— А ты сам-то как думаешь? — Драко жмурился от ветра, и по его превратившимся в узенькие щёлочки глазам Гарри не мог сказать, что сейчас чувствует слизеринец — счастье, ликование, отчаяние, безысходность, скуку?.. Он потянулся было к его разуму, но в преддверии встречи с Дамблдором в ближайшие два дня, это лишь сыпало обоим соль на раны. — Хочу сбросить мои Заклятья в Пропасть.
— Но…
— Что «но»? Это просто идеальное решение: они будут падать вечность — не ударятся о дно, не разобьются. И никто и никогда их не найдёт.
— Не понимаю… Почему именно сейчас?
— Да просто не хочу их больше носить, — даже ресницы не скрывали блеска серых глаз.
— Говорю же — я бы мог…
Ветер стих, и Драко смог открыть глаза. В них не было ни капли сарказма.
— Я бы вручил тебе свою жизнь, не задумываясь, если б речь шла только обо мне.
— Я не против риска. И ответственности.
Малфой отвернулся, обратив взгляд в бесконечный мрак Пропасти.
— Гарри, — сказал он, — ты никогда не отказывался ни от риска, ни от ответственности — тебе вообще не дозволялось принимать их во внимание. Ты жил ими, как дышал. Но, скажи, каким бы я оказался другом, если б сейчас, когда ты наконец-то можешь освободиться, взвалил тебе на плечи очередное бремя?
— Дружба не есть бремя.
— Большинство людей не держит в руках жизни друг друга.
— А мы — исключение, — нашёлся Гарри, однако по глазам Драко он уже знал — тот принял решение, и отпустил его руку. — Ладно, если тебе действительно этого хочется…
— Действительно хочется, — сказал Драко и лёгкими шагами подошёл к краю Пропасти. Заглянул в неё. Гарри присоединился к нему на обрыве, и они вместе воззрились в разверстый зев пустоты. Она — будто море, подумалось Гарри. — Млечный свет луны проникает лишь через верхний слой, а ниже — плотная чернота.
Ему вспомнилось падение — как выскользнула рука из пальцев Гермионы, как понесло его в небытие…
Стоящий рядом Драко глубоко вздохнул и поднял руку. Эпициклические Заклятья болтались на пальцах, блестя, будто слёзы. Созданное из страха и горечи одно, рождённое из страха и любви другое — оба они предназначались для того, чтобы контролировать Драко — сломать его, убить его, — и, просто держа их на ладони, Гарри чувствовал, как тем самым уберегает и охраняет его…
Но возможно, это был чистой воды эгоизм.
Драко отвёл руку назад и со всей силы швырнул Заклятья. Сплетясь цепочками, они на какое-то мгновение напоследок зависли над Пропастью, а потом, вращаясь и поблёскивая, дали мраку беззвучно поглотить себя.
Драко отступил от обрыва. Светлые волосы сияли под луной, а дышал он так, словно только что откуда-то примчался.
— Вот и всё.
— Всё, — согласился Гарри.
— Сердишься на меня? — покосился слизеринец.
— Нет, — сам себе удивляясь, ответил Гарри. — Если подумать, ты совершенно правильно поступил. Так и надо.
— И почему же?
— Да потому что теперь часть тебя всегда будет лететь.
* * *
Джинни почивала дурно, снедаемая странными видениями. В них она танцевала, кружась, как сумасшедшая, в центре огромного бального зала, окружённая несущимися из теней издевательскими смешочками. Когда она проснулась, солнце вовсю хлестало сквозь оконные стёкла, голова болела, а глаза опухли.
…Сегодня, — сказала она себе, глядя в потолок. — Сегодня приму зелье. После церемонии, но перед торжеством. Сегодня буду танцевать в объятиях Симуса. Счастливая.
Она представила себя — сияющую, улыбающуюся, счастливую и радостную, — и глаза медленно наполнились слезами.
