Приехав в детский дом, Зарислава полностью погрузилась в тренировки. Василий Александрович подметил, что девчушка стала другой. На её лице редко появлялась улыбка, и, отрабатывая с ней приёмы обороны в паре, противнику иногда приходилось туго. Слава наносила удары с какой — то жестокостью и безразличием.
Но в тот же день с ней произошло ещё одно событие. Когда она приехала из деревни, дверь в спальню открылась и вошла "СС", держа за руку девочку. «СС» окинула холодным надменным взглядом всех, кто находился в комнате, поставила девочку перед собой.
— Знакомьтесь, Громова Алькира Львовна.
— А у неё настоящие глаза или линзы? — не вытерпев, спросила Верка.
Губы «СС» едва перекосились от злорадной улыбки.
— Правильно подметила Верочка, цвет глаз у Алькиры такой с рождения. Как вы уже, девочки, догадались, новенькая будет жить в вашей комнате, чтобы Славе скучно не было.
И она засмеялась, надрывисто и протяжно. Стоящие рядом девочки поддержали её смех, все, кроме Зариславы. Она, не мигая, посмотрела на смеющуюся «СС», а затем спокойно подошла к новенькой и взяла за руку.
— Пойдём, рядом со мной кровать пустая — будешь соседкой.
«СС», передёрнув плечами, брезгливо посмотрела на них, развернулась и вышла.
— Меня зовут Славка, если кто обидит — скажи, — развернулась Зарислава и окинула взглядом всё ещё стоящих девочек.
Те сразу отвернулись и стали заниматься своими делами. Только Верка вышла, не спеша, давая понять, что ей всё равно. Но Зарислава знала, сейчас выйдет и побежит языком трещать. Вслед за ней вышли все девчонки. Славка покачала головой, покрутила у виска, давая понять новенькой, мол, не обращай внимания на этих дурочек.
— Вот твоя тумбочка, можешь положить сюда свои вещи.
Новенькая стояла, не шевелясь, затем молча села на свою кровать и стала глядеть в одну точку.
Зарислава посмотрела на бледное, отрешённое лицо сидевшей девчонки и поняла, что той очень плохо. Она хотела поговорить с новенькой, но ей нужно было бежать на тренировку.
В спортзале физрук делал ей несколько раз замечания, но она никак не могла сосредоточиться и настроиться на боевой лад.
— Волкова — может, поведаешь нам, чем занята твоя голова?
— Новенькой, — буркнула Зарислава.
Мальчишки захихикали.
— О чём я говорю на каждом занятии?
— О том, что голова всегда должна быть ясной.
— Правильно, за несобранность пятьдесят отжиманий, если кому смешно, может присоединиться.
Все разом замолкли и продолжили занятия. Только Зариславе не помогли и отжимания, она всё время видела перед собой глаза новенькой девочки. Никогда Зарислава не встречала у людей таких холодных бледно-голубых глаз. Их можно было сравнить с небом или с бездонным морем. Смотришь в них, и такое ощущение, что проваливаешься. И ей не по себе стало, а что говорить про других. К её-то глазам привыкли уже, а вот новенькой достанется. И «СС» ещё издевается, а у девчонки наверняка что — то нехорошее случилось.
— Волкова — на выход! Семьдесят раз отжалась, и если б я не остановил, так бы и отжималась весь вечер.
По залу пронёсся смех ребят, на этот раз тренер их не наказал. Сам был удивлён, Слава сегодня на себя не похожа.
Спорить она не стала, быстро выбежала из зала. И закрывая дверь, услышала:
— Кто хочет выйти за Волковой? Что, желающих нет? Тогда встали по парам и…
Славка побежала в душ, быстро вымылась и бегом помчалась в комнату. Забежав, она увидела всё так же сидевшую на кровати и смотревшую в одну точку новенькую. Славка подсела к ней и, посмотрев на отрешённое лицо девочки, наконец, поняла.
— Кто? — спросила она.
Новенькая посмотрела на Славку своими бездонными глазами, полными отчаянья и боли.
