На втором редуте я и вправду нашел бригаду пушкарей под командованием неизвестного мне капитана. Меня заметили, встретили дружелюбно и разрешили понаблюдать. Здесь, на втором редуте было все спокойно и с этого места было прекрасно видно, как японец ровняет вершину на которой находился Водопроводный редут. Снаряд за снарядом поднимал в воздух горы дробленого камня, уничтожал защитников.
— Атаки не предпринимали еще? — спросил я рядом стоящего солдата.
— Нет, только бомбардируют. Час уже бьют, там поди и живого-то никого не осталось. Все в щепу.
А новый миномет меж тем был уже установлен, расчет подготовлен. С десяток ящиков в которых, видимо, находились сами мины, стояли невдалеке, готовые для того, чтобы их можно было быстро поднести. Капитан ковырялся возле орудия, сверялся с таблицей и вносил правки в прицел. Я в это время молча наблюдал. Лишь сделал пару снимков. Наконец, когда капитан удовлетворился, я у него спросил:
— Каков калибр получился?
— Честно? — прищурившись, ответил капитан: — Я и сам толком не знаю. Из шестидюймовки переделали, так что где-то рядом. Мастера там совсем чуть-чуть сняли.
— А почему она цвета такого как будто из меди сделанная?
— А потому что из меди и есть, — хмыкнул он. — Из китайских запасов от прошлого века гладкоствольная пушка. Видимо еще ядрами стреляла.
— Быть того не может!
— Ну, скажете тоже «не может». У нас все может быть и не такое бывало!
— А ее не порвет?
— Да не…, из пушки же переделанная, проверенная.
Я обошел вокруг изделие местных умельцев. В целом в миномете угадывались черты старой пушки, лишь ее казенная часть была сильно переделана, да для порядка ей чуть больше расточили ствол. Калибр на взгляд был где-то между ста шестидесяти и ста восьмидесяти миллиметров.
— Стреляли уже?
— Нет еще, не испытывали. Вот японец, когда полезет тогда и испытаем.
— Так может сейчас кинем одну мину? — предложил я с хитрым прищуром, — Посмотрим, как она улетит?
Но капитан не повелся на мое предложение, мотнул головой и с улыбкой ответил:
— Нет, Василий Иванович, не будем мы сейчас стрелять. У меня всего двадцать мин, не хотелось бы их использовать впустую.
Что ж, пришлось мне запастись терпением. Весь светлый день я провел на редуте, ожидая атаки японкой пехоты. Но та все не шла, все чего-то выжидала. Уже давно замолкла артиллерия, уже давно Водопроводный редут срезали с вершины холма, а штурма все так и не следовало. На других участках давно слышалась ружейная и пулеметная стрельба, взрывы от ручных гранат и моих мин, а здесь на несколько долгих часов установилась тишина. И это было странно. Я здесь уже и чай успел несколько раз попить и перекусить солдатской кашей, а японец все не шел и не шел. Наши солдаты гадали о причинах этой паузы, высказывали самые разные и порою фантастические предположения. Наконец, под самый конец дня, когда солнце коснулось соседних сопок, наблюдатели доложили:
— Вижу противника численностью до трех рот.
И вправду, вдалеке, не особо маскируясь и прячась, в выкопанных в каменистой почве подходах выстраивались люди, готовились к быстрому штурму. С наших позиций до них было не достать — слишком далеко, да и с Водопроводного редута тоже.
— Не будете пробовать? — спросил я капитана, разглядывая идущих вдоль железной дороги японцев.
Он припал к биноклю и через несколько секунд ответил:
— Можно было бы пробный закинуть, — а затем решил: — Да, сейчас угостим их чем-то новым. А ну, братцы, готовьте снаряд.
И расчет пришел в движение. Был подтащен один из ящиков, вскрыт и вытащена мина. Быстро вкручен взрыватель. Капитан, пока производились все эти действия, снова припал к биноклю, а затем, подсмотрев в блокнот, выставил прицел.
