Насчет Евсея Мошкина Ганичев немного призагнул. На самом деле Евсей Мошкин подписался не на семьсот, а на четыреста пятьдесят. Правда, деньги выложил все сразу - чистой монетой.
- Ну так как? - Ганичев взял карандаш. - Хорошо ли это? Член партии, а у попа в хвосте. Что народ скажет...
- Да оно, конешно...
- Пишу.
- Видишь, какое дело, товарищ Ганичев... - - Илья опять посмотрел на жену. - Без молока живем. Охота бы какую животину заиметь. Хоть бы козу на первое время... Ребятишки...
- У всех ребятишки. А заем-то зачем, голова садова? Чтобы этим самым ребятишкам хорошую жизнь устроить. Так?
- Да так... - вздохнул Илья.
Сверху, с печи, четыре ребячьих глаза сверлили Лукашина. Марья перестала качать зыбку.
Ганичев старательно вывел цифру "1200", поставил птичку.
- На-ко, приложись.
Илья расписался. Девочка по его знаку, став на табуретку, сняла со шкафа берестяную плетенку и подала отцу.
Ганичев тем временем принялся вписывать его фамилию в другую ведомость, в ту, в которой записывался первый взнос наличными.
Илья присел к столу с другого края, раскрыл плетенку, вынул оттуда стопку купюр - рублями. Стопку он не стал пересчитывать. Деньги на заем у него, как понял Лукашин, были отложены заранее, наверно, еще со вчерашнего дня, после того как он пришел домой с партсобрания.
- Двести, - сказал Илья и положил стопку перед Ганичевым.
- Двести? Нет, друг ситной, не пойдет. Попы у нас все чистоганом вносят, а ты член партии.
- Да я понимаю... - Илья просящими глазами поглядел на Лукашина: не замолвишь ли, дескать, словечко?
Лукашин поднял глаза к потолку и с подчеркнутой заинтересованностью стал рассматривать железное кольцо, в которое был продет березовый с поперечными насечками очеп. А что он мог сделать? Сказать Ганичеву: хватит? Но разве для этого он сюда пришел?
Очеп судорожно подпрыгнул, подол старого сарафана на зыбке задрался, как если бы с пола вдруг поднялся ветер. Это Марья, сбрасывая с ноги петлю, рванула напоследок.
- Половину, - раздался твердый голос Ганичева.
- Не осилить, товарищ...
- Давай, не осилить! Вон ведь какой сейф завел. Зазря?
Ганичев кивнул на берестяную плетенку.
Илья покачал головой.
- Коммунист! Член партии. Ай-ай-ай! Попы у нас сознательнее...
Довод этот, как и раньше, оказался для Ильи решающим, и он уже больше не торговался.
Зыбка, которую качала теперь девочка, заходила резче. В задосках что-то грохнуло.
- Поздравляю, - сказал торжественным голосом Ганичев. - Молодец! Не уронил звания.
Лукашин обернулся и увидел, как Ганичев пожимает через стол руку Илье. Оба они стояли.
Лукашин тоже встал. Наконец-то кончилось испытание в этом доме. Но где ему было знать, что взбредет на ум Ганичеву в эту минуту? А Ганичев, ободренный успехом, решил сделать хозяйство Ильи Нетесова показательным по подписке.
- Хозяйка, - воскликнул он по-свойски, - а ты чего отстаешь? Давай тянись за мужиком.
Марья из задосок не отозвалась.
- Чего она у тебя? На ухо медведь наступил?
- Марья, - глухо позвал Илья, - тебя зовут.
Марья и на голос мужа не отозвалась.
Ганичев с видом человека, объявляющего выговор, сказал:
- Хорошо воспитал жену! А мы хотели тебя на красную доску. В газете напечатать...
Вот тут-то Марья и подала свой голос. В задосках вдруг забренчала посуда, со звоном что-то упало на пол, а потом выскочила оттуда и сама Марья.
- На! На! И про это напечатай! - И сунула Ганичеву какой-то серый землистый кусок, и по цвету, и по форме напоминающий стиральное мыло.
Ганичев - человек бывалый - не растерялся. С Марьей разговаривать не стал. Ответ потребовал с Ильи.
- Что это? - спросил он не своим, служебным голосом и указал глазами на кусок в своей руке.
- А-а, што это? Не знаешь, што это? А вот это то, што мы едим. Не едал такого хлебца? И ты, председатель, не едал? Постой-постой, я и тебя угощу! Марья вынесла из эадосок еще такой же кусок. - На, поешь моего хлебца - тогда и заем с меня спрашивай...
- Марья... - сказал умоляющим голосом Илья.
- Што Марья? Неправду говорю?
- Мама, мама!.. - закричала девочка. - Надька плачет...
Ребенок в зыбке и в самом деле хныкал - и он выручил всех. Марья подошла к зыбке, а Ганичев стал собирать со стола бумаги - теперь можно было отступить, не уронив своего авторитета.
Все же последнее слово произнес Ганичев.
- Подумай, - кивнул он Марье из-под порога. - Лучину-то щепать можно и не головой.
И - Илье, когда они вышли на крыльцо:
- Распустил бабу! А что это у тебя за наглядная агитация в углу? Член партии. С иконами в коммунизм собрался. Смотри! Гужи ей не подтянешь, мы тебе подтянем...