Сборы войска начались с раннего утра. Ильнур был на ногах еще до рассвета. Он бегал по городу, непрерывно раздавая приказы, проверяя, осматривая и контролируя все лично. Обычно отличавшийся спокойным нравом, сегодня, будучи на взводе, он еще до завтрака успел устроить подчиненным пару крепких выволочек, не скупясь, при этом, на неуставные выражения.
С рассветом весь город наполнился шумом и суетой. Гомон человеческих голосов ворвался в открытое окно, и разбудил Кольку. Тот нехотя приоткрыл глаза, зевнул, и только после этого вспомнил о том, что сегодня они выступают в поход.
Вчера, вплоть до полуночи, он тоже был занят подготовкой к запланированному мероприятию. И только когда Ильнур приказал ему идти спать, оставил это дело, и побрел в свою квартиру. Паладины, в основной своей массе, проживали в резиденции ордена, но Колька поселился отдельно. И на то у него имелась веская причина.
Эта причина терпеливо ждала его до полуночи, и едва он переступил порог жилища, бросилась к нему на шею. Колька, ухмыльнувшись, тут же дал волю рукам, деловито ощупывая приятные изгибы и округлости. Верховная волшебница была хороша не только на глаз, но и на ощупь.
Тот факт, что ему удалось до беспамятства влюбить в себя Лауру, чрезвычайно льстил бывшему старшекласснику. Вообще-то Колька никогда не страдал от недостатка женского внимания. Он нравился девушкам, и знал это. Но все прежние подружки были его сверстницами, молодыми дурехами с гуляющим в головах сквозняком. А в новом мире ему удалось уложить в постель настоящую красавицу, что была на целых десять лет старше него, и имела значительный сексуальный опыт. После суетливых и неловких совокуплений со своими бывшими подружками, близость с Лаурой потрясла Кольку. Верховная волшебница Форинга творила в постели настоящее волшебство. Тем приятнее было осознавать, что первая красавица и столь значительная особа досталась ему. Колька безмерно гордился своим любовным триумфом. Ему ужасно хотелось получить возможность похвастаться новой любовницей перед старыми, оставшимися в родном мире, друзьями. Тех бы точно удар хватил от зависти.
Потянувшись, Колька осторожно выскользнул из-под простыни, стараясь не разбудить Лауру. Сделать это оказалось непросто — волшебница прижималась к нему всем своим прекрасным телом, и едва он стал отстраняться, начала, не просыпаясь, цепляться за него руками. Колька все же высвободился, и, насвистывая мотивчик родного мира, побрел совершать все положенные утренние процедуры.
Когда он возвратился обратно, Лаура уже сидела перед большим прямоугольным зеркалом, и расчесывала гребнем свою густую гриву, спутанную, после бурно проведенной ночи. Заметив его, она нежно улыбнулась, и спросила:
— Ты уже был снаружи? Что там происходит? Ильнур орет так, будто Форинг разрушили во второй раз.
— Еще не выходил, — ответил Колька, и рухнул на кровать.
Меньше всего на свете ему хотелось куда-то ехать сегодня. Он предпочел бы провести этот день здесь, в компании Лауры. Им было чем заняться. Волшебница, втрескавшись в него по уши, охотно исполняла его самые смелые фантазии, порой даже такое, о чем он стеснялся сказать вслух. То ли она читала его мысли, то ли просто угадывала, то ли ей и самой этого хотелось. В любом случае, Колька с куда большим удовольствием отдался бы любовным играм, вместо того, чтобы целый день мозолить зад в седле.
— Послушай, — вдруг спросила Лаура, продолжая старательно водить костяным гребнем по волосам, — а не может ли Свиностас быть причастен к этому делу?
Колька невольно вздрогнул, подумав про себя — и дался им этот Свиностас? Он не уставал поражаться той легкости, с которой местные поверили в его байки о мнимых злодеяниях Стасика. И это при том, что все они наблюдали Стасика воочию, и не могли не понять очевидной истины — этот тюфяк является последним человеком, от которого следует ждать хоть чего-то.
— Не знаю, — ответил Колька. — Да и какая разница?
— Этот коварный монстр помог Мортусу разорить Форинг, — напомнила Лаура. — По мне, так разница есть. Свиностас хитер и коварен. Он серьезная угроза для дела добра.
Лишь с огромным трудом Кольке удалось сдержать смех. До какой же степени нужно было погрязнуть в наивности, чтобы поверить в сочиненные им небылицы. Неужели все вокруг не понимали, что Стасик самое безобидное и безопасное существо на свете. Колька десять лет третировал его в школе, и за этот долгий срок Стасик ни разу не попытался выйти из роли покорной жертвы.
Резко поднявшись, Колька подошел к сидящей напротив зеркала Лауре, обхватил ее за талию и потащил в постель. Волшебница притворно сопротивлялась, кокетливо требуя отпустить ее и не мять только что расчесанные волосы.
— Волосы? — ухмыльнулся Колька, падая на кровать вместе с Лаурой. — Я, вообще-то, планировал помять у тебя кое-что другое.
Лаура звонко расхохоталась, запрокинув голову на подушку. Ее тонкая ночная рубашка распахнулась, обнаружив прекрасное юное тело. Казалось, время проходило мимо верховной волшебницы, и хотя ее возраст приближался к тридцати годам, она все еще выглядела восемнадцатилетней.
Но насладиться этим телом Колька не успел. Едва он приготовился приступить к приятному делу, как чьи-то тяжелые и нетерпеливые кулаки забарабанили во входную дверь.
— Да кого там принесло? — проворчал он, нехотя сползая с кровати.
— Наверное, пора собираться, — потягиваясь, предположила Лаура несколько разочарованным тоном.
Она оказалась права. Прибыл посланный Ильнуром воин, и сообщил Кольке, что верховный паладин вызывает его к себе.
— Передай, что я скоро буду, — ответил он посланнику, и захлопнул дверь.
Он быстро вернулся обратно в спальню, и обнаружил, что Лаура вновь сидит перед зеркалом.
— Что там? — спросила она.
— Ильнур требует к себе, — ответил Колька, собирая разбросанную по комнате одежду. — Интересно, как надолго затянется этот поход? И что там с той крепостью? В ней жить-то можно?
— Ты хотел спросить — есть ли там крепкая кровать? — засмеялась Лаура.
— И это тоже, — не стал спорить Колька, прыгая на одной ноге, а вторую пытаясь пристроить в штанину.
— Не думаю, что все это продлится долго, — произнесла волшебница. — Нам нужно устранить угрозу, и только. Это не займет много времени.
Колька, наконец, совладал со штанами, и стал осматриваться в поисках сапог.
— Все-таки странно, что об этой крепости никому ничего не известно, — заметил он. — Элария сказала что-то о заточенном в ее подземелье ужасе. Разве о таких вещах не положено помнить?
— Попробуй все упомни, — пожала плечами Лаура. — Я знаю, тебе трудно это понять. Судя по тому, что ты рассказал мне о своем мире, у вас такие события происходят нечасто. Но у нас все иначе — что ни день, то какой-то катаклизм. Разные злобные сущности лезут из всех щелей. Ты же читал хроники.
— Скорее, бегло пролистал, — ответил Колька.
Хроники являлись чем-то вроде учебника истории, и представляли собой перечень сколь-либо значимых событий этого мира. И судя по ним, Лаура была права — там почти на каждой странице появлялся какой-нибудь эпический монстр и грозил всему живому тотальным уничтожением. Возможно, летописцы несколько преувеличили подлинный масштаб несчастья, но в том, что от скуки этот мир не страдал, сомневаться не приходилось.
— Поэтому о каком-то заточенном в подземелье чудовище могли и забыть, — сказала Лаура. — Тем более что это случилось так давно.
— Ну и ладно, — произнес Колька. — Лишь бы оно и дальше продолжило сидеть в своей темнице. А уж мы об этом позаботимся.