— Готово, вашбродь! — доложил солдат из расчета.
— Хорошо. Василий Иванович, вам бы отойти отсюда. На всякий случай….
Я его послушался. Убежал метров за двадцать, залег за каменный вал.
— Ну-с, с богом, — выдохнул капитан, быстро перекрестился и скомандовал: — Опускай.
Двое солдат подхватили тяжелую мину и осторожно опустили ее в жерло медной пушки. И едва она скользнула вниз, сиганули вместе с капитаном прочь и распластались на земле. Прошло несколько секунд, прежде чем миномет выстрелил. Земля содрогнулась, в воздух поднялась мелкая пыль и по ушам сильно приложило плотной волной. Мина ушла в небо.
После выстрела все поднялись. Мы с капитаном припали к биноклям, он мне подсказал:
— Видите куст перед железнодорожной будкой? Туда метил….
Я перевел взгляд и через секунду-другую увидел мощный взрыв упавшего подарка. И та самая железнодорожная будка разлетелась на мелкие щепки.
Взрыв никого не убил. Мина легла с сильным перелетом и японцы лишь присели от неожиданности — они никак не ожидали, что здесь их может накрывать артиллерия, полагая что все пушки на Водопроводном уже разбиты, а от других батарей они находятся в мертвой зоне.
— Вашбродь, еще один? — едва ли не с мольбой попросили солдаты, видя, что мина не принесла противнику никакого ущерба.
Капитан охотно кивнул:
— Готовьте, — а сам, присев на валун, принялся в блокноте править расчеты. И вскоре вторая мина полетела на встречу с японцами. В этот раз она упала прямо в цепи ползущих на редут. Кого-то из них убило взрывной волной, кого-то свалило на землю, а кого-то посекло острыми камнями и осколками.
— Еще одну! — возбужденно прикрикнул капитан, — Готовь!
— Готово, вашбродь!
— Опускай!
И следующая полетела, шурша оперением по воздуху. И эта опустилась прямо на головы японцев, выкашивая густые цепи словно косой.
С редута открыли ружейный огонь. Слишком слабый и разрозненный. Японские пушки сильно проредили наших защитников, да и подмога еще не успела подойти. Противник ответил своим огнем и ускорил подъем. Офицеры орали на подчиненных, подгоняли, заставляли изо всех сил карабкаться вверх. И было понятно, что совсем скоро редут падет — слишком уж слаб был наш огонь.
— Готовь! — снова скомандовал капитан, торопясь до сумерек расстрелять весь боезапас.
— Готово, вашбродь!
— Опускай!
Миномет хагнул и пыльный тюльпан расцвел уже за спинами японцев. Капитан припал к орудию, подправил прицел.
— Готово, вашбродь!
— Опускай!
За пять минут расчет расстрелял с десяток мин. Взрывы косили противника, кромсали на части, но он, противник, все лез и лез. Пер словно цунами, непреодолимой силой забираясь на гору. Отстреливался, прятался за камнями и короткими перебежками подбирался для решительного броска. Солнце уже скрылось за сопками и стало быстро темнеть. Еще совсем чуть-чуть и наше орудие станет бесполезно. И капитан решил ускориться. Прикрикнул на своих солдат:
— Живее, коровы беременные!
— Готово!
— Опускай!
Двое солдат бросили мину в жерло орудия и… выстрела не последовало, капсюль не сработал. Не оборачиваясь, капитан рявкнул:
— Чего возитесь?! Опускай!
— Осечка, вашбродь, — растерянно ответил ему солдат.
— Чего мелешь, какая осечка?
— Ну, так вот…, - бессильно развел руками ответивший, показывая на дымящийся медный ствол.
В самую пору было выматериться. Оставалось еще несколько мин и едва ли с десяток минут быстро сгущающихся сумерек. И это осечка лишала Водопроводный нашей помощи.
— Вытаскивай, …твоюбогадушумать!
