Их задержали. Прискакали на своих прыгунках погонялы, отхлестали электроплеткой, скрутили, спеленали. Отправили троицу в карцер.
Часть четвертая
ПОБЕГ
1
Его затянуло в какой-то туннель, освещенный тусклым красным светом, похожим на аварийное освещение. Потом стало ясно, что это внешний свет пробивается через полупрозрачные стенки, сплошь покрытые громадной кровеносной системой. Его сжало со всех сторон, он почувствовал боль и радостное освобождение. Получилось! Его родили!
Мир ослепил его. Он был слеп, как все новорожденные. Только чувствовал, что куда-то летит. Словно ветер подхватил невесомый воздушный шарик и понес за облака. Потом он потерял сознание.
Сначала ничего не было.
Вдруг пришло осознание себя как отдельного и вместе с тем как частицу ЦЕЛОГО. Мир открывался постепенно, словно не хотел сразу оглушить сознание красками и звуками. Первыми появились именно звуки. Открывшийся духовный слух уловил нарастающую мелодию. Она была прекрасной, поистине божественной эта симфония Сфер. Самое лучшее и величественное произведение Бетховена было по сравнению с ней просто вульгарным собачим вальсом. Сознание упивалось небесной музыкой, полностью отдалось под её власть. Вновь возникло чувство движения. Оно ускорялось. Блаженство охватило душу. Хотелось вечно плыть под эту музыку, не задавая вопросов: куда, зачем и почему. Это был непрерывный космический оргазм. И все-таки присущее душе любопытство заставило её открыть духовное зрение. Душа увидела, что находится в каком-то безбрежном потоке. Космический Гольфстрим бурлил, кипел цветом, переливался бесчисленными оттенками. Феерия цвета и музыки неслась в даль, и там, на горизонте событий, закручивалась спиралью, низвергалась в гигантскую воронку, изнутри которой бил ярчайший свет, словно в некоем котле, кипели миллиарды и миллиарды тонн чистого золота.
Если скользнуть взглядом по течению и тем самым как бы на мгновение остановить его, можно было увидеть, из чего состоит поток. Из мириад линий разной длины. Одни линии были прямыми, другие слегка согнутые, третьи болезненно закручены. И так в бесконечном многообразии. От одного конца линий к другому прокатывались волны спектрально чистого цвета. Тогда стало понятно, что тот, кто это видит, тоже является одной из линий. И движется вместе со всеми согласно Всеобщему Закону, который зрительно воспринимался как серебряные струны, пронизывающие Вселенную. Линии в своем движении задевали струны и возникал чудесный звук. Звуки складывались в аккорд, аккорды сплетались в мелодию, и звучала, звучала божественная музыка.
"Бессмертный, обретший мир "небесной чистоты", пребывает в лишенном какой-либо оформленной телесности и пространственных характеристик всепроникающем "теле закона". Это последний плод единения с Путь-Дорогой. Покидание суетного мира..."
Эти слова первыми ожили в проснувшейся памяти. Кто их сказал? Это сказала женщина-черепаха.
- Но я не собираюсь покидать, как ты выражаешься, "суетный мир". Это был ответ. Чей ответ? Мой, подумала душа. Я была им. Хорнунгом. А Хорнунг был в черепахе. Черепаха была крэгом. Боже, как все это сложно и совершенно мне не нужно. Моя цель влиться в Единое и там раствориться в блаженном неведении. Там решены все проблемы и даны ответы на все вопросы. Там нет ничего тяжкого, обременительного: ни времени, ни пространства, ни боли, ни забот - ничего, кроме вечного блаженства, невообразимого счастья.
Едва он вспомнил земную жизнь, чувство блаженства стало гаснуть, а потом и вовсе пришла боль. Его движение в потоке замедлилось. Духовный слух осквернили дисгармоничные аккорды, точно крики ослов, забредших в симфонический оркестр. Это была еще малая плата за проявленную свободу воли. Обгоняя, мимо проносились чужие линии жизни, спешили забыться в Безответственности. Но он не мог себе позволить отдаться потоку. Какое-то чувство останавливало его. Да, это чувство называется Долгом. И оно было слишком болезненным. Болело в области груди. Хорнунг приложил ладонь к груди и услышал, как бьется сердце. Оно и болело. И тогда удивился своему внешнему виду. Только что он не имел формы, но едва земная мысль проснулась в его памяти, как тотчас оформилась. Он осмотрел себя в зеркале души и остался доволен своим красивым молодым еще телом. А потом вспомнил, что был когда-то не только капитаном "Орла", но и викингом по имени Тод Вёльси, который жил в пятом веке от рождества Христова и скончался от ран в битве при Хёльне. А еще раньше был римлянином, Титом Марципаном, отступником, членом подземной церкви почитателей Распятого. Последнее, что помнил Тит Марципан, был длинный узкий коридор, под ногами песок пополам с опилками. Из полумрака дальнего конца коридора мягкими прыжками приближался гривастый лев, гоня перед собой волну звериного зловония и ужаса. Человек отпрянул, бросился бежать назад, выскочил в какое-то круглое помещение, обрамленное решетками...