— Мама.
И по её щекам побежали солёные слёзы, она уткнулась в грудь Зариславы, её плечи стали трястись от надрывистых рыданий. Новенькая, так же, как и Слава совсем недавно, всхлипывала и плакала. А Славка дала ей немного поплакать, а потом сказала:
— Отпусти.
Новенькая, шмыгая носом, подняла заплаканное лицо и непонимающе посмотрела на Зариславу.
— Маму отпусти, ей тяжело смотреть, как ты плачешь. У меня тоже недавно бабушка умерла. И видишь, я не плачу, душа умершего должна быть свободной, её ничто не должно удерживать на земле.
— Почему?
— Она должна улететь. Чтобы вновь потом родиться.
— А ты откуда об этом знаешь?
— Деда рассказал, хочешь, на каникулах ко мне поедем?
— А мне разрешат?
— А чего им, меньше нас тут будет, им спокойней.
Так, началась дружба двух девочек, потерявших в одно время близких людей. Эта потеря сблизила их, хотя практически у всех детдомовцев никого не было. Почему — то эти две девочки чувствовали боль друг друга.
На осенние каникулы они вместе поехали в деревню. Дед радовался, видя, что Зарислава наконец нашла себе подругу, ибо понимал, что недолго проживёт в этом мире. И не знал, как оставить одну свою кровиночку.
Они сходили на кладбище, положили цветы на могилку Глафиры. Постояли, вспоминая, какая она была любящая и добрая, и ушли со спокойной душой. Вечером, перед тем, как лечь спать, Зарислава спросила у Макара:
— Деда, а почему бабушка умерла?
Макар призадумался, как объяснить ребёнку, что жизнь не вечна. Как сказать так, чтобы, когда он умрёт, не терзала своё маленькое сердечко болью. Чтобы поняла. Хотя поплакать, конечно, нужно, чтобы душу очистить, но вот только бы хватило сил отпустить боль и остановиться. И тогда он встал, пошёл, взял тетрадку, сел за стол, подозвал к себе девчонок и, усадив их рядом с собой, заговорил:
— С рождением человека Бог отмеряет ему определённый отрезок времени жизни на земле. Вот смотрите, например, как эта тетрадь. Мы с Глафирой записывали в неё яркие события, прожитые тобой за каждый год.
Макар взял тетрадь со стола, перевернул первый лист.
— Вот родился человек, первый год жизни — один лист, и на этом листе записывается всё, что сделал и успел человек. А теперь расскажите, как вы думаете, что осваивает ребёнок за первый год жизни? — Он посмотрел сначала на одну девочку, затем на вторую.
— Сидеть учится, ползать, ходить, — перечислили они.
— Правильно, второй лист — второй год, и на этом листе тоже всё записывается. Первые слова, первые решения. И так, год за годом, у одних получается тетрадь толстая, вся расписанная, а у других тоненькая. То есть не успел человек пожить.
— Так почему тогда так мало?
— Тело наше слабое, вот потому-то душа проживает не одну жизнь, и отмерено ей по — разному. Но как сложатся вместе все её воплощения, впитает она в себя всё самое лучшее, что записано в тетрадках, когда жила. И чем больше доброты и любви в человеке, тем красивее душа. Недаром ведь говорят, глаза — зеркало души. И когда она становится огромной и светлой и не может больше помещаться в человеке — вот тогда она улетает навечно в бесконечные просторы вселенной и становится звездой. Много света — яркая звезда, света поменьше — еле заметная. Вот наша Глафира прожила восемьдесят шесть листочков — годочков. Светлая ей память. А есть такие люди, что не могут наполнить душу светом, и улетает она опять к Отцу молить о прощении грехов.
— А я не знаю, сколько прожила моя мама.
— Не беда, есть кому помнить её на этом белом свете, значит, не будет ей там одиноко. Ну а если вы будете спокойны, то и они будут счастливы.
От слов деда девчушки сидели притихшие, а самое удивительное — ушла та боль, что сжимала их неокрепшие сердца.