Легко сказать, вытаскивай. А как? Чтобы сделать это, необходимо наклонить миномет и аккуратно взять мину в заботливые руки, то есть, образно говоря — принять роды. А вот попробуй наклонить медный ствол, который весит хрен знает сколько, да сделай это так, чтобы мина никуда не уткнулась взрывателем. Но для наших солдат нет невыполнимых заданий и вскоре миномет наклонили в восемь рук и приняли скользнувшую мину. Да только уже было поздно, вокруг стемнело окончательно и «роды» пришлось принимать при тусклом свете фонарика.
Бой за Водопроводный редут продолжался и с наступлением сумерек. Японцы заползли-таки на вершину и вступили в штыковую. И даже с нашего места были слышны редкие выстрелы, а воображение рисовало крики убиваемых и стоны раненых.
Я с Петром с позиции так и не ушел. Остался ночевать, слушать гомон темноты. Через час после захода солнца все стихло, японцы заняли высоту. Прекратилась стрельба, прекратились взрывы и ни один возглас не донесся до нашей стороны.
Рассвет открыл для нас страшную тайну — японская пехота вовсю хозяйничала на высоте, сбрасывая тела павших защитников с вершины. Те скатывались вниз, где их подбирала похоронная команда и увозила в ближайшую расщелину и забрасывала там камнями и землей. Со своими погибшими они обходились куда как почтительнее.
С рассветом узнали, что помимо Водопроводного редута пал и Кумиренский и оказалась занята вершина Длинной горы. Высокая выстояла без особых проблем, и там убитыми и раненными наши потеряли не более пятидесяти человек. Противник же положил там более тысячи, усеяв склоны кровавым ковром из истерзанных тел.
Ближе к обеду я вернулся домой. Меня встретила обеспокоенная Лизка, всплеснув руками и заплясав вокруг меня кругами:
— Ой, боженьки, с вами все порядке! Слава богу, вы живы! Я уж и думать устала разное, гадала, что с вами случилось. Ночь не спала, переживала. Где же вы были, Василий Иванович, где же вы пропадали?
— Не суетись, — грубо осадил я ее. Настроения не было никакого — после увиденного было не до веселья. Она меня поняла, заперла в себе квохтушу и убежала в дом греметь сковородками. Покормить меня для нее сейчас было первым делом.
Вскоре я позавтракал, не ощутив вкуса. Залил в глотку крепчайший кофе с тремя ложками сахара и только после этого заметил:
— А Егорыч где?
— В город подался вас искать. На Высокую поехал, да на склад хотел заскочить.
— Понятно…. Лизка, баньку бы.
— Ой, да, конечно. Я сейчас….
Мурзин пришел только под вечер, принес неутешительные новости — Данил ранен и находится в Мариинской больнице при Красном Кресте. Но ранение не тяжелое — пуля лишь продырявила руку.
— Был уже у него? — спросил я, одеваясь.
— Да, был. Вроде неплохо себя чувствовал, но еще не оперировали. Там тяжелых сначала режут, а таких как он напоследок оставляют.
— Сам он что говорит?
— Ну как…, веселится. Лыбится как дурачок, хорохорится. Но рука болит, это видно, грабкой своей не шевелит лишний раз.
— Ладно, пошли еще раз навестим.
И мы вышли. Следом за нами выбежала Лизка и, услышав далекие разрывы снарядов, запричитала:
— Куда вы собираетесь, там же японцы опять стреляют. Слышно же, что в город кидают, куда вы? Вдруг убьет?
Но мы ее не слушали. Сели на технику и укатили в быстро накатывающие сумерки. Японец и вправду стрелял по городу, вслепую накрывал здания, пытался выбить как можно больше инфраструктуры. Но сейчас, под вечер они стали успокаиваться. И под затихающую частоту стрельбы, мы прикатили к больнице. А там…. Честное слово столько увечных и столько крови я увидел впервые. Все что было до этого казалось детской шалостью. Солдаты и офицеры сидели, лежали, страдали и умирали даже во дворе больнице — внутри не хватало всем места. Вдоль них курсировали сестрички в замаранных кровью халатах, и словно из дешевых фильмов ужасов относили отпиленные конечности, стирали окровавленные бинты, ножницами кромсали одежду и обрабатывали раны. Кислый, с железным привкусом запах крови нависал над больницей удушливым облаком.
