— А мы не заблудимся во дворах?
— Нет. У нас все дворы проходные. На какое время приехал?
— Выполню "правительственное задание" — и назад! Трёх дней хватит. Дома меня ждут.
— Подождут! Трёх дней мало. Ну да ладно, авось не в последний раз.
— В столицу мы мотаемся всего на день, и нам этого хватает по горло! А тут — полных три дня счастья! Как мне всё это закупить? — я огласил список заказанных и ожидаемых дома товаров.
— Пустяки. Завтра всё и купим — на том и решили. Потом был обед. Пили водку с супругом Томки, после водки нас потянуло на пиво. Как так? Быть в Питере и не насладиться лучшим в отечестве пивом!? — и он, как настоящий радушный хозяин, повёл показывать достоинства второй столицы отечества. "Экскурс" был "с дальним прицелом": шли мы всё-таки пиво пить, а не рассматривать исторические здания города.
В тот вечер первым историческим местом, которое я посетил, если не считать Московского вокзала с гранитным "вождём всего мирового пролетариата", была Александро-Невская Лавра. Это после посещения пивной, где мы наслаждались пивом завода имени русского разбойника — Степана Разина. Мы стояли у Охтинского моста, и томкин супруг объяснял, почему часть города за Невой называется "Охта":
— Это батюшка царь Петр Алексеевич так назвал: "Ох, та сторона…"
А вечер длился и длился, был каким-то "затяжным" и не собирался переходить в нормальную ночь. Но мы всё же улеглись, но странное дело: алкоголь не "брал", хотя выпито было прилично. Такое всех касается: в состоянии восторга алкоголь нас не "берёт". Не "валит с ног": водка — сама по себе, она может навредить телу, но не душе.
Спать не хотелось, и моё состояние полностью соответствовало определению: "хоть глаз коли". Разговоры цеплялись, как зубья шестерёнок одно за другое и конца им не было видно. Николай спросил:
— А ты знаешь, который час?
— Нет.
— Три.
— Как "три!?" А почему так светло?!
— Так это "белые ночи" пришли… — и я замолчал потому, что мне стало стыдно за провал в памяти: ведь знал о "белых ночах Ленинграда", но что они вот так просто, без объявления, придут и будут представлены — такое допустить не мог.
На утро Томик говорит:
— Так, быстренько встаём и завтракаем. Ты не спать сюда приехал и пивом наливаться. Сходим на Суворовский проспект, там есть хороший магазин обуви. Подберём Валюше туфельки — Томка трудилась на швейной фабрике города. Фабрика славилась изделиями верхней мжской одежды на половину союза, и у меня появился момент гордости от мысли, что я так запросто контактирую с одной из тружениц столь известного предприятия. Своими руками она одевала полстраны, а вторая половина страны приезжала в первую столицу за "одягом". Была она закройщицей, мастером, и помимо этого — большим профсоюзным деятелем на родном предприятии.
Кто таков профсоюзный деятель советских времён? Это, прежде всего, для него ежегодные путёвки в лучшие курорты отечества, да и не только туда: она бывала и в "странах социалистического лагеря". Получить день, или два дня отпуска и потратить их для приобщения молодого провинциала "к культурным и материальным ценностям второй столицы страны" было для неё пустяком: "Вам — хоть неделю, дорогая Тамара Алексеевна! Как пожелаете!"
Ещё немного медицинских отступлений: болячки не считаются с "общественным положением" того, на кого наваливаются. По причине подлой природы своей, им плевать на твои счета в банке и славу и они приходят к нам всегда, как правило, вместе с достатком и по своему усмотрению. Главное и основное свойство наших болячек.
Так было и с Томкой: замучил её цистит. Она, будучи рабочим человеком, о своём цистите выражалась открыто и прямо: —
— Подлее цистита ничего другого и быть не может: хоть не выходи из туалета! — по месту работы она, как профсоюзная величина, была окружена вниманием медперсонала фабричной поликлиники.
Удивительное явление: медицина не уделила должного внимания "мелкой сошке" — плохо стало "сошке", медицина "очень внимательно подошла к здоровью высокого товарища" — ещё хуже!
Томик попала на "второй вариант" и внимательные "фабричные" медики установили диагноз:
— Цистит! Хроническое воспаление мочевого пузыря! — Томик была закройщицей, поэтому временами её брали сомнения:
— Как и где могла "приобрести" цистит!? Эта болячка, скорее всего, ближе и роднее шоферам, он так и называется "шоферской цистит", но я не пью по утрам ни водку, ни пиво! Только кофе! Откуда ему взяться!? — но вопросы повисали в воздухе а лечение от цистита продолжалось с "переменным успехом". От "ремиссии" до "обострения" — и назад.
Томка о лечащей врачихе-урологе говорила прямо и с подобающей экспрессией:
— Какой она уролог! Старая и горбатая, она толком "туда" и заглянуть не может! Ей самой пора лечиться, а не нас лечить! — на что жена ответила:
— Понятное дело, ты на фабрике — величина, и подход к тебе такой. А тебе настоящее обследование нужно, беспристрастное. Правильный диагноз тебе нужен, а не "справки о нетрудоспособности". Приезжай к нам, ляжешь в нашу провинциальную урологию не как профсоюзный босс, а как простая колхозница. Наши доктора не горбатые, всё ТАМ и разглядят.