— Ну, коль вам всё понятно, тогда марш быстро в кровать.
Зарислава и Алька, смеясь, побежали в спальню. Они разделись и улеглись, дед улыбнулся, его серые глаза лучились любовью и заботой. Старческие руки заботливо поправили одеяло, прошлись по головам девчонок, поцеловав их обеих, он вздохнул:
— Спите, стрекозы.
Его ласковый, спокойный голос окутал девчушек любовью, и старик вышел, выключив свет. Девчонки уснули сразу, и снились им другие миры и незнакомые люди.
Закончились осенние каникулы и девчонки вернулись в детский дом. Василий Александрович как-то подозвал Зариславу и сказал:
— Слава, я хочу предложить тебе заниматься тхэквондо с другим мастером. Его зовут Дунг Куан, он кореец и учил меня самого.
— А почему именно мне?
— Не только тебе, ещё трём ребятам, у вас всех высокий потенциал. Нужно учиться дальше, добиваться побед на соревнованиях. А я как учитель себя исчерпал, не могу вам дать больше. Так что есть время подумать.
— Я согласна. Чего тут думать.
На следующий день они с физруком поехали в спортивную школу. Там их встретил старый узкоглазый старик. Слава немного расстроилась. Да разве такие дряхлые могут преподавать?
Но мысли её оборвались, когда она увидела, как старик стал осматривать мальчишек. Потрогал их мышцы, попросил показать, что они умеют, выставив к ним в пару своих учеников. Двое детдомовских ребят выиграли, и у физрука с губ не сходила довольная улыбка.
Потом подошла очередь Зариславы, она всё это время сидела в сторонке. Дунг Куан удивлённо посмотрел на физрука, но ничего не сказал, а, подойдя к Зариславе, посмотрел ей в глаза и стал обходить её, чуть ухмыляясь.
Она напряглась, её внутреннее чутьё просто визжало, но Зарислава стояла спокойная и отрешённая, разглядывая мальчишек, которые с ухмылкой за ней наблюдали. Славка уловила едва ощутимое движение воздуха и уклонилась от удара в спину. Падая, она перекувыркнулась и встала, всё так же не поворачиваясь к старику. А затем перекувыркнулась на месте и оказалась лицом к нападающему. Тот что — то причмокивал и качал головой, а затем резко кинулся к Зариславе, нанося руками и ногами удары один за другим. Слава едва успевала ставить блоки и отбиваться, чёрный зрачок закрыл янтарную радужку её глаз. Движения стали плавными, а она — похожа на хищника, готового в любую минуту броситься на жертву.
У старика восхищённо блестели глаза, довольная улыбка застыла, будто карнавальная маска. Но всё-таки Слава не могла сравниться с мастером и в итоге оказалась лежащей на матах. Она от досады ударила рукой по мату и встала. Расстроенная, она кусала губу и смотрела на всех из-под нахмуренных бровей.
Старик отошёл с физруком, они о чём-то возбуждённо беседовали, иногда кидая на Зариславу взгляды. Поговорив, Василий Александрович обвёл своих ребят взором, глубоко вздохнул и вышел из зала. Детдомовские ребята поспешили за ним.
Всю дорогу Слава поглядывала на молчаливого, чем — то расстроенного физрука. Приехав в детдом, он распустил ребят, а Зариславе сказал, чтобы шла за ним. Они зашли в спортивный зал, физрук пригласил её присесть на лавку. Потом он некоторое время сидел молча, а затем заговорил.
— Сегодня я думал, что в нашей жизни произойдут большие перемены, но как зачастую бывает, на самом деле всё вышло совершенно наоборот. Ты одна из лучших учениц, которых мне приходилось тренировать. В тебе сочетается многое: скорость, ритм, сила и выдержка. Я думал, когда покажу тебя учителю, он будет осуждать меня за то, что я так долго прятал такой самородок.
— Я знаю, что оказалась недостаточно быстра.
— Дело не в этом, ещё никому не удавалось победить мастера. Всё очень сложно, Зарислава.