Данила мы нашли не сразу. Пришлось походить меж лежачих, поспрашивать. Он нашелся недалеко от ограды, сидел, прислонившись спиной к кирпичной кладке и морщась, терпеливо ждал своей очереди. Он нас не видел и когда я к нему обратился, от неожиданности вздрогнул:
— Ну что, болезный, отвоевался?
Он с легкой долей вины посмотрел на меня снизу-вверх, попытался встать. Но я махнул:
— Сиди уж…. Как рука?
— Нормально.
— Кость цела?
— Да вроде бы цела. Мясо только продырявило.
— Что врачи говорят?
— Да ко мне еще даже и не подходили, — соизволил он пожаловаться. — У них других забот навалом. Вон, — кивнул он куда-то в сторону, — у того в пузе осколок сидит, а его только сестричка и посмотрела. Доктор не успел, отмаялся бедолага уже как с час. Отмучался. Царствие ему небесное, — и он перекрестился здоровой рукой.
— А что по ране говорят? Заживет или резать надо?
— Не знаю, Василь Иваныч. Может и заживет, а может и резать надо.
Я вздохнул.
— Блин, где ж я тебе врача-то сейчас найду? Все же при делах….
У первой попавшейся сестрички я выяснил все что надо — все врачи оказались заняты и работали в первую очередь с тяжелыми. Работы много, многие не отдыхали уже двое суток. Легкораненые оставлялись врачами на потом, но когда это потом случиться? Хорошо хоть что перевязали грамотно, не пожалели бинтов и ваты. Но все же если врач не сделает свою работу, то в ране начнется нагноение, а это в нынешние времена очень и очень плохо. Я ничего не мог сделать. Куда бы я ни обращался, куда бы не совался, везде мне отказывали. Кивали на тяжелых и вопрошали, могу ли обменять одну жизнь на другую. Я, конечно, не мог так поступить, совесть не позволяла. Но и просто так сидеть я не мог. И лишь когда уже наступила глубокая ночь, я смог перехватить одного из врача, что вышел на улицу перекурить и с большим трудом уговорил его осмотреть моего человека. И тот согласился лишь потому, что в свое время я подарил больнице очень много лекарств.
Рана у Данила оказалась действительно не страшной. Пуля прошила мягкие ткани, контузила мышцу и затащила в рану фрагменты ткани. Его по-быстрому обработали, без обезболивания иссекли рану, удалив грязь и зашив. Мой парень скрипел зубами, но героически терпел. Да и грех было жаловаться, когда на его глазах люди и не такое выдерживали. В общем, Данил, получив помощь, был определен на импровизированное койкоместо. А я уже глубокой ночью отправился домой.
Отражение второго штурма обошлось японцам очень дорого. Тысячи, десятки тысяч погибших с их стороны усеивали склоны гор. Наших тоже погибло немало, но все же существенно меньше, едва ли не на порядок. Складывалось впечатление, что известная формула три к одному в этой осаде почему-то не работала. Смрад разлагающихся тел снова накрыл крепость. День и ночь работали похоронные команды с обоих сторон. Японцы обратились к нашим с просьбой забрать свои тела и те, недолго думая согласились. И вскоре возле наших позиций полазали японцы, забирали более или менее целые трупы и стаскивали вниз.
Осада продолжилась. Противник еще больше заглубился в землю, повел к укреплениям сапы. И опять продолжилась бомбардировка. Беспрестанная, методичная, ужасающая. Японцы бомбили позиции, бомбили город. Стессель, желая спасти хотя бы раненых, обратился к Ноги с просьбой не обстреливать больницу Красного Креста, соблюдать подписанные международные конвенции. Странно, но генерал согласился и с этого момента, и до самого окончания осады более ни один японский снаряд не упал на территорию лечебницы. И теперь Мариининская больница стало самым безопасным местом в городе и именно сюда люди стали приходить пересиживать бомбардировки.