Томка согласилась и приехала. Положили в урологию и без всяких подношений, как самую бедную крестьянку, стали изучать выявленный в столице цистит. К чести провинциальных медиков очень быстро разобрались и сказали:
— Нет у вас цистита. У вас воспаление "сетчатого нерва" в мозгу. Результат осложнения после гриппа. "Арахноидитом" называется. Ваши медики хорошие, но они не то лечили — вот он, результат повышенного внимания! "Лечили" Томку бюллетенями и не то место в её теле, которому нужно было уделять внимание. Бывает!
Эпизод с Томкиным ложным циститом к покупке обуви жене и к поискам "сгущёнки без сахара" для дочери трёх лет, тоже не имеет никакого отношения.
Всё же прекрасные были времена в медицине! Медики не гнушались дарами исцелённых, а тогдашний диагноз обошёлся Томке всего лишь в букет цветов, двух плиток шоколада "Алёнка" сестричке и бутылки коньяку средней паршивости доктору:
— Да пустяк, о чём речь! Всегда пожалуйста! Не первый такой случай в практике! — вот она, провинция!
Глава 12. "Душевный" выход, или афёра?
И Томка повела на Суворовский проспект. Начинался он совсем близко, не далее двухсот метров от её дома проходными дворами великого города. Если бы она повела по Невскому проспекту, то для меня, провинциала, впервые оказавшегося в Питере, такая пробежка было просто прекрасной: я бы увидел город. Но она руководствовалась своей, въевшейся с голами привычкой сокращать путь к цели проходными дворами. В больших городах заложено ценное свойство: улицы принадлежат их обитателям. Улицы больших городов не имеют длины, и если это не так, то почему тогда говорят "пробежаться по Невскому"?
У Томки был "тяжёлый ход" и тому были причины: большой вес тела на больных и слабых ногах. Я был молод и подвижен, но сбежать от неё было бы верхом неприличия. Кто так поступает!? Ты приехал получать информацию о городе — и сбежал! Да такому поступку оправдания не найти! Если бы я сам взялся решать вопрос поиска заказанных женой дефицитов, то, не зная места нахождения нужных торговых точек города, я бы потратил больше времени и сил на добычу заказанных товаров и в одиночку пробежал бы большее расстояние, чем под её руководством. Она сдерживала прыть, но от этого моё восторженное состояние не уменьшалось.
В обувной магазин на Суворовском проспекте мы пришли в самый раз: к открытию. Покупателей — никого: ещё рано. Десять часов прекрасного, нежного, чистого июньского утра. Женской обуви выставлено море, одни туфли лучше других и без хорошего "штурмана" купить "не то" я бы очень даже мог! Не всякий из нас имеет дар выбрать жене туфли, способность понимать красоту женской обуви у меня полностью отсутствует:
— Возьми вот эти, тёмно вишнёвые, за двадцать пять — дав первое "ценное указание" Томка отправилась гулять по торговому залу… Так, из любопытства. Какая женщина, придя в обувной магазин, не прогуляется по нему "просто так"? Без денег?
Достаю деньги, пятьдесят рублей, подхожу к кассе, называю кассирше сумму и протягиваю банкноту. Кассирша, молодая девчонка, пробивает чек и начинает отсчитывать сдачу как со ста рублей. Отсчитала, положила деньги на тарелочку и собралась отрывать чек:
— Девушка, а чего это вы мне так много сдачи насчитали?
— Как "чего"? — очень милая, но какая-то бледная кассирша глазами северной красавицы посмотрела на меня — Вы, мадмуазель, отсчитали сдачу как с сотни, а я вам дал ровно половину. Посмотрите, есть у вас в кассовом аппарате сотенные бумажки? Нет? Ну, вот, эдак вы, милая сударыня, без зарплаты останетесь, если будете раздавать деньги неизвестно кому — бедная девчонка! Её бледное лицо нашло в организме кровь, чтобы покраснеть! Она стала цветом, как те туфли! Вру, чуть бледнее. Тут и Томка подплыла:
— О чём это вы так мило беседуете?
— Да так… Сказал, что её город красивый… да и она сама очень милая! — Томка мне не поверила и ответила двумя своими любимыми словами:
— Хватит трепаться! — и когда мы вышли из магазина она приступила к допросу без промедления:
— Чем кассиршу в краску вогнал!? Отвечай! — я прочитал её мысли: "ничего себе, провинция! Не успел появиться, а уже кассирш смущает!" — Всё Валюшке расскажу!
— Да обсчиталась девчонка в мою пользу!
— Ты зубы не заговаривай! Кассирши нашего города не ошибаются в пользу приезжих и очень шустрых провинциалов! Нет у них привычки обсчитывать покупателей в их пользу! Не успел оглядеться, а уже кассирш в краску вгоняешь! — сделала Томка "повтор" в "воспитательной беседе". Правда, слова были немного другие.
Что оставалось делать? Томка была подругой жены, а какая подруга не проследит за поведением мужа подруги в чужом и большом городе? В городе, полном соблазнов? Такого ещё не было и впредь не ожидается.
— Тамара Алексеевна, иногда, непонятно почему, на окружающих меня людей находит какая-то "марь" и они начинают ошибаться в мою пользу. Иногда — крупно.