Физрук замолчал, ему было тяжело впервые в жизни, обычно он особо не церемонился с ребятами. Если заслуживали наказания — наказывал, если радовали его своими достижениями в борьбе — хвалил. И первый раз в жизни привёл в секцию девчонку, пожалел он тогда её, что ли. Одичалый затравленный ребёнок, такой он тогда её нашёл.
Каким-то внутренним чутьём понял, что из девчонки выйдет толк. Только куда теперь с её умением. Любого из их секции уложит, уступает пока Максу, да и то ненадолго. И вот как теперь ей всё это объяснить.
Не выдержала молчания Слава.
— Василий Александрович, вы не переживайте, я совсем не расстраиваюсь оттого, что меня не взял в ученицы ваш учитель. Я понимаю, я ведь девчонка.
— Ты всё не так поняла, мне сложно тебе всё это объяснить, боясь не затронуть твою неокрепшую душу. Боюсь, ты разочаруешься.
— Чего?
— Дело в том, что учитель готов взять тебя в свою секцию и поставить в один ряд со своими учениками, но на соревнования он тебя выдвигать не будет. Он сказал, в тебе живёт другой дух.
— Какой дух, я не понимаю?
— В том-то и дело, что и я не знаю, как тебе объяснить.
Физрук встал и стал ходить перед Зариславой, в его движениях проскальзывали нервозность и возбуждение.
— Мастер сказал, донести до тебя смысл того, что ты не вписываешься в образ обычного человека, должен я. Только я не понимаю, как тебе это объяснить, чтобы не обидеть.
— Не волнуйтесь, учитель, меня уже давно трудно чем-либо обидеть. Г оворите как есть.
Василий Александрович посмотрел на отрешённое лицо своей ученицы, в её глаза, в которых промелькнула боль, а затем они стали пустыми и безжизненными.
И тогда физрук собрался с духом и продолжил, сев перед девочкой на корточки.
— Зарислава, тебе ведь не раз говорили, что ты не похожа на людей.
Славка хотела возразить, но физрук перебил:
— Погоди, потом будешь говорить! Так вот, я, конечно, немного не так выразился, ты такой же человек, как и всё люди, живущие на планете. И когда вырастешь, станешь очень красивой девушкой, ты и сейчас симпатичная. Только вот цвет твоих глаз очень отличается от обычного. Для меня это не имеет никакого значения, ты как была, так и будешь одной из самых лучших моих учениц. Да только люди не поймут. Сегодня, когда ты вела бой с Дунт Куаном, твой зрачок практически полностью стал чёрным. Учитель был удивлён и подумал, что ты принимаешь какие — то препараты. Но решил не прекращать, а посмотреть на твоё умение вести бой. И поверь мне, он остался очень доволен, и когда ты лежала, поверженная, на матах, и твой зрачок изменился, став обычным жёлтым, тогда — то он понял, что ошибался. Только, понимаешь, всех, кто участвует в соревнованиях, тщательно проверяют: и на наличие допинга, и соответствие полу, в общем, всего наизнанку выворачивают. Представь, ты на соревнованиях, и с тобой происходит то же самое, что сегодня у учителя случилось. Твоя победа сразу вызовет много споров и разногласий. Тебя подвергнут экспертизе, а затем, не найдя ничего, будут разбирать по капилляру день за днём, и только для того, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что ты обычный человек. Только вот недовольные останутся всё равно. Те, кто проиграют, будут считать, что ты выиграла бой нечестно. Каждое соревнование будут транслировать на телевидении и описывать в газетах. И поверь, жёлтая пресса вытянет за деньги всю твою подноготную и припишет тебе много того, чего и не было. А ты ведь знаешь, где тебя нашли. Вот и учитель говорит, что в тебе живёт дух хищника, и притом сильного и крупного. Может, это оттого, что тебя кормила волчица. У тебя острый глаз и внутреннее чутьё, несвойственное людям. В древние времена про таких людей на родине учителя ходили страшные легенды. Одни будут тебя возносить как победителя, другие тихо ненавидеть. И твоя сегодняшняя жизнь покажется раем. Пока ты здесь живёшь тихо и мирно, о тебе мало кто знает, ты никому не нужна и не интересна. А вот как только станешь победителем, вот тогда и поймёшь все прелести новой жизни. Пойми нас с учителем правильно, мы хотим оградить тебя от жестокого и хищного мира. Не знаю, поняла ли ты меня или нет, поверь, я не хотел тебя ничем обидеть.
