Испуганно схватившись за сердце, она повернулась к камину — в нем маячили голова и плечи, прищуренные темные глаза:
— Северус, ты напугал меня…
— Я сожалею, — качнул головой Снэйп. Его вежливость всегда была манерна и старомодна — Нарцисса помнила это еще с тех времен, когда они с Люцием только-только сблизились. Нет, он не целовал рук, однако всегда вставал и кланялся, когда в комнату входила женщина, — этот контраст с его обычной строгостью и холодностью всегда ее поражал.
— Я тут собирался увидеться с…
— Сириусом?
— Да, — несколько уклончиво ответил Снэйп.
— Сейчас его нет, признаться, я не знаю, когда он вернется. Может, ему что-то передать?
Мгновение поколебавшись, Снэйп кивнул:
— Я тут подумал, может ему будет интересно, как я расшифровал те огненные письмена на стене камеры, в которой… — он замолчал.
— В которой умер Люций? Можешь произнести это, Северус.
— В которой он был убит, — Снэйп протянул ей сложенный клочок пергамента. — Это заклинание, изгоняющее демона.
— Ты имел в виду — вызывающее демона?
— Нет, именно то, что я сказал. Мне кажется, он пытался кого-то вызвать, ему не понравилось то, что он увидел, и он решил изгнать его. Но неудачно. Мне кажется, что это заклинание было именно для изгнания демонов, — но я не уверен — Сириус унес мою демонологическую литературу…
— Хорошо, — кивнула Нарцисса, протянув руку к пергаменту. После секундного размышления Снэйп выпустил его из пальцев. — Я передам ему, когда он вернется.
— Прекрасно, — Снэйп откланялся и исчез.
Нарцисса мгновение посидела, глядя на пергамент, потом поднялась и, быстро пройдя через гостиную, решительным Алохомора! открыла дверь, ведущую в темницу.
Она никогда не любила эти бесконечные туннели под поместьем, а теперь она шла по ним одна, ужасно уставшая и напряженная… — они показались ей просто ужасными. Она повыше подняла свою палочку, пытаясь поярче осветить путь. И вот — ворота темницы.
Глубоко вздохнув, она толкнула их — от скрипа ржавых петель по спине пробежали мурашки — и вошла внутрь.
Как она и ожидала, демон не спал, впрочем, она вообще не была уверена, спят ли эти создания.
Его вращающиеся красные глаза следили за ее приближением.
Встав напротив него, она без всяких преамбул сразу начала с главного:
— Демон, чего ты хочешь?
Его глаза удивленно распахнулись:
— А чего хочет узник? Свободы.
— Я не могу освободить тебя. Но могу отправить обратно в Ад.
На его искаженной мордочке появилось сомнение:
— А с чего бы тебе так поступать?
— Потому что я предлагаю тебе сделку. Я верну тебя в Ад, а ты окажешь мне небольшую услугу.
Лицо демона исказила безобразная дебильная улыбка:
— Сделка? Я весь превратился в слух.
Портключ выкинул Джинни, Рона, Гермиону и Бенджамина к стенам замка Слитерина. Гермиона и Рон с трудом устояли на ногах, а Джинни и Бенджамин приземлились по-кошачьи грациозно.
Замок словно спал, и в этой тихой, дремлющей красоте, казалось, уснуло само время: гобелены в узких каменных коридорах замерли, когда они поспешали вслед за Бенджамином, сквозь распахнутые окна не доносилось птичьего щебета.
Сейчас в охране адмантиновой камеры не было нужды, ее собирались демонтировать, дверь была распахнута и, шагнув внутрь, Гермиона едва не вскрикнула: стены были именно такими, какими она видела их во время своего мгновенного озарения: синие.
Она едва замечала всю эту странную перевернутую тяжелую мебель, мерцающие гобелены — мысль о том, что она, возможно, стоит в шаге от Гарри, разделенная с ним столетьями, повергла ее в отчаяние; схватив за руки Рона и Джинни и едва попрощавшись с Бенджамином, она рванулась вперед. Правда, Джинни все же успела поцеловать Наследника Гриффиндора в щеку, чем повергла его в немалое смущение. Она повернула Хроноворот — и комната, гобелены, сияющие стены, порозовевший Бенджамин — все исчезло в сером тумане…
Полет назад в будущее мало чем отличался от путешествия в прошлое, впрочем, на этот раз все было не так плохо — снова холод и нехватка воздуха, но Гермиона цепко держалась за Джинни и Рона, и, когда мир кувыркнулся и снова встал на ноги, они не разомкнули рук.
Она открыла глаза.
Та же комната — синие стены, поблекшие от времени и пыли гобелены, та же мебель. А у дальней стены сидел Гарри. Он выглядел так же, как и в ее видении — весь в крови и ранах, в разорванной одежде, со скованными за спиной руками, с полосатым от крови и сажи лицом — но живой и совершенно потрясенный их появлением. Она перелетела через комнату и упала на колени, обхватив его узкие плечи. Его разорванная рубашка, стоящая колом от запекшейся крови, царапала ее пальцы. Она почувствовала, как он прильнул к ней всем телом, как уткнулся лицом в ее волосы, как напряглись его мышцы — словно он пытался вырваться из кандалов и тоже обнять ее…
— Гермиона… — его голос дрогнул от удивления и недоверия, — Гермиона…
— Это я, я… — она еще крепче сжала его в объятьях, через плечо увидев его оковы: наручники, обхватившие его запястья, были прикреплены толстой цепью к вкрученному в пол адмантиновому кольцу. Она перепугалась: больше всего на свете она хотела освободить его, но не представляла, как это сделать… Пытаясь отвлечься от этих мыслей, она накинулась на него с отчаянными, страстными поцелуями:
— Это я… Ты должен был знать, что я непременно отыщу тебя…
— Я надеялся на это, — его голос был приглушен копной ее волос. — Я так тосковал по тебе…
Утром мне показалось, что ты звала меня… Я думал, что это знак того, что я умираю и напоследок слышу то, что хотел услышать больше всего на свете…
— Ш-ш-ш, — она закрыла ему рот поцелуем, — Гарри, я люблю тебя…
— Я знаю. Я люблю тебя, — он уперся подбородком ей в макушку. — Вот оно — самое больше неудобство того, что я закован.
— И в чем же оно?
— Не могу тебя обнять.
Они все сидели и сидели, Гермиона крепко обнимала Гарри, не в силах оторваться от него.
Наконец она слегка отодвинулась.
— Ну наконец-то ты дашь бедолаге чуток вздохнуть, — раздался у нее из-за спины голос Рона.