Квартиру они покинули порознь. Первым вышел Колька, а Лаура выждала минут десять, прежде чем последовать за ним. Их связь не была чем-то преступным, и многие если не знали, то догадывались о ней, но в этом мире не приветствовалась вызывающая демонстрация подобного поведения. У простолюдинов с этим было проще, а вот знать, к числу которой принадлежали и паладины, и волшебники, обременялась нормами приличия, дабы являть окружающим пример благочестия.
Ильнур отдавал последние распоряжения паладину, которого он оставлял главным в Форинге на время своего отсутствия. Распоряжений набралось немало. Решив перестраховаться, Ильнур приказал, чтобы на ночь все жители окрестных ферм вместе со скотом укрывались за городскими стенами, а днем вокруг города должны были постоянно курсировать разведчики и следить за подступами.
— Если заметите вражеское войско, то не вступайте в бой, — наказывал Ильнур. — Запритесь в городе и запросите помощь.
— Слушаюсь! — отчеканил паладин.
— И поглядывайте в оба. Что-то неспокойно у меня на душе.
Как и предполагалось, выступить получилось не раньше полудня. Когда все уже было готово, и отряд расположился в седлах, внезапно выяснилось, что среди них нет Андиса. Столичного паладина никто не видел со вчерашнего вечера — он как скрылся в своих апартаментах, так до сих пор не появился.
Ждать мажора пришлось долго. Миновало не менее получаса, прежде чем столичный паладин осчастливил всех своим появлением. К тому моменту Ильнура уже трясло от злости. Он нервно ерзал в седле, то и дело сжимал кулаки, а сквозь его крепко стиснутые зубы сочились ругательства и угрозы, совершенно неподобающие святому воителю. Весь отряд стоял и ждал одного человека. Да какого! Ладно бы, то был великий герой, способный одним своим присутствием обеспечить нехилый перевес сил. Но нет, явился столичный мажор, жаждущий легкой и быстрой славы, и теперь пляши вокруг него вприсядку.
— Ну, где там этот тормоз? — ворчливо спросил Колька.
Наконец, когда по рядам всадников начал волнами прокатываться возмущенный ропот, Андис изволил явить себя. Ильнур, увидав его издали, глазам своим не поверил. По городской улице на дорогом снежно-белом коне к ним приближалось нечто. Казалось, что верхом на жеребце восседает петух в пестром многоцветном оперении и с гордо встопорщенным гребешком.
— Это что такое? — простонал Ильнур.
Единого образца доспехов или оружия для паладинов не существовало, каждый имел ту амуницию, которую позволял ему его кошелек. Бедные паладины из числа мелкого дворянства довольствовались простыми железными латами, невзрачными и грубо сработанными. Более преуспевшие герои приобретали доспехи из особо прочных и легких сплавов, а то и вовсе делали их на заказ с идеальной подгонкой по своей фигуре. Но самым шиком считались магические доспехи, чей металл был усилен наложенными чарами постоянного типа. Подобная экипировка стоила очень дорого, приобрести ее можно было либо за большие деньги, либо получить в дар от короля за совершенные подвиги.
Андис, будучи выходцем из чрезвычайно богатой семьи, мог позволить себе самые лучшие доспехи. Ильнур ожидал увидеть столичного паладина в зачарованной броне, откованной из какого-нибудь секретного сплава повышенной прочности. Но стоило ему взглянуть на явившегося мажора, верховный паладин Форинга утратил дар речи.
С первого взгляда облачение Андиса напоминало костюм карнавального клоуна. И только когда юный паладин подъехал ближе, Ильнур понял, что на нем все-таки доспех. Но какой! Он переливался всеми цветами радуги, тысячами бликов отражая каждый лучик солнца. По всей его поверхности шел золотой узор, изображающий самые невероятные картины. Тут были и сцены схваток рыцарей с драконами, и какие-то цветочки с ягодками, а на нагруднике, прямо над сердцем, красовалась смазливая мордашка некой юной особы. Пышный плюмаж, высоко вздымавшийся над шлемом, довершал картину.