В крепости стало совсем плохо с продуктами. Десятки тысяч людей потребляли продовольствие с бешенной скоростью. То, что я привозил из Чуфу давным-давно закончилось и мои склады опустели. Впервые проявилась цинга, солдаты стали сплевывать кровью, жаловаться на ломоту в конечностях и общую слабость. Мои апельсины на складах у купца Чурова все так же лежали, ожидая своего часа. И вот, наконец, он настал. Военные сами прибежали ко мне и выкупили все запасы на корню. Подсчитали, что при бережном расходовании цитрусовых, цинга не проявится еще месяца два-три. Что ж, маловато, конечно, но и то хлеб. И тут же, забрав у меня последнее, Стессель через своего адъютанта попросил еще раз сходить до Чифу и закупиться продовольствием.
— Вот что необходимо в первую очередь, — положил передо мной листок статный высокий офицер. Я его взял, пробежал глазами портянку из двадцати с небольшим позиций, напротив которых стояли цены. Цены хоть и оказались подняты процентов на пятьдесят от того что было до войны, но, надо заметить, все же сильно отличались от тех, что люди запрашивали на рынке.
— Извините, но я должен буду отказаться, — ответил я, сопоставив риски и возможность хотя бы не уйти в сильный минус при такой сделке.
— Позвольте узнать почему? — нахлобучился адъютант Стесселя.
— Риск очень велик, — уклончиво ответил я, а затем добавил, — а денег у меня на все не хватит. И закупочные цены у вас хоть и поднялись относительно прошлых времен, но все равно не соответствуют нынешнему положению.
Честное слово, только сказав эту фразу, я понял насколько цинично она звучит. Получилось так, словно для меня прибыль стоит на первом месте. Оно, конечно, так и есть, но только не в нынешней ситуации, когда люди в крепости скоро начнут жрать голенища от сапог. Честно, я бы и так сгонял в Чифу, да только денег-то у меня и в самом деле немного и раскрутить командование крепости на десяток-другой тысяч рублей на прокорм своих же людей было бы по-честному. А то радеют, понимаешь ли, за выделенную из министерства копейку, а людям жрать нечего.
Но, не смотря на мою неудачную фразу, офицер все понял правильно. Он дернул подбородком и пояснил:
— Господин Рыбалко, вы, видимо, не правильно поняли. Крепость готова вам выделить деньги на продовольствие, которое вы закупите в Чифу. Список, который вы прочитали, это то, что нам необходимо, а цены в списке это означает то выше какой цены вы не можете подниматься в торговле. Если закупитесь ниже, то разницей и будет ваша прибыль.
— Ах, вот оно что…, - удивленно протянул я, еще раз вглядываясь в листок. — Ну, если с такой позиции подходить к этому делу…. Тогда действительно, сходить до Чифу уже становится делом весьма интересным. Гм….
Что ж, а ведь это и вправду было весьма заманчиво. В китайском городе продовольствие можно закупить без особых проблем и по вполне демократичной цене, и при этом я не рискую своими капиталами, да и прибыль образовывается вполне себе неплохая.
— Не думаю, что адмирал Того позволит мне проскочить туда-сюда еще раз. Уйти за пролив мне не кажется проблемой, только как мне возвратиться с грузом обратно?
— Да, согласен с вами, тут есть некоторые сложности. Туда вас отвезет «Лейтенант Бураков». В Чифу он пробудет не более суток, дольше ему запрещено находиться по договору. Там он заберет почту и вернется в Артур. Вы же, Василий Иванович, останетесь там и будете закупать продовольствие. С вами будет офицер и когда вы закупите все необходимое, то вы отправите этого офицера на зафрахтованном судне. Сами же, если того пожелаете, можете остаться в городе и готовить продукты для второго рейса.