Василий Александрович замолчал, молчала и Зарислава. Она обдумывала сказанное физруком, вспоминала свою маленькую жизнь и через что постоянно проходила.
«Кличка и та была — волчара поганая. Даже «СС» издевается и если б не директриса, то жилось бы совсем туго. Да и соревнования: это постоянные разъезды и тренировки, а на кого я Альку оставлю. Одна Верка чего стоит, так и выслуживается перед «СС». Всё рассказывает: и то, что мы с Алькой спать не легли вовремя, и то, что с урока удрали, и то, что хлеб в кровати ели — вот сволочь! Отдубашу её когда-нибудь точно».
— Василий Александрович, если честно, то мне и ни к чему эти соревнования. А продолжать у вас заниматься я могу?
— Даже больше, — улыбаясь, ответил физрук. — Ты будешь посещать тренировки учителя. Но о соревнованиях забудь! Поверь — это не твоё!
Зарислава улыбнулась.
— Да ну их, эти соревнования, какой от них смысл. Я побегу?
— Иди уже, — вслед убегающей Славке сказал физрук. Он с облегчением вздохнул, молодец девчонка — всё правильно поняла. Порой она такая ершистая, тут вчера шёл по коридору и услышал отборный мат, даже остановился, уж больно голос показался знакомым. Завернул за угол и точно — сидит его Слава на подоконнике и объясняет историю своей подруге. И так красноречиво, что и строители позавидовали бы её повествованию. Физрук, конечно, постоял, покачал головой, давая понять, что всё слышал, а она как ни в чём не бывало смотрит на него своими жёлтыми глазищами и не моргает, хоть бы для приличия покраснела. И хотел же с ней поговорить на эту тему, да позабыл, но ничего, будет ещё время.
Физрук взял телефон, хотел побеседовать с учителем, но не стал, лучше привести потом девчонку на тренировку, и всё и так станет понятно.
Славке очень нравилось ездить на тренировки — садиться в автобус, плюхнуться на сиденье и, уткнувшись носом в стекло, смотреть на мелькающие дома, машины, рекламные щиты, предлагающие всё самое лучшее и красивое для живущих на земле людей, и на прохожих, спешащих куда — то. В детдоме всё было однообразно, хотя детей и вывозили на экскурсии или на ёлку в большой концертный зал. Но разве можно это сравнить с такой спокойной ездой.
На тренировках Славка выматывалась по полной программе, приезжала в детдом уже под вечер и садилась за уроки. Учёба давалась легко, поэтому, сделав письменную домашку, девочка быстро складывала учебники. Устное она читала обычно на перемене, зачем два раза время тратить. Только вот у Альки с учёбой была большая проблема, для своего возраста она практически не читала, а считать могла только до десяти. И кто бы у неё ни спрашивал, почему так, молчала и пожимала плечами.
Слава спросила как-то, почему Алька не училась? А та посмотрела на неё и глаза стали почти бесцветными, столько было в них боли. Славка, конечно, поняла, что допустила промах и, хлопнув подругу по плечу, сказала:
— Да не парься, не всем дано. Меня вон вообще дед в лесу нашёл, а если б не это, так я, наверно, и говорить не могла бы, а про писать и считать вообще молчу.
— Как Маугли? — Алькира удивлённо посмотрела на Славку.
— Да никто не знает, как я там оказалась. И фамилию в доме малютки мне поэтому и дали
— Волкова.
— Так ты ведь говорила, что у тебя мама умерла.
— А знаешь, они ведь мне как родители. Да и объяснять запутанно всё, ладно, пошли выпрашивать булку у поварихи.
