Белый лист.
Утро выдалось тихое, тёплое. Сидя за столом во дворе, Артур увидел, что из одной из комнат Замка вышел Адам. Адам заметив Артура, направился к нему.
— Кто живёт в той комнате? — поинтересовался Артур.
— Мерлин.
— Почему он никогда не выходит?
— Он выходит, но по ночам. А днём он или спит, или медитирует. Большой нелюдим. Собственно, кроме меня, он ни с кем не общается.
— А о чём вы с ним говорите?
Адам внимательно посмотрел в глаза Артуру.
— О времени…
— Ах, да! Он мне говорил, что, если остановить все часы, остановится время и начнётся вечность.
Адам улыбнулся.
— Это его мечты. Я не пытаюсь их развенчать. Мерлин кое-что понял про время, но и того немногого, что он понял, хватило с лихвой на безумие. Человек не должен пытаться поднять неподъёмное. Если ты поднимешь тяжёлый камень, ты надорвёшься и заболеешь. Если ты поднимешь тяжёлую мысль, надорвётся и заболеет твой разум.
Из сада вышла озабоченная Ева.
— Вы не видели моего Филипа? Со вчерашнего вечера найти не могу. Дядя Адам, может он опять на берег убежал?
— Может быть, может быть. Такое уже бывало, — обратился он к Артуру. — Как-то раз нашёл я его на берегу, весь мокрый, держит рыбу в зубах и ворчит — не подходи! Насилу поймал.
Он поднялся.
— Я всё равно иду в мастерскую, пройдусь по берегу, посмотрю.
Ева заулыбалась и побежала в комнату Паскаля.
Попрощавшись с Адамом, Артур тоже пошёл к Паскалю. Зайдя в комнату, он увидел, как Ева прыгает на кровати и заливается звонким смехом.
— Ну хватит, хватит! — сердился Паскаль. — Ты мне кровать сломаешь. Где я буду спать?
— Представляешь, — обратился он к Артуру. — что она придумала? Она заявила, что, когда вырастет и станет Хозяйкой Замка, отпустит всех «сидельцев» на свободу, а в Замке откроет Диснейленд для детей. Как тебе это нравится?
— Перспектива хорошая, — улыбнулся Артур, — но ещё слишком далёкая… И что будет в твоём Диснейленде? — обратился он к Еве, которая спрыгнула с кровати.
— Комнаты ужаса и комнаты с кривыми зеркалами. В комнатах ужаса дети будут пугаться, а в комнатах с кривыми зеркалами они будут смеяться.
— Ну опиши — как ты представляешь комнату ужаса?
— На стенах будут висеть распятые скелеты, с потолка будут свисать повешенные, летучие мыши будут кружиться над головой. Страшный человек с бензопилой будет ходить за детьми по пятам. А из-под кровати вылезет маленький карлик с садовыми ножницами и будет делать вот так, — она показала пальцами, — чик-чик, чик-чик.
— Господи! Где ты всего этого набралась? — недоумевал Паскаль.
— Я смотрела ужастики на планшете.
— У нас же нет интернета. Откуда ужастики?
— Я скачала у папы с компьютера. Он сам их иногда смотрит, а когда мама ругается, говорит, что это веселее, чем комедии.
— Ева! — на завтрак! — заглянул в комнату Андрон. И Ева, вздохнув, пошла из комнаты, на прощанье показав Паскалю язык.
Артур разглядывал репродукцию картины Мунка, беседуя с Паскалем.
— Всё-таки нельзя не заметить весьма вольную жизнь в нашем Замке. Так наверно не всегда было?
— Да, я застал иные времена, с таблетками, уколами и режимным распорядком. Но с тех пор, как Хозяин разогнал врачей, он как будто утратил к нам интерес. Или махнул на нас рукой.
— Может быть, у него появились другие интересы?
— Какие другие интересы? Мне об этом ничего не известно. Ты что-нибудь знаешь?
Артур замялся, вспомнив, что их разговор могут подслушать.
— Нет, я просто предполагаю… Ты знаешь, что было написано художником в этом углу? — Артур указал на картине пальцем, намеренно уводя разговор в сторону.
— Знаю, знаю! «Эту картину мог написать только сумасшедший». Очень самокритично с его стороны. Но никто не тащил его за это в психушку, а картина эта теперь стоит баснословных денег.
— И даже не одна. Таких картин он, по-моему, четыре написал… А чем для тебя она интересна, что тебя в ней привлекает?
— Не знаю… Разве это объяснишь — почему что-то любишь? Мне она созвучна. Я её понимаю… В моей душе есть эти краски, этот ужас и этот крик.