— Но я не понимаю, как же судно сможет пройти мимо Того? Наша эскадра до сих пор не может с ним расправиться и все время стоит на рейде.
— О, это вас не должно заботить. Адмирал Витгефт будет ждать прихода продовольствия и в нужный момент отвлечет противника, свяжет его маневром и боем.
— Он готов рискнуть флотом ради одного корабля с продовольствием? — сильно удивился я.
— Почему же ради одного корабля? — удивился офицер. — А что вам мешает нанять несколько кораблей и отправить караваном?
— Действительно, — хмыкнул я.
— Ну так что? Каков будет ваш ответ?
— Мне надо подумать. У меня есть время?
— Да, до полудня завтрашнего дня. Ночью «Бураков» уйдет в Чифу с вами или без вас. Но прошу вас не затягивать с решением, если вы согласитесь, то с вами хотели бы переговорить лично Стессель и Витгефт. Конфиденциально.
Думал я не долго. Попросил адъютанта подождать, напоил его крепким ароматным кофе с коньяком и пока он, прижмуриваясь, цедил благородный напиток, принял решение. Все-таки делать мне в Артуре особо нечего, а вот скататься в Чифу еще раз было бы интересно.
Со Стесселем и Витгефтом я встретился тем же вечером. Я заявился поначалу в штаб крепости, но там их не оказалось. Оттуда меня перенаправили до дома адмирала, что находился возле Пресного озера. Туда я и направился. Уже через пять минут я стучал в деревянную дверь. Открыла мне степенная и знающая себе цену женщина. Сурово окинула меня взглядом и зачем-то воровато просканировала окрестности за моей спиной. Потом посторонилась, давая мне пройти, и сказала:
— Проходите, господин Рыбалко, вас давно ожидают.
Я зашел внутрь.
— Вам туда, — подсказал женщина, показывая рукой направо.
Там была комната. А в комнате, развалившись на креслах тянули папиросы Витгефт и Стессель. Они улыбнулись мне, кивнули, хозяин дома любезно указал на третье кресло. В него-то я и упал, провалившись в мягкую подушку.
— Стеша, пойди погуляй, — распорядился Витгефт и служанка исчезла из дома. И, я так понял, мы остались одни и в воздухе отчетливо запахло конспирологией.
— Итак, дорогой Василий Иванович, стоит констатировать — вы согласились на наши условия, — произнес Стессель, беря инициативу в разговоре в свои руки. — Отрадно, что вы, являясь горячим патриотом своей страны, не забываете заботится и о своем кармане.
— Я купец первой гильдии, — пришлось ответить мне на необычный подход. — Прибыль — это то ради чего я живу.
— Ну да, ну да. Ради прибыли делаются все дела в этом мире. И даже эта война проводится только ради нее. Японцы хотят с китайцев снимать шкуру, а мы хотим их доить. Все логично и разумно.
— Только китайцев никто не спрашивает.
— Да-да, такова уж их участь, быть наградой для победителя. Надо честно признаваться себе в своих же поступках, тогда и конечная цель будет видна более отчетливо. Вот вы, Василий Иванович, являетесь купцом первой гильдии, имеете хорошее знакомство с самой Вдовствующей Императрицей, являетесь придворным синематографистом и, вроде бы, для многих этого было бы достаточно и с таким багажом можно жить припеваючи и денег зарабатывать при дворе такие, какие не снились даже нам. Но вы как купец весьма необычны, вы приперлись в глушь империи, чтобы помогать в войне я Японией. Похвально, конечно, но с моей точки зрения весьма подозрительно. Вот вы не раз говорили, что, находясь здесь, вы не желаете поиметь прибыли, не так ли?
— Да, прибыль имеет здесь место, но она не самоцель.
— Ага, — Стессель с некой задоринкой воздел палец к небу, — но все же она для вас имеет место быть!
— Ну да, — хмурясь ответил я, не совсем понимая канву разговора. — К чему вы клоните?
— Действительно, — вставил слово Витгефт, — Анатолий Михайлович, давайте ближе к делу. У вас какое-то путаное вступление.