Дальше вспоминать не хотелось, было страшно и больно. Да и расплатился он уже за те жизни. И ничего не хотелось в них исправлять. Они, эти жизни, походили на сыгранные роли в памяти какого-нибудь актера. Хорошо ли, дурно ли сыграны роли, но возврата к ним не будет. Все, что он от них приобрел - малая толика духовного опыта. И это хорошо.
Он остановился перед Вратами Вечности.
Позади остался Дремучий лес, по которому он прошел, сражаясь с дикими зверями, которые были овеществленными формами его страха. Но отнюдь от этого не менее опасными. Первым его начал преследовать громадный лев. От него можно было спастись, только забравшись на дерево. От Серых Волков он отбивался дубиной и горящими палками. Как он добыл огонь? Очень просто. Хорнунг быстро обнаружил, что здесь, в большей степени субъективном мире, чем объективном, овеществляются все мысли и сбываются желания. Ну, или почти все, или почти сбываются. В общем, тут нужно сноровка, как и в любом деле.
Стены Валгаллы - высокие и совершенно неприступные - были сложены из могучих камней, седых от безвременья. А Врата были сколочены из целых стволов тысячелетних дубов. Огромный черный пес с тремя головами - бультерьера, лабрадора (центровой) и ротвейлера - ленивой трусцой приблизился к Хорнунгу. Из глаз пса сыпались искры, поджигая сухую траву, росшую у подножия цитадели. Головы, толкая друг дружку в нетерпении, обнюхали запыленную обувь явившегося. При все своем чудовищном облике Цербер вел себя почти как обычная собака. Но рычал он грозно, так, что сердце сжималось от страха. Впрочем, это мог быть и не Цербер, но разве в имени дело?
- Кто таков? - спросил Стражник прибывшего, цыкнув на пса.
- Вёльд Элзор Хорнунг, с Бетты Центавра, - по военному кратко отрапортовал капитан "Орла".
- Чего надо?
Хорнунг понял, что говорят на древне-норманском диалекте и ни сколько не удивился, что все понимает и даже может отвечать на том же наречии:
- Отдохнуть с Дороги, переночевать, а там видно будет...
Капитану показалось, что Стражник колебался, принимая решение, и в такт этим колебанием менялся его облик. То он был закован в блестящие стальные латы, то тусклые кольца кольчуги облегали его стан. И шлем на голове играл формами - то обрастал острым гребнем, то оперялся пышным плюмажем. И мужественное лицо было текучим, как пески пустыни под ветром. Только копье в его руке оставалось неизменным. Наконец Стражник на что-то решился:
- Ну, заходи, - сказал он и открыл калитку, ранее неприметную.
Пригнув голову, Хорнунг шагнул через обшарпанный порог, вошел во Двор.
- А что ворота?.. - начал, но не закончил мысль явившийся.
Но Стражник и так понял вопрос.
- Не велика птица, чтобы пред тобой Ворота открывать. И вообще, открываем мы их только, когда принимаем отряд или полк, а то и целыми армиями иногда прибывают. Вот это мы называем Пополнением... Проходи. Оружие есть?
- Нет, - разведя руки и улыбаясь, ответил прибывший.
- Непорядок. Без оружия сюда вход воспрещен. Гражданских не пущаем. Осади назад.
Стражник пихнул пришедшего в грудь, опустил на лицо забрало, чтобы не стыдно было хамить, и вообще давая понять, что разговор окончен.
Хорнунг вспыхнул гневом. Он чувствовал себя воином. Руки вспомнили тяжесть оружия в битве с танками. И тотчас вслед за мыслью на плечо обрушилась противотанковая бандура. Хорнунг присел, морщась от удара, перехватил оружие.
- Чего это у тебя? - спросил Стражник, поднимая забрало.