— Как ты думаешь, почему Хозяин разрешил тебе её здесь повесить?.. Почему Хозяин разрешил тебе продолжить работу над расшифровкой «Сокровенной Книги»?.. С врачебной точки зрения он должен был тебя оградить от подобных вещей.
— Я не думал об этом… — пожал плечами Паскаль. — А у тебя есть предположения?
— Он мне говорил, что хочет тебя вылечить. Но я думаю, он слукавил. Ты ему нужен, точнее, интересен, именно такой. Если завтра ты захлопнешь ноутбук и отдашь ему со словами — «не нужна мне никакая сокровенная книга» — он разом утратит к тебе интерес и отправит тебя на большую землю в рядовую больницу.
Паскаль задумался, поджав губы, глядя на Артура.
— Пожалуй, ты прав. Я и забыл, что я — объект его коллекции.
— Ну, скорее, субъект его коллекции, — посмеялся Артур.
У статуи Диониса стоял Мессия. Сложив руки на груди, он рассматривал греческого бога. Артур подошёл и, немного робко, решился заговорить.
— Вас, как верующего, не смущают языческие боги?
Мессия посмотрел на него спокойным взглядом.
— Нет… Меня не смутили бы и деревянные боги африканских племён. Лучше деревянный бог, чем никакого.
— Почему вы не исповедуете традиционное христианство, почему пытаетесь придумать какого-то своего Бога?
— Я не пытаюсь Его придумать, я пытаюсь Его найти.
— Но христиане уверены, что уже нашли Его.
— Вот это и плохо… Бога нельзя достигнуть, к Богу можно только идти. Нашедший — это остановившийся на пути к Богу. Далеко за спиной они у меня, я не останавливаюсь на своём пути.
Взяв под локоть Артура, он пошёл с ним по коридору.
— Две тысячи лет прошло со дня явления Христа. Вот уже и Новый Завет стал Ветхим… И все эти две тысячи лет верующие ждут конца света. Какое жестокое заблуждение! Как я могу следовать ему?.. Не для того Бог создал мир, чтобы потом скомкать и выбросить в мусорное ведро. У людей впереди вечность. И не в мире ином, а в этом, единственном созданном Богом. Мы должны построить достойное Его замыслов будущее. Нам доверена эта работа. И великий грех убегать от неё в придуманный мир иной.
— Почему же придуманный? Разве не о нём говорится в священных книгах?
Мессия бросил внимательный взгляд ему в лицо.
— Зачем вы говорите мне о священных книгах? Вы не хуже меня знаете, что книги эти написаны на протяжении многих веков десятками, если не сотнями, людей.
— Я люблю Евангелия, — продолжил он, — и послания апостолов. Но Ветхий Завет перечитываю редко. Это то, что нужно отнести в музей… Священные книги призывают бояться Бога, трепетать перед ним, ежеминутно помня о тех карах жестоких и вечных мучениях, которые насылает он неверным и оступившимся. О, если бы они призывали только любить Бога! Но нет — страх, ужас и проклятия чернеют на их страницах. И даже Евангелия, самые светлые книги из них, не избежали этого… Что представляет собой современное христианство? — победившую ересь. Был только один христианин. Даже апостолы уже были еретиками.
Как и в проповеди, он говорил тезисами, бросая семена, которые должны ещё прорасти.
— В какой-то момент вполне возможна была победа арианства, и тогда католиков бы сейчас предавали анафеме… Что означают церковные расколы — между католиками и православными, между католиками и протестантами? То, что человеческое в церквях давно победило божественное. Всё дальше и дальше они от Бога, потому что остановились в Его поиске. Остановившийся идёт назад.
— Если бы я не знал — кто вы, — удивлённо отметил Артур, — я бы подумал, что разговариваю с атеистом.
Мессия улыбнулся. Это была первая улыбка на его, всегда строгом и сосредоточенном, лице.
— Я верю в Бога. Я в Ад не верю… Ад придумали люди, причём злые люди. Это как нужно не понимать Бога, чтобы приписать Его воле чудовищный Страшный Суд и Адские муки! Как бесконечно далеки от Бога верующие в Ад!
— Вы не верите в Ад, но называете людей глиной и опилками. Разве глина любит гончара, разве опилки любят плотника?
Мессия внимательно посмотрел на Артура.
— Так не будьте глиной, не будьте опилками — полюбите своего Создателя… Впрочем, может быть вы правы. Это было неудачное сравнение. Я хотел подчеркнуть мысль, что любовь к Отцу должна быть бескорыстна.
Он вздохнул и ещё раз твёрдо повторил:
— Я верю в Бога. Нельзя жить без Бога в душе. Но об этом не рассказать, это надо прожить и прочувствовать… Бог подобен горизонту. К Нему бесконечно можно идти, но достичь Его невозможно.
Он, казалось, смотрел сквозь стены, на видимый ему горизонт.
— По-моему, — убеждённо сказал Артур, — в основе религии — вера в бессмертие души, и лишь затем уже вера в Бога. А вы отнимаете у человека веру в бессмертие.
— Пусть любят Бога без надежды на воздаяние. Такая любовь дороже тысячекратно.
— Но это глас вопиющего в пустыне. Люди за вами не пойдут.
— Тех хуже для них, — поставил точку Мессия.
Артур, не удержавшись, задал ещё вопрос.
— Почему вы защищали ветхозаветного Бога?
— Я защищал не его. Я защищал идею Бога. У мира есть Творец, Он имеет все права на своё творение, а человек не имеет права судить Его.
Слегка поклонившись, он добавил:
— Мне пора молиться… Я помолюсь и за вас — чтобы вы нашли Бога в своей душе и в мире.
Ньютон приклеивал скотчем на свою дверь какой-то листок. Артур подошёл посмотреть.
— Что это — тезисы Мартина Лютера? — поинтересовался он и прочитал надпись на листке: «не знающим геометрии вход воспрещён». А-а! Это предупреждение Эпикура! Против кого такие ограничения?
— Да Писака сунул нос в мою комнату, пока я мылся в душе. Я его прогнал тапком, как назойливую муху. Всё интересуется моим «вечным двигателем».
— А мне можно посмотреть? — спросил Артур и поспешно добавил: — Я знаю геометрию.
— Можете это доказать?
— Конечно! — не отступал Артур. — Спрашивайте!
Ньютон посмотрел на него критически, затем достал из кармана мелок и нарисовал на стене квадрат. Потом протянул мелок Артуру.
— Нарисуйте квадрат, чья площадь в два раза больше этого.
Артур внутренне облегчённо вздохнул. Он ожидал чего-то более каверзного. Он немедленно нарисовал квадрат, основанный на диагонали прежнего.
Ньютон сразу подобрел.
— Ну ладно, заходите!
Они зашли в комнату Ньютона. Оглядев её кругом, Артур не заметил ничего необычного, кроме школьной доски, заполненной какими-то формулами и больших стенных часов.
— Да… Мерлина сюда пускать нельзя, — подумал Артур и спросил — а где «вечный двигатель»?
— Да вот он! — указал Ньютон на стенные часы. — Приливная сила используется для подзавода часов. Чем не «вечный двигатель»? Пока Луна вращается вокруг Земли, эти часы не надо заводить.
Артур подошёл поближе и присмотрелся. Маятниковые часы были переделаны и место маятника занимало какое-то самодельное устройство. Осмотрев хитромудрую конструкцию, Артур придал своему лицу понимающее выражение и подошёл к столу. Над столом прямо под книжными полками в аккуратной рамочке висела молитва Билли Пилигрима. На столе лежала книга «Дао физики», заложенная закладкой. Артур взял её в руки.
— Лао искал Дао, а Дао искало Лао. Нашли ли они друг друга — неизвестно… — пошутил Артур. — Мне кажется эта книга — ещё одна попытка примирить религию и науку. Это свидетельство серьёзного кризиса науки. Пока наука была уверена в своих силах, она посмеивалась над религией. А теперь всё чаще и чаще посматривает в её сторону.
— Вы так думаете? М-м-м… Не могу говорить за всю науку. Квантовая физика в определённой растерянности, потому что теряет свойственную науке математическую ясность и точность. Но религия — это не ответ на её вопросы.
Он задумался и потёр подбородок.
— Как я видел свой путь? — продолжил он. — Религиозную идею спасения заменить научной идеей познания. Смысл жизни человека не в том, чтобы достичь вечного блаженства, а в том, чтобы исполнить себя. Путь человеческий — Дао познания. Познание — наша цель и предназначение. Для него мы рождены и нет у нас смысла иного. Не надо бежать из этого мира сансары в рай или в нирвану. Бегство из мира сомнительно, ибо говорит, что мы в этом мире случайно, и делать нам тут, кроме бегства, нечего. Но разум не случайно дан нам, как сильное оружие. Надо познавать этот мир, открывая его ему. Мы — глаза и разум мира. Каждый человек — это ещё один глаз, открытый миром, чтобы познать себя, ещё одна мысль Вселенной. Когда нет жизни, нет разума, мир исчезает. Не в чем ему отразиться, некому его осмыслить.
Они ещё долго разговаривали. Ньютон объяснял ему принцип работы своего «вечного двигателя». Артур слушал его с уважением и втайне недоумевал — как такой умный человек считается сумасшедшим? Но спросить об этом напрямую Артур не решился.
Простившись с Ньютоном, Артур вышел во двор и огляделся. Услышав из приоткрытой двери голос Паскаля, Артур зашёл в комнату Судьи. На стене висела большая физическая карта Великобритании. На полках красовалась многотомная «Encyclopædia Britannica». Уже знакомое кресло стояло посреди комнаты. На нём восседал Судья. Напротив него, на стуле сидел Паскаль. Они о чём-то громко спорили. На кровати, прислонившись к ковру, сидел Адам. Он листал какую-то книгу, с улыбкой прислушиваясь к спорящим.
— Самая лучшая форма правления — конституционная монархия, — безапелляционно утверждал Судья.
— Вы отсталый человек, — горячился Паскаль. — На дворе двадцать первый век. Какая монархия? Кому нужны все эти ваши герцоги и пэры? Это уже смешно!
— Монархия обеспечивает стабильность, — невозмутимо гнул свою линию Судья. — Монархия объединяет страну. Президенты и политики представляют лишь часть народа, выбравшего их, монарх представляет весь народ.
— Монархия — это неизбежное бремя для экономики. Монархия не подотчётна народу, — продвигал общеизвестные мнения Паскаль. — Президента за плохую работу можно наказать, не переизбрав его на очередной срок. Монарха так наказать нельзя. Вот какой есть, с таким и живи.
Судья выпрямился и посмотрел строго на своего оппонента.
— God save the Queen.
Адам закрыл книгу и посмотрел на Судью с улыбкой.
— При случае, я передам ей ваше пожелание.
— Вы знакомы с английской королевой? — с недоверчивой иронией спросил Артур, когда они вышли из комнаты Судьи.
— Пока нет, но я знаю, кто в моё время занимает английский престол, и мог бы пригласить английскую королеву на свой ужин.
— Она придёт? — всё с той же иронией спросил Артур.
— Боюсь, её желания никто не будет спрашивать. Видишь ли, глобальное потепление, о котором вы так много рассуждаете, таки состоялось, и Англия наполовину ушла под воду. В моё время в Букингемском дворце проживает королевская семья трески. Вот её я как-нибудь приглашу на свой ужин.
Адам пошёл с «отчётом», как он сказал, к Хозяину, а два друга уселись за стол.
— Паскаль, ты не можешь расшифровать этот текст? — Артур протянул ему «визитку».
— «Эм-по-ка-си-пабль», — по слогам прочитал Паскаль. — Что за дурацкое слово? Где ты эту штуку раскопал?
— Нашёл в своей сумке, — пояснил Артур. — Ты с обратной стороны посмотри.
Паскаль перевернул кусочек картона.
— Это на каком языке написано?
— Без понятия… Ты бы мог это расшифровать? Ведь расшифровали же неизвестную ранее шумерскую клинопись.
— Ну… попробую, но гарантировать не могу… А кстати! Ты у Писаки спроси, — посоветовал он. — У него много словарей разных языков.
— А где он?
— Да в комнате наверно, пишет свою нетленку.
Артур, постучав, заглянул в комнату Писателя.
— Да-да… А — это вы. Заходите! — пригласил его тот.
Артур вошёл, оглядывая жилище Муз. Он ожидал увидеть нечто вроде того, что видел у Паскаля, но, к удивлению, в комнате было просторно, чисто и никакого творческого беспорядка. Кровать была аккуратно заправлена и разглажена, так что даже мысль присесть на неё, казалась кощунством. Писатель сидел за столом, но встал навстречу Артуру.
— Вы пришли прочитать первую главу моего романа?
— Нет, — смутился Артур, — я хотел спросить у вас словарь вот этого языка, — он протянул Писателю «визитку».
Писатель повертел её в руках, посмотрел на свет, словно ожидая увидеть скрытые знаки, и отдал Артуру.
— Это какая-то абракадабра. Если это язык, то придуманный, вроде эсперанто.
Писатель вернулся на своё рабочее место, видимо, чтобы записать пришедшую в голову мысль, пока она не забылась. Артур вздохнул и положил «визитку» в карман. Взгляд его привлекли книжные полки. Они были вдоль всех стен. Книги на полках стояли аккуратно, нигде не было и следа пыли. Было видно, что тут к книгам относятся с уважением. На одной из полок, прибитых к стене, лежали стопки исписанной бумаги — черновики и наброски. Артур вытащил один листок наугад.
— Тест на нормальность, — прочитал он и удивлённо посмотрел на Писателя.
— Он в стиле ЕГЭ — надо выбрать из разных вариантов, — пояснил Писатель. — Я его хотел подсунуть Хозяину, якобы в шутку, а на самом деле хотел убедиться, что здесь есть ещё один сумасшедший, и он живёт на третьем уровне.
Артур с любопытством заглянул в листок.
2х2= 4; 5; 2.5; 22; не знаю.
Бог … есть; нет; был, но вышел; не знаю; по настроению.
Гипербола это … женское имя; преувеличение; математическая кривая; чертёжный инструмент.
Шизофрения это … ветер с моря; врачебная глупость; мой диагноз; греческая богиня.
Демократия это… власть толпы; разновидность домкрата; жена демократа; неприличное слово.
Дальше всё было в таком же роде.
— А как зависит нормальность от убеждения в существовании или не существовании Бога? — спросил Артур, возвращая листок на место.
— Правильный ответ на этот вопрос: не знаю. Он подтверждает вашу нормальность.
— Что же, все верующие люди, и все атеисты по-вашему ненормальны?
— А как же? — удивился Писатель. — Жить, полагаясь на веру, а атеизм — это тоже вера, как минимум, неразумно.
— А какой правильный ответ на вопрос о шизофрении? — улыбаясь спросил Артур.
— Разумеется, врачебная глупость, — убеждённо сказал Писатель. — Эти врачи пишут её каждому второму пациенту. Представляете, они и мне её приписали! Как вам это нравится?!
Артур опять улыбнулся, но тут же стёр улыбку, опасаясь обидеть собеседника.
— А вопрос про «дважды два» какой-то детский. Вы полагаете, Хозяин не знает арифметики?
— А как бы вы ответили? — Писатель обернулся к Артуру.
— Ну это очевидно, — Артур был сбит с толку.
— Очевидно? Так вот мой ответ: не знаю. И не потому, что плохо учился в школе… Я говорил Ньютону — завёлся Писатель, — вы проверьте, проверьте эту таблицу умножения, по-моему, там что-то не так. Что это за банальность, — «дважды два — четыре» — что за примитив? Я не желаю жить в таком примитивном мире. Если «дважды два — четыре», то человек — это вещь ходячая. Это означает, что мир — механизм, и мы — механизмы. Я не желаю жить в мире, где «дважды два — четыре» без вариантов. Это меня оскорбляет… Я не знаю, почему верующие не предали анафеме таблицу умножения? Она же самым наглым образом отвергает существование Бога! Дважды два — всегда четыре, и сам Господь Бог не может этого изменить. Для верующих должны быть специальные таблицы умножения, где будет написано: «дважды два — четыре, если Бог не передумал».
— А как ответил на тест Хозяин? — попытался успокоить Писателя Артур.
Писатель засопел.
— Он посмеялся и вернул мне листок. «Бойся данайцев, дары приносящих», — сказал он.
Артур подошёл к столу и с любопытством заглянул в рукопись.
— Как продвигается работа над вашей книгой?
— Толстой уже выехал на место дуэли, а Достоевский только садится в бричку.
— Постойте, так что у вас вся первая глава — это один день дуэли?
— Триста страниц! — гордо сказал Писатель. — Использую технику Пруста… Сначала Толстой просыпается — тридцать страниц, затем одевается — ещё тридцать, завтракает — ещё тридцать. В общем, выходит из усадьбы он на сто пятидесятой странице, доезжает до места дуэли на двухсотой.
— И кто это будет читать? — возмутился Артур. — Разве что на ночь, как средство от бессонницы.
— Ну там же не только описание бытовых подробностей, там же поток сознания. Размышления о жизни, о судьбах мира и человечества.
— А вы не боитесь прослыть эпигоном? Пытаться копировать технику другого писателя — дело заведомо проигрышное. Когда Малевич выставил свой «Чёрный квадрат» — в этом был вызов, в этом был смысл. А если вы начнёте штамповать «чёрные квадраты» — это будет уже плагиат, лишённый смысла.
— Да ваш Малевич — сам плагиатор. Задолго до него один француз уже выставлял подобную «картину». Она называлась «Битва негров в пещере ночью». Так что — не работает ваш пример с Малевичем.
Артур улыбнулся и спросил.
— Уже выбрали — кого хотите убить на дуэли?
Писатель замялся в нерешительности.
— Мне не хочется раскрывать сюжет, но так и быть! Я уже набросал финал. Дуэль закончилась вничью.
— Оба промахнулись?
— Нет, оба попали.
— Два трупа?! Ну вы кровожадный писатель. За что вы так с нашими классиками?
— Да нет же! Все остались живы. Обе пули друг в друга попали.
— Вот те раз! Вы понимаете, что вероятность такого события близка к нулю?
— Вероятности — это к Ньютону. Меня интересуют возможности. Подобный вариант возможен? Возможен. Значит, я его беру.
— Скажите, а почему вы соревнуетесь с Прустом? Почему не с Фёдор Михалычем?
— Законный вопрос! — кивнул Писатель. — Я намеревался сначала написать продолжение «Преступления и наказания». Раскольников выходит на свободу больным, но не сломленным человеком, и женится на Сонечке, которая дождалась его. У них рождается мальчик, он вырастает и становится знаменитым писателем. Писателю я бы придал свои черты, свой характер, свои мысли. Это был бы своего рода автопортрет. Вот такая у меня была идея. Но обдумав всё, я от неё отказался. Оставил Фёдора Михайловича в покое. Тогда я прочитал все тома «В поисках утраченного времени» и загорелся сделать нечто подобное, но лучше.
— Вы читали Пруста? — он подозрительно посмотрел на Артура. — Каждый писатель обязан прочесть Пруста.
— Но я не писатель, — оправдался Артур.
— Всё равно, если вы не читали Пруста и Джойса, значит, вы не интеллигентный человек.
Артур пригорюнился и даже тихонько вздохнул, переживая, что он не интеллигентный человек. Писатель принял его расстройство за чистую монету и успокоил Артура.
— Ну не переживайте. Если вы здесь задержитесь, я вам дам книги. Вы сможете прочитать их и повысить свою образованность. Только запаситесь терпением. Оно вам понадобится при чтении этих авторов. Я вам советую начать с «Улисса». Если осилите «Улисса», можете подступить к «Свану».
Напоследок Артур поинтересовался:
— Как я понял, действие вашего романа происходит в России?
— Там будут и европейские главы, — Писатель задумался, — может быть, даже Индия. Но… Интересней всего жизнь в России. Я бывал в Европах — там скучно. Вы знаете, в Цюрихе нет мух — они все сдохли от скуки.
Вернувшись к Паскалю, Артур решил развеселить друга.
— Сколько будет дважды два? — лукаво прищурившись, спросил он.
— Это что — шутка такая? — недоумённо уставился на него Паскаль.
— Нет, просто, как оказалось, на этот счёт есть разные мнения.
— Дай догадаюсь. Особое мнение очевидно у Писаки?
— Да, его раздражает таблица умножения. Она нарушает его свободу воли. Ему хочется, допустим, чтобы дважды два было пять, а таблица умножения говорит: «Фигушки! Дважды два — это четыре, хоть ты тресни!»
— Ну это полный бред! «Дважды два — четыре» — это не какая-то истина, это просто договорённость о словах. Две двойки назовём четвёркой — вот и всё.
— Вот уж кто здесь справедливо находится, так это Писака, — горячился Паскаль. — Он мне тоже поначалу вручил свою рукопись. Я начал читать и наткнулся на фразу: «на улице шёл мокрый дождь». Всё! Дальше я читать не стал.
— Ну а что здесь неправильно? — посмеялся Артур. — Разве дождь был сухой? Чисто формально всё логично.
— Ну и чем тебе Писака помог? — поинтересовался Паскаль.
— Ничем он мне не помог. Посоветовал почитать «Улисса».
— Святый Боже! — с нескрываемой иронией ужаснулся Паскаль. — Зачем тебе это мучение? «Улисс» — это «Камасутра» для писателей. Читателям там делать нечего. Их там не ждут.
Артур достал из кармана «визитку» и протянул её Паскалю.
— Попробуй, может быть, получится. Вся надежда на тебя.
Паскаль, заглянув в лицо Артура, взял «визитку» и положил в карман. После чего друзья отправились обедать.
После обеда Андрон позвал всех на проповедь.
Мессия стоял задумчивый, и начал говорить, глубоко вздохнув. Он начал спокойно, но постепенно выпрямлялся, загорался и голос его креп.
— Я хотел рассказать о работе, порученной нам Богом… Но понял, что вы не готовы… Нет смысла говорить с неверующими. Вы не враги мне. Вы враги сами себе.
— Кто-то может искать свои тайны в анатомическом атласе, — он посмотрел на Андрона. — Кто-то будет искать механическую справедливость и бумажный закон, — он посмотрел на Судью.
— Я буду говорить с теми, кто считает себя верующим. Даже если их здесь нет. Я буду говорить о тупиках человечества.
— Приходят последние времена. Об этом свидетельствует культура, об этом нам говорят: постимпрессионизм, постиндустриализм, постмодернизм… Пришли времена пострелигии.
— Земные церкви слишком земные. Они приспособились к изменившимся обстоятельствам. Они корнями вросли в землю, они утратили связь с небом.
— Стоит ли винить стадо, если виновны пастухи? Были времена, когда церковь была храмом небесным, теперь это храм земной.
— Когда же это произошло? Тогда ли, когда золото появилось в храме? Золочёные ризы священников, золотые кресты на их груди, золочёные купола церквей — как всё это утяжеляет душу! Как ей взлететь под этим грузом?!
— Золото церквей, как тяжёлые камни, привязанные к ногам утопленника, тянут их на дно, на самое дно. Им никогда уже не увидеть Неба. Всуе они вещают от имени Бога — это бог утопленников, это бог идущих на дно…
— Если пастыри, как вековые деревья, вросли в землю, чего ждать от паствы? Даже те, кто считает себя христианами, забыли основы своей религии. Пресловутая «свобода личности» превращается в содомию. Уже забыто для чего Бог создал мужчину и женщину. Уже стираются всякие границы между ними.
— Выходят на улицы с разноцветными флагами, пляшут и поют. Величают ли так они Бога, празднуют ли Его возрождение?.. Нет! Своё отречение от Бога празднуют они. Свою радость Дьяволу выносят они на улицы.
— Кривое они называют прямым, уродливое называют красивым, больное называют здоровым. «Да! Так будет отныне!» — говорят они.
— Величием они именуют свою низость, гордостью величают своё падение, любовью называют своё скотство.
— Человек хочет быть свободным. Свободным — от кого? — от Бога? Разве это возможно?
Он выпрямлялся, и голос его поднимался вместе с ним. Испуганный голубь вспорхнул с его плеча и сел на подоконник.
— Поистине! — «свобода» написано на знамени Дьявола. Вот чем купил он вас. Свобода и деньги — вот его оружие.
— Я посмотрел на их деньги и увидел надпись: мы верим в Бога.
— Я посмотрел на их Бога и увидел надпись: я верю в деньги.
— Нет! Не такого Бога исповедую я!
Он кричал уже, протягивая руки.
— Скажете — безумец кричит в наши уши! Да! Настали последние времена, если истину кричат безумцы! Вернитесь! Вернитесь! Вернитесь к истокам!
— Хватит! — раздался гневный окрик.
Все обернулись. Это был Демон. Никто не заметил — когда он вошёл и стал сзади.
— Все вон!
Все застучали скамьями, торопясь на выход. Мессия остался стоять, не глядя на Демона. Тот презрительно смотрел на Мессию. Потом повернулся и вышел из комнаты.
Артур бродил по двору со смешанными чувствами. Проходящий мимо Поэт потянул Артура за собой.
— Пойдёмте, я вам кое-то подарю.
Они зашли в комнату Поэта. Она находилась в восточной башне.
— Так… Куда я её засунул? — оглядывал комнату Поэт в поисках «подарка».
Артур подошёл к столу. Взял рукопись, лежащую на столе. Это было несколько листков, исписанных мелким почерком. На первой строке было написано название — «попытка вечности». Пока Поэт что-то искал, Артур прочитал предисловие.
«Эта книга сугубо географическая. Она рассказывает о чудесной стране, известной с древних времён, но до сих пор неведомой многим. Словно сокрытая магическим заклинанием, она открывает свои тайные просторы не каждому, но избранным. Её не увидеть пустыми глазами, её не понять равнодушным сердцем. Даже многие мудрецы не верят в её существование, потому что никогда её не видели. Что же говорить об обычных людях? Они всю жизнь ходят мимо этой страны, не замечая её существования. Ибо каждый видит то, что может увидеть.
Каждый, кто однажды побывал в этой стране, кому открыла она свои тайны и красоту, уже никогда не забудет её. Раз за разом он будет возвращаться туда, чтобы вновь испытать восхитительное очарование, искупаться душой в прозрачных водах, почерпнуть силы и радость жизни.
Некоторые поселяются там навечно. Для этого не требуются формальности. На границах не стоят суровые люди в фуражках и с оружием. Но мало желающих и мало желания, чтобы шагнуть за её границу. Это что-то внутри. И если этого нет, страна навсегда останется для вас нелепой выдумкой фантазёров. Никогда не увидеть вам её во всей красе, никогда не ощутить на себе её очарования. Слепые души не видят света. Для тех, кто имеет глаза души, рассказываю я о великой стране под именем Поэзия.»
Поэт, наконец, нашёл «подарок» и протянул его Артуру. Это была чистая тетрадь.