Стессель кивнул, принимая критику.
— Итак, Василий Иванович, вы согласились купить в Чифу продовольствие для крепости. Так?
— Да, так. Насколько я понял, вы готовы выделить деньги на закупку.
— Именно. Мы готовы вам выделить сто тысяч рублей, на которые вы снарядите караван. Вы с этим согласны?
— Да, согласен. Иначе бы меня здесь не было.
— Отлично, — улыбнулся Стессель. — Просто отлично. А согласны ли вы с той прибылью, что вы готовы получить в ходе реализации данного проекта?
Я развел руками, показывая, что раз я здесь, то вопрос неуместен.
— Я так и думал. Но, дорогой Василий Иванович, вы как купец, как купец первой гильдии, — он особо это подчеркнул, — должны понимать, что такие прибыли просто так не зарабатываются. Вы понимаете нас?
И тут до меня стали доходить все эти странные маневры — Стессель и Витгефт просто-напросто вымарачивают с меня взятку! Все так банально.
И я улыбнулся краешком губ. Они это заметили и также расплылись в довольных улыбках.
— Вот и отлично, что понимаете, — снова затянул Анатолий Михайлович. — Оно и не должно быть иначе, все логично…. Все-таки приятно иметь всяческие дела с человеком улавливающего самую суть.
— Вы собираетесь выделить мне из казны крепости сто тысяч, — попытался резюмировать я слишком уж длинное вступление, — а сколько на самом деле я получу на руки? На какую на самом деле сумму я смогу рассчитывать?
Витгефт и Стессель переглянулись. Адмирал пыхнул папиросой и глухо произнес:
— Семьдесят пять тысяч.
Я мысленно присвистнул. Однако ж, по двенадцать с половиной тысяч на рыло? Не стесняются они, воруют другим на зависть. А с виду честные люди.
— Ну, так что? — вкрадчиво спросил Стессель, видя, что я впал в задумчивость. — Вы согласны?
— Надо уточнить детали, — медленно ответил я. — Из тех семидесяти пяти, прибыль, что получается вся до копеечки моя?
— Конечно. Вы уже получили список с ценами, по которому крепость готова приобрести продукты. Понимаем, что вы в Чифу закупитесь дешевле, так вот…, разница и будет вся ваша до последнего грошика. Обещаем вам с нашей стороны всяческую помощь.
В общем-то тут и думать нечего, надо соглашаться. Но я все же позволил себе взять минуту на размышление. Прикинул кого я захвачу в Чифу с собой, а кто останется здесь. И при нынешнем раскладе выходило, что мне в Артуре будет не хватать человека. Мурзин с Петром пойдут вместе со мною и будут там помогать. Здесь же, получается, остается одна Лизка, но она в торговых делах не помощница. Данила не хватало, зря он ушел в солдаты, ой зря. Не вовремя.
— Я согласен, — озвучил я свое решение спустя какое-то время. — Но только можно одну просьбу?
— Конечно, все что в наших силах, — с легким сердцем откликнулся Анатолий Михайлович. — Что вы хотите?
— Помните я у вас хлопотал по поводу моего человека, просил его пристроить на Высокую?
— Вы про вашего мордоворота? Конечно, помню.
— Я хотел бы забрать его обратно. Мне будет не хватать его рук.
— Ой, да стоит ли об этом беспокоиться? — улыбнулись оба махинатора. — Неужели он вам настолько дорог? Он же просто на вас работал.
— Да, но тем не менее. Мне нужен он обратно. В данный момент он проходит лечение в госпитале по ранению. Прошу вас отдать его мне.
Стессель махнул рукой:
— Как скажите. Сегодня же распоряжусь, чтобы его комиссовали. Ранение-то хоть серьезное?
— Ерундовое, но сохраняется риск заражения.
— Все одно — комиссуем. И даже медальку дадим, чтобы не было так обидно. На этом у вас все? Более просьб не будет?
— На этом все, — кивнул я и после еще нескольких бессмысленных фраз, мы расстались.
