Плетусь послушной овечкой за Платоном к разномастной дюжине людей, усевшихся неровным овалом. Женщина постарше одета в зеленый свитер, и, глядя на ее теплое облачение, мне становится немного завидно. По коже ползут мурашки — то ли от волнения, то ли от качественной вентиляции. Я ведь сегодня кокетства ради заявилась в тоненьком, почти не греющем кремовом джерси и теперь едва удерживаю мелкую дрожь, прижимая к животу папку.
Присаживаюсь на указанный мне стульчик и готовлюсь слушать. Надеюсь сориентироваться по ходу действия, что происходит, и как на это реагировать. Нацеленные на меня десятки чужих глаз слегка напрягают. Улыбаюсь робко, как бы говоря: о чем бы здесь ни пошла речь, я тут новичок, многого от меня не ждите! Платон, усевшись на последний свободный стул прямо напротив меня, заявляет:
— Я заметил у тебя самый эмоциональный отклик на задание. Тебе и начинать!
— Мы уже на ты? — усмехаюсь, пытаясь выиграть себе время.
— В прошлый раз мы обсудили правила внутри нашей группы и пришли к выводу, что в нашем уютном, семейном кругу выкать друг другу не будем.
— Ладно, — обвожу взглядом «уютный» круг, но он мне таковым не кажется. — Объяснить, на кого я обижена и за что? — Да, пожалуйста. Подробно и обстоятельно.
— Надеюсь, мы тут по очереди разоблачимся? А то, если я разоткровенничаюсь, то хотелось бы взаимности.
Еще раз осматриваюсь. Кто-то глядит на меня заинтересованно, кто-то вежливо-отстраненно, а девушка с ярким макияжем, в драных джинсах и армейских ботах откровенно зевает, равнодушно отводя глаза. Обнажать душу еще больше расхотелось. Платон меня успокаивает:
— Не переживай. У нас тут обоюдный душевный стриптиз.
— Ладно. Постараюсь по-быстрому, чтобы все успели. Моя главная обидчица — мама-кукушка. Через две недели после родов оставила меня больной бабушке и удрала устраивать свою личную жизнь. До пятнадцати лет, пока бабушка не умерла, я свою мать в глаза не видела!
— Ужас какой! — раздается возмущенный, басовитый голос справа от меня. Он принадлежит полной женщине с хим завивкой в коричневом шерстяном платье до колен. Ее доброе лицо с румяными, круглыми щеками нахмурено. — Бедняжка! Дети должны расти с матерью, в семье!
Эти слова задевают внутри какую-то болючую струну. Я пыталась столько лет заморозить старую рану, чтоб онемела и не ныла от боли. И вдруг по ней шпарят горячей водой. Никто ведь их не просил меня размораживать! Доброжелатели хреновы!
— Не обязательно сочувствовать, — говорю дежурную фразу. — У меня хоть бабушка была. Сколько детей вон у нас в стране в детдоме выросло! Или с родителями алкашами! Мне еще повезло!
— С таким везением никакая непруха не страшна, — бормочет девица с дырявыми джинсами на коленях, закидывая одну ногу на другую и с неподдельным интересом таращась на свои черные боты.
— Напомните мне второе правило группы, пожалуйста! — вдруг просит мой мучитель.
— Принимаем высказывания одногруппников без оценок и суждений, — послушно цитирует женщина в зеленом свитере запись из толстой тетради.
— Спасибо, — благодарный взгляд на женщину, а потом суровый на меня. — Если обесценить свою обиду, признав ее беспричинной и беспочвенной, она уйдет?
— Нет, конечно. Так что, мне вокруг нее танцы с бубном плясать? Тогда уйдет?
— Любое развитие начинается с принятия реальности. Обида есть. Просто есть. Точка.
— Да знаю я, что она есть! Я обижена на свою мать! И что дальше?
— За что обижена?
— За то, что бросила меня в детстве.
— А что хотелось вместо этого?
— Чтобы она оставила меня при себе и воспитала, как нормальная, среднестатистическая мама!
— Значит, ты обижена на свою мать за то, что она не была тебе нормальной, среднестатистической мамой? — подсказывает Платон.
— Пусть будет так, — соглашаюсь я.
— Почему она должна соответствовать твоим ожиданиям?
— Что значит «почему»?! Раз родила — будь добра, позаботься о своем ребенке!
— Кто так решил?
Идиот твердолобый, он меня точно доведет до белого каления! Смотрю на его красивое, бесстрастное лицо и мне кажется, что с таким же выражением гестаповцы мучили своих жертв в застенках СС.
— Да все так решили! Все это понимают! Все нормальные люди, у которых не кусок льда в груди, а нормальное сердце!
— То есть не конкретно ты, а все нормальные люди мира решили, что твоя мать должна была вырастить тебя сама?
— Ладно, — чуть ли не в голос рычу от злости, — Я так решила.
— Ты решила за свою мать, как она должна была с тобой поступить?
— Да.
— И когда твои ожидания не оправдались, ты обиделась?
— Да.
— Почему другой человек обязан соответствовать твоим ожиданиям?
— Нет… Ну как… Не должен, наверно. Но немножко все-таки должен! Есть же общепринятные нормы… Если случайный прохожий вдруг влепит мне пощечину, я же не скажу себе: «Ну, он не обязан соответствовать моим ожиданиям. Ему просто надо спустить пар, ничего личного!»
— Отличная тема для размышлений! Через два занятия мы поговорим об умении выставлять и защищать собственные границы. А пока вернемся к обиде. Опиши, какую выгоду ты получаешь за то, что обижаешься на мать.
— Выгоду? — возмущенно пялюсь на Платона. — Говорят, обида — это яд, который пьешь сам, чтобы отомстить обидчику. От нее, говорят, рак появляется и прочая фигня. Какая мне выгода от обиды?
— Например, получаешь возможность оправдать свои нынешние недостатки отсутствием материнской любви. Удобно же? Или своей обидой можно наказать мать — отстраняешься и лупишь по ней холодом безразличия. Или обретаешь инструмент для манипуляции, заставляя мать почувствовать перед тобой вину «Ты меня бросила в детстве — изволь загладить свой косяк, хорошенько постаравшись!»
— Мамой не поманипулируешь, — бормочу я. — Она сама кого хочешь в узелок скрутит, а потом обратно развяжет.
— А жаль, да?
— Да, — вырывается у меня. — Мне жаль, что ей не жаль.
— Домашнее задание на завтра, — Платон повышает голос, обращаясь ко всей группе, — пишем в подробностях, какую выгоду я получаю от своей обиды. Второй пункт — какие мои ожидания не оправдал мой обидчик. И третий — рассуждение о том, обязаны ли люди соответствовать чужим ожиданиям? Есть еще желающие разобрать свою ситуацию?
— Нет, — в унисон воскликнуло одиннадцать ртов.
Мда. Похоже, я сегодня послужила козой отпущения. Эх. Непросто однако живется любителям дармовщинки!
Прижимая к груди папку, поднимаюсь. Ставлю свой стул на место, как и большинство участников, собираюсь уже направиться в сторону двери, как вдруг сзади раздается голос Платона:
— Ты голодная?
Голос его звучит на удивление тепло и мягко, как бархат, и мне становится любопытно, к кому он сейчас обратился. Может, к своей девушке? Или сестре? Или дочке? Не выдержав уколов любопытства, поворачиваюсь, чуть заметно скосив голову, и обнаруживаю, что смотрит он прямо на меня! Причем выражение его глаз тоже разительно отличается от тех отстраненно-холодных взглядов, к которым я привыкла. Теперь его глаза напоминают горячий кофе с корицей или темный шоколад — нечто вкусное и уютное, приправленное веселыми огоньками.
— Так как? Хочешь вместе поужинать? — опять интересуется Платон.
— Зовешь на свидание? — мямлю еле слышно потрясенная.
— Нет. Это благотворительность, — смеется он вновь одними глазами. — Кормлю голодающих девушек время от времени. Ты не против поесть?
— Только если место выберешь нормальное, — капризничаю я, вспоминая про творожный брикет, ожидающий меня в холодильнике. — Я себе дома шикарный ужин приготовила. Если уж отказываться от домашней еды, то только во имя чего-то стоящего!
— Договорились. Тебе понравится, — обещает Платон и мы идем на выход. — Заодно обсудим и твой инстаграм. В каком формате ты собираешься выкладывать свои впечатления.
Ах, вот что ему надо! С досадой прикусываю губу. На какой-то момент мне показалось, что в его взгляде проскользнула не деловая, а личная заинтересованность. На всякий случай уточняю:
— Имей в виду, я совершенно не против, если ты меня угостишь. Я не из тех сумасшедших феминисток, которые не позволяют мужчинам за себя платить или пропускать вперед.
— Как? — он выглядит ошарашенным. — Я думал, что ты сильная и независимая! А ты… Ждешь, чтобы за тебя платили?
Стою в недоумении. Ну да! Я сильная и независимая, конечно. А еще чертовски голодная! И да, я хочу, чтобы сегодня за меня заплатили! Разворачиваюсь без слов и направляюсь на выход, когда за моей спиной раздается веселый смех:
— Это шутка! Когда приглашаю, то сам и плачу!
Разворачиваюсь. Ну коли так — отчего же и не согласиться?
А твоя шуточка тебе еще выйдет боком.