— Самое большое богатство, которое у меня есть. Посмотрите на чистый лист. Здесь может появиться что угодно. Вы можете написать здесь сто имён Бога или семьдесят два ангельских имени. Вы можете написать здесь послание любимому человеку, а можете написать предсмертную записку. Вы можете написать поэму, которая прославит вас в веках, а можете написать донос на ненавистного человека. Белый лист — это возможность. Возможность сказать этому миру что-то своё. Это просто возможность, но возможность великая. Дарю её вам.
Артур поблагодарил Поэта, прижав руку к сердцу.
Во дворе он увидел сидящего за столом Адама, подошёл и сел рядом.
— Что это все такие напуганные? — спросил Адам, разгадывая шахматную задачу.
— Демон явился на проповедь и разогнал всех.
— Да? Я удивляюсь, что он не сделал этого раньше.
Адам достал что-то из нагрудного кармана и сунул в карман Артуру.
— Я достал для тебя электронный ключ от дверей. Не потеряй, возможно завтра он тебе понадобится.
— Почему не сегодня?
— Я ещё не закончил подготовительную работу. Надеюсь закончить завтра.
Он поднялся.
— Схожу к Хозяину. Надо его успокоить. Демон всегда его настраивает против меня.
— Что вы ему скажете?
— Он не знает, что второй дизель я уже починил. Скажу, что всё будет готово через несколько дней.
Адам пошёл к лестнице, но вернулся и, наклонившись к Артуру сказал:
— О наших планах никому ни слова.
— Даже Паскалю?
— Никому.
Адам ушёл. Артур рассмотрел ключ. Это был небольшой кусочек пластмассы, размером с банковскую карту. На одной из сторон была наклейка с логотипом: изображение башни замка, и ниже надпись — «PPC New Eden». Артуру не терпелось проверить ключ в действии, но он переборол своё желание, и засунул его обратно в карман.
Посидев ещё немного, Артур отправился в сад, где встретил Паскаля. Тот ходил по поляне, заложив руки за спину, и, глядя в небо, задумчиво напевал:
«My name is Yon Yonson,
I work in Wisconsin…»
Он повернулся, увидев идущего Артура, и заговорил с ним, как будто продолжая внутренний разговор.
— Когда-то я много думал о смысле жизни, о роке, преследующем человека. Вылилось это в следующие строки:
«Сколько б не было охоты,
Ты не найдёшь ответы,
Хоть расшибись совсем:
Ты не узнаешь — кто ты?
Ты не ответишь — где ты?
Ты не поймёшь — зачем?»
— Человек обречён жить, не зная ответы на эти сокровенные вопросы; подобно слепому щенку, спотыкаясь и ударяясь, нащупывать путь в кромешной тьме.
— Религия отвечает на эти вопросы, — возразил Артур.
— Да, да… — задумчиво произнёс Паскаль. — Но вера не есть знание. Если знаешь, незачем верить. Ты уже знаешь. А если не знаешь, остаётся верить. Придумать и верить в придуманное… И потом, истинно верующих, глубоко и искренне, не так уж и много. Большинство живёт не задумываясь, не страдая от неразрешённости важнейших для человека вопросов. Живёт — как живут дерево, трава, птицы, звери… Но если мысли об этом не покидают меня, и я не верю, что кто-то за меня уже всё решил, что делать тогда, как жить? Как жить, не зная — зачем ты живёшь?.. А ведь как-то жил, плыл по течению, чувствуя, как жизнь уходит, словно песок сквозь пальцы. И понимал, что живу — зря, потому что, не зная — зачем? — ты живёшь зря. Это не жизнь, это существование. И единственное, чем отличался я от других, бывших рядом со мной, это то, что меня все ещё мучали эти вопросы, о которых другие давно забыли…
Он схватил Артура за руку.
— Ведь что поразительно. Ты приходишь в этот человеческий мир, существующий уже десятки тысяч лет, и понимаешь, что за все эти десятки тысяч лет все эти сотни поколений так и не решили для тебя главный вопрос: кто ты есть в этом мире? зачем ты здесь?.. Ты понимаешь, что тебе предстоит начать с белого листа. Ты один на один с тем, что не смогли разрешить миллиарды людей. Вот где ужас…
Он отпустил руку Артура и посмотрел вверх, на плывущие облака.
— Нет никого, кто знает Истину. Не было, нет и, подозреваю, что не будет и в будущем. Человечество обречено жить своими фантазиями, в своём виртуальном мире, ничего не понимая о мире реальном, где само человечество, может быть, всего лишь пылинка, несомая ветром.
¶