За дубовый стол посадила.
Чаем-кофеем напоила.
Калачами его накормила,
Калачами круписчатыми,
Пряниками рассыпчатыми,
На красно крыльцо выводила,
На коня его посадила...
Бабы и девки по-старинному опевали Лизку. И, наверно, песня подтолкнула Лизку. Наверно, Лизка в своей простоте подумала: раз уж люди решили - свадьбе быть, то так тому и быть. Поздно теперь отступать.
Она сказала, опустив голову:
- Я согласна.
4
Илья поднялся из-за стола, как только выпили по первой стопке.
- Куда это без разрешенья? - спросил Егорша.
- А что-то голове тяжело. - Илья смущенно потер лысеющий лоб. - Надо немного воздуха свежего хлебнуть.
- Давай хлебни, - милостиво разрешил Егорша.
Михаил тоже вышел из избы, и под тем же самым предлогом - вроде и ему дышать нечем, он даже для наглядности воздух ртом похватал, а на самом-то деле он вышел, чтобы не остаться с глазу на глаз с новоявленным зятьком: просто сил нет видеть его самодовольную рожу.
На улице было звездно и по-осеннему прохладно. И какие-то черные тени скользили по вечернему небу. Высоко. Под самыми звездами. Неужели это уже птица повалила в теплые края? Рановато бы, кажется. Еще ни одного заморозка не было.
- Лебеди, должно, - как бы угадав его вопрос, сказал Илья.
- Лебеди? - Михаил задрал кверху голову. - А разве они по ночам летают?
- А кто их знает. - Илья закурил, оперся грудью на изгородь огородца напротив крыльца. - Может, и летают.
- Нет, - возразил Михаил. - Лебедь свет любит. Разве что он нынче по ночам стал летать. А что, может, поумнел и лебедь. Днем-то нынче лететь - живо срежут. Я где-то читал: животные приспосабливаются...
Михаил встал рядом с Ильёй и уже окончательно разговор с небес спустил на землю:
- Ну как, наносил грибов-ягод?
- Маленько, - глухо ответил Илья.
- А я только сейчас понял, как без коровы жить. А ты ведь который год... Третий?
- Да нет, ежели войну считать, когда Марья одна жила, то все шесть будет.
- Порядочный стаж. Ну-ко давай, раскрой свой секрет - как жить без молока и песни петь.
Илья промолчал. Насмешка не понравилась? Или, поди, и он, как Егорша, на него свысока смотрит? Поди, и по мнению Ильи он древесина пекашинская?
- Ну да, - зло сказал Михаил, - я ведь и забыл: ты на особом положении, у тебя литер.
А кой черт и молчит! Разве его это не касается? Разве он не от тех же колхозных трудодней живет? А что, что на трудодень? В прошлом году не дали по случаю засухи на юге, в этом году - по случаю прошлогодней. А что в будущем году будет?
В это время на крыльцо вышла Татьянка ("Чего ушли, Егорша сердится"). И Илья наконец разомкнул свои золотые уста:
- Я, пожалуй, пойду, Михаил.
- Куда пойду? Домой?
- Да.
- Ну, это не я решаю. Есть у тебя начальник. (Егорша Илье по отцу доводился двоюродным племянником.)
- Нет, ты уж, пожалуйста, объясни ему. Скажи, к примеру, домой позвали или еще чего. Худо у меня, Михаил, дома, худо.
- А чего? С Марьей поцапались?
- Ах, кабы только с Марьей! Валентина у меня больна - вот что.
- А чего с твоей Валентиной?
- То-то и оно, что чего. - Илья оглянулся, заговорил шепотом: - С легкими неладно. Помнишь, я тут как-то у тебя Лысана брал, в район ездил? Ну дак я это Валентину в больницу возил. Страшно выговорить... Тэбэцэ...
- Тэбэцэ? А это еще что за зверь? Я такого и не слыхал.
- Слыхал. Туберкулез легких.
- Что ты говоришь! Нда...
От злости на Илью у Михаила не осталось и следа. Жалость, горячее сочувствие, желание хоть как-то помочь тому захватили его. Он стал уверять Илью, что это ничего, не страшно, что надо только питание получше.
- И собаку бы хорошо зарезать жирную, - подал он уже конкретный совет. Салом собачьим заливают больные легкие. Ося-агент, я помню, еще в начале войны всех собак у нас переел, вот он и бегает теперь на нашу голову, - пошутил Михаил. - Мне на днях целый ворох налоговых извещений вручил. Поди, и тебя не обнес?
- Не обнес! - охнул Илья и вдруг всхлипнул. - Ежели что случится с Валентиной, мне не жить... Скоро первое число, все в школу пойдут, а моя Валентина, что же, из окошечка будет смотреть?
- Подумаешь, - одернул Илью Михаил. - Ну и из окошечка. Не она первая заболела. Не в этом дело. А ты перво-наперво маслозавод себе заводи. Я на днях узнавал: у Прошича коза все еще не продана. А козье молоко, по медицине, говорят, еще питательнее.
- Нет, - сказал со вздохом Илья, - с козой теперь ничего не выйдет. Деньги, какие были заработаны в лесу, все до единого рублика спустили на молоко. И барана на той неделе прирезали... Я вот сидел у вас сейчас за столом - эх! Да что же это такое, думаю? Я здоровый мужик - и ничего у меня не выходит. А ты пацан от отца остался и уже семью вырастил, сестру взамуж выдаешь. - И тут Илья опять всхлипнул.
Михаил торопливо вдавил в верхнюю жердь изгороди свой окурок. Он не хотел видеть плачущего Илью. Не мог. Он был потрясен, размят, раздавлен. Потому что, ведь ежели вдуматься хорошенько, - это же с ума сойти! Кто плачет? Илья-победитель!