Слава быстро окрестила Алькирию — Алькой, и та при упоминании булки улыбнулась.
Алька и Славка были очень разными. Волевую и боевую Славку в детдоме старались не задевать, зная её взрывной характер. Даже когда она была неправа, могла накинуться на подвернувшегося под руку. А вот над тихой и скромной Алькой многие издевались, когда с ней рядом не было Славки. Но как только она приезжала с тренировки, начинала такие разборки с обидчиками, что клочья волос порой летели. Учителя, первое время пытавшиеся обучить Алькирию, в скором времени были разочарованы, а потом и вовсе старались её не спрашивать. И с ней лично стала заниматься директриса.
К шестнадцати годам Альку как прорвало, она слету запоминала всё сказанное учителями и стала одной из лучших учениц. Директриса не знала, как нарадоваться, она старалась ко всем воспитанникам относиться одинаково, но почему-то эта девочка всегда заставляла её сердце сжиматься от щемящей тоски по своим так и не рождённым детям.
На новогодние каникулы девчонки приехали к деду счастливые и весёлые.
«Ах, молодость!» — думал Макар, глядя на хохочущих девчонок, накрывающих стол. Они шушукались и, когда куранты пробили двенадцать, выбежали на улицу и кричали во всё горло:
— Ура! Ура! С Новым годом!
А Макар сидел в доме смотрел на них счастливые лица. «Как же мне не хочется, крохи мои, омрачать вам это счастье, да не в моих силах менять что-либо. Вон Глафира уже приходила, звала, а я как подумаю… ну на кого оставить этих стрекоз малолетних».
Боится, ох как боится он за сердечки неокрепшие, за души ранимые. Сколько лет прошло после смерти Г лафиры, а Зарислава так и носит эту боль, хоть и сказала, что отпустила — да только иногда вспыхнет ярко эта боль в её глазах. Держит в себе, с виду и не скажешь, да только разве можно от старика что-то скрыть. Эх, Зарюшка, кровиночка — на кого же тебя оставить, как рассказать, что пора уходить. Настал и его черёд, давно косая стоит и поджидает. Да он вот всё прочь её гонит — противится.
Встал, выпрямился почти столетний дед — погодь ещё немного, не порть радость стрекозам. Сколько той отрады у них в этом детдоме, некому прижать, приголубить, приласкать. Девчонки ввалились в горницу — раскрасневшиеся с мороза и хохочущие.
— Дедуля, родненький, с Новым годом тебя! — Зарислава подбежала, поцеловала деда в колючую щеку. А потом посмотрела с тревогой в его глаза: — Ты чего, деда?
— Да ничего я, Зорюшка, так, вспомнил, годы бегут, вон вы уже какие красавицы. Наверно, и мальчишки заглядываются?
— Да ну тебя, деда, какие мальчишки!
— Ладно, ладно, стрекозы, вы тут празднуйте, а я спать пойду.
Макар согнулся и, еле переставляя ноги, пошёл к себе в спальню.
— Деда, мы музыку включим? Мы не слишком громко.
— Да включайте вы уже свою музыку, танцуйте — Новый год, как-никак.
— Ура! — закричала Славка. — Алька, я совсем забыла, я тебе вот что купила. — Она достала маленький музыкальный диск и, подавая его подруге, возбуждённо заговорила: — Вот, смотри, здесь собраны хиты лет за пятьдесят.
— Ух ты! — Алька осторожно, боясь дотронуться, словно диск сразу рассыплется в её руках, взяла его. Глаза засияли от счастья, рот расплылся в довольной улыбке. — Славка, — смогла она только и вымолвить.
— Да чего ты им любуешься, давай слушать.
Славка выхватила диск из Алькиных рук и вставила в старенький плеер. И они услышали бархатный голос певца. Песня была на иностранном языке.
— Ай! — завизжала Алька. — Я знаю этого певца. Славка, он такой! — Она закатила глаза от восхищения, а затем обхватила Зариславу и стала кружить под звуки песни.