- Бронебойное ружье, - отклоняясь назад, чтобы пушку легче было держать, ответил федеральный капитан.
- Ничего себе хреновина, - подкручивая усы, сказал Страж. - А все ж меч надежнее...
Отставив в сторону копье, он со скрипом вытащил из ножен свой длинный, двуручный и, должно быть, очень тяжелый меч. Настолько тяжелый, что на конце ножен имелось специальное колесико, которое, когда стражник идет, катится по земле. Иначе воин превратился бы в пахаря.
Страж с надсадой взмахнул мечом и обрушил клинок на гостя. Хорнунг, однако, успел отскочить. И совершенно автоматически ткнул концом ружья, квадратным набалдашником, в генитальную область противостоящего воина. Тот, нецензурно гремя сталью доспехов, злобно шурша кольчугой, присел на корточки. Цербер, почуяв неладное, с лаем стал бросаться на Врата, пытаясь проникнуть во Двор. Калитка содрогалась от мощных ударов извне. Хорнунг зарядил бронебойный патрон и направил дуло оружия на калитку.
И вовремя. Калитка не выдержала натиска, с треском распахнулась. Всеми головами разом Пес сунулся в узкий для него проход и застрял. Обдирая кожу, все-таки протиснулся. И тут Хорнунг выстрелил прямо от пояса, целясь в широкую грудь чудовища. Мини-снаряд точнехонько попал между грудными мышцами, и Пес взорвался, точно лопнул резиновый баллон, надутый сверх меры. Кровавые ошметки загадили весь Двор.
Между тем Страж пришел в себя, больше не корчился и не приплясывал.
- Силен ты, однако, - сказал он с уважением и, оказывая знаки почтения, проводил гостя в Замок, стоявший на зеленом холме.
Хорнунг поднялся по стертым гранитным ступеням на второй этаж. Со стороны одного из мрачных залов доносился шум веселья, выкрики и резкие звуки варварской музыки. Хорнунг приблизился, ступил на порог бездверного проема. В нос шибанул крепкая смесь запахов.
Огромную залу, уводящую взгляд в бесконечность, освещали дымящие факела, укрепленные на каменных стенах. А те стены были украшены боевыми стягами и увешаны победными трофеями. Тут были отрубленные головы великанов и карликов, дисов и других сверхъестественных существ, а, кроме того, - головы львов, кабанов, оленей и прочего зверья. Вдоль залы, по центру тянулся громадный стол, сколоченный из неокрашенных дубовых досок. За столом сидели люди, видно, что воины. Во всяком случае, рожи все были самые зверские, испещренные ужасными шрамами. До театральности, нарочито жуткими.
Пир шел горой. Воины пили мед-брагу, красное вино и желтое пиво, ели жареное мясо, хватая его прямо руками, иногда помогая себе кинжалами. Это было чисто мужское застолье - с пьянством, обжорством, с грубой бранью, сальными анекдотами и опасными шутками.
Едва пирующие узрели незваного гостя, шум веселья стих, только оркестр каких-то скоморохов продолжал угнетать слух громом барабанов, визгом дудок, воем волынок, звоном прочих шумовых инструментов.
Сидящий во главе стола поднял руку, и оркестр смолк. Взгляд царственного мужа был суров, тяжел, пронзителен и вместе с тем - знакомый. У Хорнунга мороз прошел по коже: он вспомнил, что однажды уже стоял вот так пред этим грозным мужем. Это несомненно был скандинавский бог Один, золотой крылатый шлем венчал его голову. Одежды на нем были царские, по-варварски пышные: много меха, золотых цепей, не ограненных драгоценных камней и прочей мишуры по большей части милитаристского характера. А за спиной Хозяина на коврах и просто на голых стенах висели, ослепительно сияя, боевые доспехи и холодное оружие всех видов.
- Приветствую героя, - сказал Один, обращаясь к пришельцу. - Рад видеть тебя в своих чертогах.
- Здравия желаю Хозяину и вам, славные воины, - ответил Хорнунг и поклонился честному собранию.
Все заржали здоровым смехом. Чего-чего, а здоровья у каждого было с избытком. Хотя все они были покойники. Читавший древние саги Хорнунг имел кое-какие представления об эйнхериях - павших в бою героях, пирующих вместе с Одиным в Вальхалле*, и о хьяднингах, которых валькирии возрождают для новых битв.
(*Иногда переводят как Валгалла. Прим. автора)