет, — обнадежил меня Успенский. — Сегодня звонили из милиции, завтра обещали кого-нибудь прислать. Так что, — он взял меня за плечи и легонько встряхнул, — скоро вы станете полноправным гражданином. Так что поскорее вспоминайте или придумывайте себе фамилию.
Это же просто замечательно! Тут я вспомнил самое начало данной эпопеи. А тут как раз те, кто сможет на мой вопрос ответить.
— А вот у меня еще есть один вопрос, можно сказать, что очень животрепещущий и по вашему профилю, — начал я.
— Вот на операции у Василий Васильевича погас светильник, — народ разом стал серьезным, — хорошо, там просто лампа перегорела. А что вы делаете, если вообще во всей больнице свет погаснет?
— А что тут сделаешь? — ответил Егоров. — Обеспечиваем любой свет и максимально быстро завершаем операцию. Без полноценного освещения большинство моих операций способны привести лишь к гибели или сильному травмированию больного.
— Но почему бы не сделать аварийное питание медицинских светильников? — продолжил я выяснять причины такой безалаберности заводов.
— Хороший вопрос, — пожал плечами Арутюнов, — я не знаю, но, наверное, это невозможно в данных условиях.
— Но ведь во время войны вы же наверняка делали операции ночью, — продолжал допытываться я.
— Вы предлагаете вернуть в операционные керосиновые лампы? — не понял меня Успенский
— Нет, я предлагаю доработать операционный светильник, чтобы он мог работать без электричества в розетке — поймав устремленные на меня скептические взгляды, я продолжил уже более спокойным тоном, — ну, конечно, не очень длительное время…
— И вы знаете, как это сделать? — подозрительно спросил меня Егоров.
— Ну, если Василий Васильевич своей властью разрешит модифицировать один светильник и даст команду завхозу обеспечить все необходимое, вернее наоборот, сначала обеспечить, а потом модифицировать, то я готов продемонстрировать это на практике!
— Василий? — в один голос произнесли оба и повернулись к Успенскому.
— А что? Я много лет уже Василий! — немедленно отшутился он, но тут же снова стал серьезным. — Конечно, давайте пробовать. В конце концов, в самом худшем случае мы потеряем всего лишь один светильник. Ну, а в лучшем… Да что я вам рассказываю! — он махнул рукой и пригласил всех на выход из уже опустевшей аудитории.
***
Да! Много раз да! Закутавшись в одеяло, я лежал на кровати, снова и снова прокручивая в голове сегодняшний день. Особенно экзамен на попаданца. Наверняка где-то налажал, но где и как — мне никто, естественно, не скажет. Да и списали, наверное, на последствия амнезии. Удобная она все-таки штука, эта амнезия. А еще завтра начнут оформлять документы, что вообще не может не радовать…
И все-таки, о чем так увлеченно писал Егоров?