Славка смеялась и кружилась вместе с Алькой.
— Покажешь мне потом, хочу взглянуть на твою первую любовь.
— Не покажу — влюбишься ещё.
— В кого? Он, наверно, уже дедушка, — и они прыснули от смеха, завалились на диван, хохоча. — Нужно будет найти эти песни в компе.
— Ага.
Дальше была песня в исполнении девушки. Они вскочили с дивана и стали танцевать, кривляясь и смеясь друг перед другом. Когда певица стала петь: «О боже, какой мужчина, я хочу от тебя сына, и я хочу от тебя дочку. И точка, и точка…» Зарислава вдруг посерьёзнела и спросила у Альки:
— Аль, а ты когда-нибудь думала, сколько у тебя будет детей?
— Нет. Я вообще не представляю, как буду жить дальше одна.
— Почему одна? Я ведь с тобой, Аль, ты моя сестрёнка.
Они сели на диван, обнялись и стали слушать следующую грустную песню. Певец исполнял её так, что душа разрывалась от боли: «Не плачь и жди меня домой. я многое стерпел и это мой удел, а значит, я вернусь домой, не плачь.»
— Какая песня, прямо про нас, — грустно сказала Алька.
Славка вскочила и стала танцевать под ритмичную музыку, крича:
— Не плачь, Алька, не плачь…
Дёрнула Альку за руку, и они стали танцевать. Потом послушали современных исполнителей. А когда устали, поплелись спать, довольные и счастливые.
На другой день они встали в три часа дня. Дед истопил печь, наварил грибной суп, и от безделья сидел и ждал, когда его крохи выспятся. Макар столько лет носил в себе тайну, связанную с Зариславой. Так за все эти годы никому и не рассказал, и это давило и угнетало, и перед уходом в мир иной нужно было очисть душу — снять этот груз. Вот только всё боялся, поймёт, примет ли всерьёз стрекоза его исповедь.
Девчонки встали заспанные, но такие счастливые. Умылись, быстро сели за стол и, кривляясь, напевали песни друг перед другом. Наконец, позавтракав и заодно пообедав, они убрали со стола, вымыли посуду и устроились смотреть телевизор. Макар присел рядом.
— Зариславушка, разговор у меня к тебе есть.
— Да, деда — слушаю.
— Зарюшка, разговор серьёзный, хочу тебе рассказать, как нашёл тебя в лесу.
— Так об этом в моём личном деле записано, я его давно выкрала у директрисы и прочитала. Не переживай, деда, я всё знаю.
— Знаешь, да не всё. — Макар вздохнул. — Там написано только то, что я рассказал, а вот что утаил, сейчас хочу тебе поведать. А не дай бог уйду и тайну с собой унесу. Вот думаю, мало ли в жизни чего может произойти.
— А чего, деда?
— Ох, и как тебе объяснить, если и сам толком не знаю. Ведь столько лет прожил, а на то, что увидел, когда тебя нашёл, так и не сыскал ответа. Так, что давайте выключайте свой концерт, присядьте и послушайте.
Девчонки сидели и внимательно смотрели на старика.
— Дня за четыре до того, как я тебя нашёл, случилось затмение солнца. Первый раз я такое видел, чтоб посреди бела дня ночь настала. Глафира, помню, всё крестилась у иконы, тоже страшно ей было. Вот значит, после этого затмения все те дни я ходил, и на душе как — то неспокойно было, всё в лес меня тянуло. А тогда по телевизору много разного показывали: то про этих драконов, что по озеру плавают… то русалку на берег выкинуло, морда страшенная, зубы длинные, острые, прям как у чудища какого — то. А все говорили, что она красавица. то про людей исчезающих. Вот и думал, нагляделся я на всякую чертовщину, вот и мается душа — ан нет. Тянет в лес, хоть что ты делай. Не вытерпел, встал на лыжи и пошёл на охоту. Ну, про то, как волчицу встретил, рассказывать не буду, а вот про то, как она тебя вытащила из своей норы, повторюсь. Вот, значит, вытащила она тебя и смотрит на меня. Я, следовательно, подошёл, хотел уж было тебя на руки взять, да смотрю, шерсть на холке у неё дыбом встала. Обмер я, думаю, сейчас бросится на меня. А она пасть раззявила, клыки показывает — рычит, да вижу, не на меня, морду к земле опустила, а глаза косятся в сторону. Вот и я глянул, а там.