— Скажите, что я сплю! — взмолился Ильнур.
— Нет, — тихо посмеиваясь, огорчил его Колька.
— Так и знал, — проворчал верховный паладин.
Не было никаких сомнений в том, что доспехи Андиса были выкованы из самого лучшего сплава, что на них наложены самые лучшие чары, и стоят они не меньше, чем весь Форинг вместе с окрестными фермами. Эти доспехи были хороши для столицы, дабы красоваться в них перед придворными дамами и одновременно демонстрировать величину своего кошелька. Но ехать в подобной экипировке на битву было бы полнейшим безумием. Все равно, что в одиночку и без оружия войти темной ночью в какой-нибудь бандитский квартал, будучи увешанным золотыми цепями и кольцами. Все равно, что во всеуслышание крикнуть: эй, на мне тут доспех стоимостью в десяток деревень! есть желающие его заполучить? И желающие найдутся. Едва злодеи увидят Андиса в его роскошных латах, они всем гуртом бросятся на него одного, охваченные желанием скорее сорвать с него драгоценную скорлупу.
И это не говоря уже о том, что кичиться своим богатством перед менее преуспевающими соратниками было просто неприлично. Проявлять столь подчеркнутое неуважение к братьям по оружию не к лицу паладину.
Андис подъехал к отряду, широко и самодовольно улыбаясь. Выглядел он свежим и бодрым. В то время, пока все занимались сборами, столичный мажор успел хорошо отдохнуть перед предстоящим походом.
— Простите, что заставил себя ждать, — без намека на искреннее раскаяние сказал он, вертясь перед строем так и этак, дабы показать себя со всех сторон.
Только феноменальное самообладание позволило Ильнуру сдержаться и не высказать Андису все наболевшее.
— Выступаем! — громко скомандовал он. — Мы и так напрасно потеряли много времени.
Всадники направились к городским воротам, выстраиваясь в колонну по два. На стенах заиграли трубы, своим торжественным гулом провожая героев на битву. Горожане, выстроившись вдоль домов, во все глаза смотрели на сверкающее железом войско. Кто-то приветственно махал руками отбывающим на подвиги героям. Но на многих лицах Ильнур замечал выражение тревоги. Лучшие воины и маги покидали Форинг. Лучшие его защитники. И если в их отсутствие нагрянет враг, кто встанет у него на пути и защитит мирных жителей?
Отряд проскакал мимо ферм, выехал на большую дорогу и бодрой рысью двинулся на восток, в сторону нейтральной полосы. За их спинами, на городских стенах, в последний раз торжественно взвыли трубы.
Но не успела еще улечься пыль, поднятая копытами лошадей, как на дороге появился одинокий всадник. Этот всадник не напоминал ни доблестного паладина, ни искусного мага. Ехал он верхом на тощей лошаденке, на угрюмой морде которой застыло удивленное выражение. Лошаденка эта привыкла тянуть плуг или возить телеги, и ей непривычно было ощущать на своей спине наездника. Еще непривычнее было то, что вместо неторопливого размеренного шага всадник побуждал ее зачем-то идти рысью.
— Шевелись, животное! — ворчал человек, вонзая пятки в ее тощие бока.
Животное, привыкшее безропотно подчиняться чужой воле, послушно шевелилось, хоть это и не доставляло ему большой радости.
Верхом на тощей кобыле, в простом, видавшем виды, седле, по дороге, вслед за отрядом героев, двигался Васек. Одет он был в свою обычную крестьянскую одежду, но на его поясе в деревянных ножнах висел настоящий меч. На это оружие Васек потратил все свои сбережения, скопленные за годы честного труда на ферме. Меч был дешевый, из обычной стали, без примесей дорогих сплавов и, уж конечно, без наложенных на него чар. Но Ваську не требовалось большего. Он не сомневался в том, что сумеет свершить месть даже этим простеньким оружием. Да что там, он был уверен, что сможет отомстить и голыми руками, если вдруг и до этого дойдет.