А следующим днем я получил под роспись сто тысяч рублей, четверть из которых тут же занес в штаб крепости. Потом забрал из госпиталя недовольного Данила и расписал ему все его обязанности в мое отсутствие. Ну а вечером, перед самыми сумерками я с Мурзиным и Петром поднялся на борт «Лейтенанта Буракова» и без особых приключений вышел в море. Перед самой посадкой меня познакомили с офицером, который пойдет со мной в Чифу.
— Вот, Василий Иванович, это лейтенант Колчак, Александр Васильевич. Он будет проводить караван в Артур.
Это было действительно неожиданно. То, что Колчак сейчас служит именно в Артуре я не знал. Господи, да вообще забыл о его существовании. Думал, что в отдаленной перспективе придется с ним пересечься, но никак ни сейчас. Будущему лидеру белого движения в данный момент дашь не больше тридцати. Среднего роста, среднего телосложения, средней внешности. Везде средний, лишь взгляд его с небольшим припуском надменности и легкого упрямства выделял его из общей массы себе подобных. И не скажешь, что лейтенант — по повадкам будущий адмирал.
Он был немногословен, общался при необходимости. Первая встреча прошла почти официально, до панибратства он не опустился. Обращался ко мне исключительно «господин Рыбалко», чем сильно дистанцировался от моей персоны. Хотя, может быть и правильно. Сейчас он лишь морской лейтенант, а я для него звезда Полярная — сияю где-то там, на недостижимой высоте. Я и со Стесселем на «короткой» ноге, я и с Императором и с его матерью…. Думаю, Колчак сейчас выдерживает дистанцию лишь потому, что я сильно и сильно выше его в положении.
В Чифу пришли перед рассветом. Командир «Буракова» предупредил, что должен будет сняться с рейда через сутки, так что если я хочу отправить на миноносце что-нибудь в крепость, то должен буду поторопиться.
Я устроился в той же гостинице, в которой был и в прошлый раз, Колчак занял номер по соседству. И не теряя времени я с Мурзиным, которого взял в качестве переводчика, отправился на рынок. В Артур первым делом надо было отправить медикаменты. В госпиталях катастрофически не хватало перевязочного материала. С небольшими трудностями на свои средства закупил бинты, ваты, шелка и карболки и на шлюпках отправил все на борт. А ночью «Лейтенант Бураков» снялся с якоря и ушел в крепость, унося с собою помимо моего груза еще и десятки килограммов почты.
У нас была одна неделя на все. Моя цель — закупка, цель Колчака — фрахт кораблей и их проводка до крепости. По окончании недели я мог по желанию остаться в Чифу, а мог и вернуться. Пока я этого не решил, так как моим первостепенным желанием сейчас было успеть потратить те средства, что мне выделил Стессель. А это был очень непросто.
Цены в Чифу за время моего почти месячного отсутствия слегка выросли, но все же они оставались значительно ниже тех, что были в осажденном городе. Потому и закупаться у меня получалось без особых проблем. С продавцов я брал бумаги, чем-то напоминающие привычные мне товарные чеки или расписки, их я позже вечером отдавал Колчаку, который без особых придирок визировал и подкалывал в тощую папку. Про реальные цены он наверняка догадывался, но ни слова мне не сказал. Да и что он мог сказать, когда он наверняка получил от Витгефта указания в дела торговые не влезать. Тот и не лез, получал бумаги вечером, выписывал общие расходы в тетрадочку и присовокуплял их в общую стопку.
Из семидесяти пяти тысяч доставшихся мне на руки за неделю я смог потратить лишь сорок три. Плюс к этим сорока трем почти восемь тысяч были моим «честным» заработком. И эти восемь тысяч я везти в Артур не собирался, решил так же их кинуть на продовольствие, но не отдавать их крепости, а кинуть в свой склад. И уж оттуда потом продать простому населению, которое испытывало очень уж сильную нужду. Дела в этом отношении были совсем плохи, люди стали просить еду у военных.