- Чего тебе?
- К князю хочу.
- Ты что, с ума спятил? Выдумал тоже...
- Да я же был у него полчаса назад..
- Спасибо еще, что не вызываешь князя прямо сюда, к воротам, - посмеялся над ним один из охранников, с изрытым оспой лицом. - Мол, потолковать с ним захотелось. Ну-ну, полегче, сударь! Наш князь - это тебе не венский император, у которого дом что проходной двор. Понимать надо, о ком говоришь!
Какой-то молодой паренек, сидевший перед воротами на круглом камне, с любопытством повернулся к рябому стражнику.
- А вы что, бывали в Вене, дядя Ишток?
- Как же не бывать? Бывал, конечно.
- Говорят, дома там большие-пребольшие.
- Дома, верно, побольше, чем здесь, зато сады - поменьше. Словом, остальное все - маленькое.
- И люди тоже?
- И люди.
- Но уж воробьи-то, верно, такие же?
- И воробьи меньше.
- Ну, а пчелки, дяденька Ишток?
Старый солдат (а старые солдаты и двести лет назад врать умели) сердито прикрикнул на парнишку:
- Меньше, коли я говорю! А к тому же, пчел там на шнурке привязанными пасут. Садики-то маленькие, словно клетки для птиц. Так чтобы пчелы в соседний сад не залетали, их к улью тонкими ниточками привязывают.
- Скажи на милость! - удивился парнишка, думая, как же глупо устроен мир за пределами Дюлафехервара.
А Ласло Вереш все еще стоял перед дворцовыми воротами.
- Ну, чего еще ждешь?
- Жду, пока вы подобреете.
Тут дядя Ишток прямо-таки растаял.
- Чего же тебе надобно, сынок?
- Скажите по крайней мере, сударь, каким образом к князю попасть!
- Один только способ есть для этого. Надо записаться на прием к князю - у господина Михая Телеки.
- Где же он проживает, этот самый господин Телеки?
- Здесь, во дворце.
- Тогда пропустите меня к нему!
- Не могу! К господину Телеки вообще никак невозможно попасть.
Огорченный, Ласло повернулся и понурив голову пошел прочь от ворот. А ведь как горделиво шагал он отсюда всего лишь час назад!
Солнце уже закатилось, и мир переоделся в серое платье, с тем чтобы тут же сменить его на черное. Словно знак подавал нашему путнику: "Близится ночь. Где спать-то будешь?"
Торговки на рыночной площади начали свертывать свои палатки, убирая в большие корзины нераспроданные фрукты и жареную утятину.
Запах жаркого так соблазнительно щекотал нос новоиспеченного дворянина, что у него родилось желание схватить кусок утки да и задать стрекача. Но разве убежишь далеко с этой вот саблей?!
Пришлось ему взять себя в руки и пройти мимо рынка. У дверей трактира ему лукаво закивал пучок можжевеловых веток. Двое цыганят кинулись навстречу, пиликая на скрипках.
- Прикажите сыграть вам какую-нибудь красивую песенку, гошподин благородный рыцарь!
- Прочь с дороги, цыганята, а не то вот выхвачу я свою саблю, тогда и голов своих не соберете!
И он снова торопливо зашагал, теперь уже по узкой улочке, в нижнюю часть города, по-видимому совсем недавно пострадавшую от пожара: то там, то сям виднелись изуродованные, закопченные стены. На черной земле повсюду валялись обуглившиеся бревна и стропила, кучи головней, полуистлевших тряпок, прибитой дождем золы, земли, черепков посуды, оплавленного железа и стекла. Ветер набирал полные пригоршни пепла и развевал его над городом.
Хвост белого песика, бежавшего неотступно за хозяином, сделался таким черным, будто его кто покрасил. А потершись об обгоревшие бревна, песик и весь стал пятнистым, словно всерьез хотел походить на ту козу, что под видом собачки художник намалевал его хозяину на дворянском гербе.
Нет ничего в мире печальнее, чем такая вот выгоревшая улица. Сотни примет говорят о том, что еще совсем недавно здесь мирно текла жизнь. Там - полуобгоревшая квашня, здесь - остатки детской люльки. В маленьком опаленном огнем палисаднике между старых деревьев уцелел островок зеленой травы. Какое милое гнездышко было здесь когда-то! У одной из стен уцелела от губительного огня карликовая слива. Даже плоды, сморщившиеся, спекшиеся в огне пожара, висели еще кое-где на ветвях.
Лаци тотчас же приметил деревце. "А ведь это, право же, находка!" - подумал он и с жадностью накинулся на плоды. Не очень-то вкусными были эти сливы: какие еще сливы в такую раннюю пору! Но голод не тетка, и Лаци показалось даже, что он ест великолепный сушеный чернослив.
А песик тем временем все рыскал вокруг да рыл лапами землю, словно кости себе на ужин разыскивал. Вдруг он взвизгнул, а затем завыл и принялся бегать от хозяина к месту своей находки и обратно.
- Куда ты зовешь меня, собачка? Что такое ты там отыскала? Косточку, что ли? Сейчас подойду к тебе, дай вот только поесть немного. Ну, ну, иду уже, хватит выть-то. Сейчас мы с тобой поищем ночлег на двоих!
Однако, подойдя к собаке, Ласло глазам своим не поверил: уж не сон ли это? Сидит его песик на задних лапах, словно человек на корточках, а передними какой-то котел медный обхватил и выпустить боится. Из пепелища, видно, выкопал.
Лаци дважды протер глаза: если то, что он видел сейчас перед собой, было правдой, тогда и сказочные богатства из "Тысячи и одной ночи"-не ложь. Котел был до краев наполнен золотом и драгоценностями; пряжки, кольца, ожерелья, диаманты, перлы и смарагды, лежавшие в нем, ослепительно сверкали. Бедному студенту никогда в жизни не доводилось видеть такого богатства. Он вскрикнул было от радости, но тут же испуганно огляделся, не видит ли его кто-нибудь.
Но в пострадавшей от пожара части города среди руин не было ни одной живой души. Уже и вечер спустился на землю, и все вокруг стало одноцветным. Деревья и дома слились, утратив очертания, и только на лугу виднелась серебристая полоса. То Марош тихо струил свои воды. А в небе из лохмотьев туч выглянула вдруг яркая луна.
Лаци наклонился к котлу, рассчитывая враз унести все его содержимое, однако тут же убедился, что не сможет сдвинуться с места под непомерной тяжестью, да и некуда ему было распихать всю эту гору ценностей. Чем дольше юноша рылся в них, тем страшнее ему становилось, и в душе он уже пожалел: зачем же так много? Испугался своего собственного счастья. Что ему теперь с этим всем делать? От страха по спине Лаци забегали мурашки, холодный пот выступил на лбу, и ему показалось, что не сойти ему уже с этого места: вот так вдруг упадет, да здесь и умрет.
Он отсыпал было половину сокровищ обратно в котел, но ему тут же вновь захотелось взять с собой еще пригоршню, другую, третью. "Нет, ни за что не оставлю этот золотой браслет... И этот вот тоже".
И котел снова постепенно опустел. Опять пришлось Лаци сложить половину клада обратно, как ни трудно это было ему сделать. И прошло-то всего несколько минут, как он сделался богачом, а жадность уже поселилась в его сердце. Вместе с деньгами человек заражается и связанными с ними болезнями. Ведь с какой щедростью делился он, бывало, с нищим у дороги последним грошом. А теперь как тяжело ему отказаться хотя бы от половины нежданно привалившего богатства!
Однако Лаци должен был внять голосу благоразумия: в шляпе, у всех на глазах, этих сокровищ не понесешь. Ведь они не принадлежали ему: он всего-навсего счастливчик, нашедший их.