Оправившись от полученных в ходе геноцида ран, Васек пошел в резиденцию паладинов и попытался напроситься в солдаты. Он бил себя в грудь и клялся всем, чем только мог, что сумеет стать настоящим воином, что будет стараться изо всех сил. Своего мотива он не скрывал. Мотивом была месть. Силы зла, устроившие в городе резню, убили всех его друзей и даже не пощадили грудастую доярку с которой Васька связывали отношения романтического характера. Смиренно проглотить все это Васек просто не мог. Притом гнев его был направлен не на силы зла вообще, а на вполне конкретного их представителя. Представителем этим был коварный злодей и невероятный подлец Стасик, он же проклятый всеми, кому не лень, Свиностас.
— Возьмите меня в армию! — умолял Васек, обращаясь к Ильнуру. — Я же жить спокойно не могу. Ночами не сплю, кусок в горло не лезет. Ничего мне не мило. Не видать мне покоя, пока не отомщу за убитых друзей.
Ильнур заверил Васька в том, что хорошо понимает и разделяет эти чувства, но в армию его принять не может.
— Ты же проходил проверку на способности, — напомнил верховный паладин. — В тебе не выявлено ни воинского, ни магического потенциала. Если действительно хочешь помочь делу добра, занимайся своим ремеслом. Так будет лучше всего.
— Да как вы не понимаете? — сквозь слезы обиды закричал Васек. — Как я могу заниматься своим делом, когда этот гад, эта змеюка подлая, где-то там живет и здравствует, и ничего у него, паразита, не болит? Нет, не могу! Пока жив на свете Свиностас, не видать мне покоя.
Но Ильнур остался непоколебим и решения своего не изменил.
Еще дважды обращался Васек с просьбой зачислить его в армию и дважды получал решительный отказ. Ему стало ясно — так он ничего не добьется.
Но и смириться он тоже не мог. Каждую ночь ему снились кошмары, в которых, снова и снова, оживали ужасные картины кровавой бойни. И всякий раз, просыпаясь во тьме, в холодном поту, Васек выкрикивал с гневом и ненавистью одно единственное имя — Стасик. Это он, подлый Свиностас, обрек на гибель всех его друзей и грудастую доярку. Это он подло втерся в доверие, а сам, в то же время, планировал жуткое дело. Васек не мог ни простить своего бывшего коллегу, ни смириться с невозможностью воздать ему по заслугам.
И тогда он решился. Если уж паладины не хотят принимать его в армию, он отомстит Свиностасу сам. Отыщет его, в какой бы норе тот ни прятался, и по самую рукоять вонзит клинок в его черное сердце.
В рамках подготовки к осуществлению жуткой мести куплена была тощая, заморенная трудом, кобыла, которую Васек успел немного откормить. Тайно куплен был меч. Абы кому оружие в Форинге не продавали, приобрести его могли только герои. Пришлось пойти на преступление и приобрести меч подпольно.
Все уже было готово, когда Васек внезапно узнал о том, что войско Форинга готовится к походу на нейтральную полосу. У свинопаса не возникло ни тени сомнения в том, что герои отправляются на поиски Свиностаса. А если так, то ему следует поехать с ними. Точнее — за ними. Так у него будет больше шансов отыскать злодея Стасика и собственноручно выпустить тому кишки. Ваську хотелось сделать это лично, он никому не желал уступать священного права поквитаться с гнусным предателем.
И вот, дождавшись в роще, когда войско проскачет мимо, Васек выехал на дорогу на своей кобылке и двинулся следом. Впервые со дня разрушения Форинга на душе его было светло. Наконец-то он шел верной дорогой, ведущей к долгожданному отмщению. Свиностас обречен. Васек намеревался лично погрузить клинок в его тело, глядя предателю в его бесстыжие глаза. Только это могло утолить ярость Васька.
— Скоро свидимся, Стасик! — процедил он сквозь зубы и вновь пришпорил лошадь. — Скоро. Очень скоро. Жди. Жди и бойся!