Дед замолчал, даже через столько лет у него слегка тряслись руки от воспоминаний о том дне, и холодные мурашки страха покрыли морщинистую кожу. Найдя в себе силы, он продолжил:
— Вот, значит, поднимаю я голову, смотрю, а там стоит волк. Я даже обомлел от его вида, ростом повыше меня будет. Морда и холка чёрные, а сам весь серой шерстью покрыт, но чуть длиннее, чем у наших волков. Крупный, жилистый, глазища жёлтые, и с таким вниманием он меня рассматривает, будто человек. А я от испуга с места сдвинуться не могу, будто прирос к земле-матушке. Ну, думаю, вот и смертушка моя пришла, а когда он подошёл ко мне, то я уже и с жизнью попрощался. Да только ты так кричишь обиженно, аж душу твой крик рвёт на части. Вот, значит, подходит этот самый волк, ткнулся носом в тебя, поднял морду на меня, а я вижу, слеза бежит у него из глаз, прям как у человека. Посмотрел он на меня, потом на тебя, повернулся и рванул в лес. А ты аж заходишься в плаче. Смотрю, волчица стоит, волчата её повылезли из норы, отпустил страх, не тронул зверь лесной. схватил я тебя и бегом. Да только вот что я тебя скажу, Зариславушка, и прими ты мои слова с умом — прощался с тобой тот лесной неведомый зверь. Как будто своё дитё отдавал, оттого и плакал.
— Так почему неведомый, сам ведь сказал, что волк, только больше.
— В том и дело, Зарюшка, зверь тот не с нашей земли — матушки. Нашим зверям далеко до него, таких волков, выше меня ростом, я не встречал, да и не слыхивал о таких. И как гляну в твои глаза, так его сразу и вижу. Вот такие дела, ладушка ты моя. Сказать о таком я не мог даже Фёдору, да и вы молчите. Всё равно не поверят, а ещё посмеются.
Слава сидела задумчивая, в глазах струилась боль, она представляла себе таинственного зверя.
— И куда же он убежал?
— Да кто ж его знает, но выжить в нашем мире ему вряд ли удалось.
При этих словах сердечко Славки сжалось, от щемящей тоски по неизвестному ей зверю. В носу защипало, слёзы подступили к глазам.
— Ты чего, Зарюшка, вот дурень, расстроил тебя, так чего ж слёзы лить по безвестному зверю? А?
— Не знаю, деда, жалко мне его, ой как жалко, — и Славка, уже не сдерживая слёз, расплакалась. А вместе с ней расплакалась и Алька.
— Вот стрекозы, море развели, а ну быстро чайник ставить!
И он, вытерев им обеим носы своей рубахой, развернул и слегка подтолкнул девчонок в сторону печки. Они похлюпали немного, но вскоре успокоились и стали расставлять на столе кружки, а Макар сходил в кладовую и принёс банку малинового варенья.
— Нате вам, сластёны, побалуйтесь вкусненьким.
Девчонки сразу повеселели, но его рассказ сильно их потряс. Было видно, что мыслями они там, в далёком ноябрьском дне, и всё пытаются разгадать тайну большого одинокого волка с жёлтыми глазами, так похожими на глаза Зариславы.
Когда попили чаю и убрали со стола, Алька, посмотрев на деда, сказала:
— А моя мама говорила, что я тоже родилась в день, когда солнце поглотила тьма.
Макар весь напрягся, никогда ещё эта необыкновенная девчушка не рассказывала о себе.
— А издалеча вы с матушкой пожаловали?! — спросил он встревожено, и девочка принялась рассказывать.