* * *
Само бракосочетание прошло как по маслу. Скромное — куда скромней грядущего вечернего празднования, — оно состоялось в розарии, над которым Нарцисса хлопотала со времени, как Люциус покинул Имение. Белые розы были повсюду: нависали плетёной стеной над алтарём, охапками вращались в воздухе благодаря Парящим Чарам, опоясывали ряды кресел, с которых приглашённые должны были лицезреть церемонию. Белые лепестки вымостили дорожку, по которой Нарциссе предстояло шествовать к Сириусу — тот красовался меж Драко и Люпиным. Нарциссу никто не провожал — прекрасная, ликующая, она сама спустилась к будущему супругу.
От розового амбре Джинни уже начало мутить.
— Ну не чудо ли… — выдохнула миссис Уизли. На ней была накрахмаленная розовая мантия и розовая же шляпа с брызгами жёлтых цветов, в одной руке — платочек, в другой — рука мистера Уизли. — Я просто обожаю свадьбы. А ты? — обратилась она к Симусу. С золотистыми волосами, в тёмно-синем костюме, он сегодня был особенно пригож и
— Не слишком, — с пустым взглядом отозвался он.
Миссис Уизли растерянно умолкла, мистер Уизли едва не фыркнул, а Джинни снова вернулась к церемонии.
Нарцисса уже добралась до алтаря и теперь стояла рядом с Сириусом. Ремус что-то говорил согласно кивающему Драко.
…Надо же, как у него быстро волосы отрасли, — подумала Джинни, — ещё неделю назад были совсем короткими, а теперь вьются над ушами и на глаза падают. Сразу хочется поправить. Будь у него нормальная подружка вместо Блэз с их загадочными игрищами, та бы взялась за его причёску всерьёз…
Джинни тут же почувствовала укол совести: в конце-концов, они с Блэз дружили, и слизеринка в бело-розовом платье с высоким воротом сегодня выглядела яблонькой в цвету. К вечеру же было приготовлено совсем другое платье. Тот подарок Драко — платье с глубоким декольте — сшили из такого облегающегои дорогого материала, что, коснувшись его, казалось, будто по руке проскользнула змея. Блэз продемонстрировала наряд Джинни, и та чуть не умерла от зависти. С другой стороны, такой цвет не каждой пойдёт, и Джинни сомневалась, что ей бы он оказался к лицу. Вернее, почти не сомневалась, что не оказался бы.
Добродушный волшебник, которого Нарцисса пригласила скрепить брачные узы, начал речь. Джинни слышала, что он, вроде бы, дальний нарциссин дядюшка, хотя внешне больше напоминал брата Дамблдора — того, что имел печальное пристрастие к мелкому рогатому скоту. В данный момент он, похоже, декламировал стихи:
— Любовь правит миром. Как говорил апостол Павел: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт…»
Тут раздался резкий грохот — обернувшись, Джинни, к своему ужасу, увидела, что Симус вскочил, уронив стул. Он задыхался, на белое, как мел, лицо налипли склеившиеся от пота волосы. Резкий поворот — и Финниган начал торопливо пробираться сквозь сидящих гостей, чуть не сшибая их на землю. Взвыл Рон, которому оттоптали ногу. Симус пробормотал какие-то извинения и кинулся из сада так, словно у него на пятках висели адские гончие Люциуса.
Обернулись даже Сириус с Нарциссой. Джинни слышала шепотки, чувствовала устремлённый на неё цинично-прищуренный взгляд Драко. Она начала пробираться следом, когда кто-то схватил её за запястье.
Гермиона.
— Даже не вздумай, — прошептала гриффиндорская староста.
Гарри рядом с ней оторопел:
— Но, Гермиона…
— Кто-то же должен, — шепнула в ответ Джинни, чувствуя буравящие её взгляды окружающих. — А не то покалечится или ещё что…
Гермиона встала: