Две стороны одной монеты.
Утром Артур вышел во двор. Было солнечно и свежо после недавно прошедшего короткого дождя. Умытые травы и цветы казались ещё ярче, красочней и ароматней, словно дождь выделил их курсивом.
Во дворе за столом сидел человек в лёгкой ветровке, разглядывая стоящую перед ним шахматную доску. Видимо он разгадывал какую-то шахматную задачу.
Коротко стриженные пепельные волосы, ровная спина, крепкие руки, обветренное лицо. Артур почему-то сразу понял, что это Адам, о котором ему говорил Паскаль. Артур подошёл к нему. Человек был увлечён и не сразу заметил его.
Рядом с шахматной доской лежала Библия. Артур спросил, указывая на неё:
— Вы читаете Библию?
Адам бросил на него быстрый взгляд.
— Да, и вам советую. Независимо от того — верующий вы человек или нет. Бог может быть, может не быть. А вот Библия точно есть. И это великая книга, написанная человечеством. Заметьте — не человеком, а человечеством. Если чувствуешь свою причастность к человечеству, ты не можешь обойти эту книгу.
— Вы сказали: «Бог может быть, может не быть.» Но каждый для себя должен точно определиться в этом вопросе.
— Безусловно! А вам не приходило в голову, что если Бог всемогущ и всесилен, то нет ничего невозможного для него. Нет ничего, про что вы могли бы сказать: Бог этого не может. Согласны?
— Чувствую, что вы меня ловите на каком-то софизме.
Адам улыбнулся.
— Правильно чувствуете. И тем не менее… Если Бог может всё, Он может и не быть.
Артур засмеялся. Адам, глядя на него, не удержался тоже. Посмеявшись вместе, глядя друг другу в глаза, они как-то сблизились.
— А, впрочем, давайте спросим у знатока всяких дел.
Адам обратился к проходившему мимо Судье.
— Доброе утро, ваша честь. Разрешите наш вопрос. Вот, молодой человек меня спрашивает — есть ли Бог?
Судья остановился, посмотрел на Адама, потом на Артура и внушительно сказал:
— Бог есть, потому что он нужен… Иначе и спросить не с кого.
— Вот ответ мудрого человека, — в словах Адама проскользнула лёгкая ирония. — Как идёт процесс против Господа нашего?
— Я жду свои книги, чтобы собрать обвинительный материал.
— Я могу вам дать Библию. Откройте Ветхий Завет — там этого материала более чем достаточно. Но меня смущает другое, ваша честь. Можно ли судить Господа нашего по человеческим законам? Другими словами, «что позволено Юпитеру, не позволено быку.»
— Даже если так, каждого можно судить по его законам. Он дал Моисею десять заповедей, десять законов. Но как Он может требовать их исполнения от людей, если сам нарушает собственные законы?!
— Хм, в этом есть логика.
— Логика — главное оружие стороны обвинения.
Судья слегка поклонился и продолжил свою прогулку.
Артур сел за стол напротив Адама.
— Это вас зовут Адам? Мне Паскаль рассказывал о вас.
— Ну и что он вам рассказал?
— Что вы прибыли из будущего, и что вы называете себя «Последний человек».
— Всё так.
— Почему последний? Ведь Адам был первым человеком?
— Забавно, да? Какая ирония! Первого и последнего человека звали Адам. Впрочем, подобное уже было. Вспомните, первого и последнего властителя Древнего Рима звали Ромул. История умеет шутить.
— Мне хочется вам верить, — сказал Артур. — Вы не похожи на сумасшедшего. Что привело вас сюда?
Адам вздохнул и задумался, словно заглядывая в своё прошлое.
— Признаюсь, я был слишком доверчив и наивен. Мне казалось, что меня поймут. Но мне не поверили. Меня назвали сумасшедшим.
Он помолчал и продолжил.
— Впрочем, и в этом есть свои плюсы. Сумасшедшего лишают физической свободы. Но взамен он обретает свободу духовную. Отныне, получив статус сумасшедшего, он может говорить и думать что угодно без каких-либо последствий. Такой свободы нет у нормальных людей.
Артур улыбнулся.
— Это горькая свобода.
— Свобода всегда имеет привкус горечи. Мне это хорошо известно. Сотни лет я был абсолютно свободен.
Артур удивился, подняв брови и наклонив голову.
— А сколько же вам лет?
— Да без малого полторы тысячи.
Посмотрел на Артура и, видя его недоверие, улыбнулся.
— Ну вот, видите! И вы уже близки к тому, чтобы назвать меня сумасшедшим!
Артур замялся, подбирая слова.
— Мне трудно поверить в то, что вы рассказываете. На мой взгляд вам лет сорок — сорок пять. Вы очень хорошо сохранились, — попробовал он пошутить.
Адам как-то равнодушно кивнул.
— А вы знаете, мне уже всё равно — поверите вы мне или нет. Я устал кому-то что-то доказывать.
— А что вы хотели в нашем времени? Или вы просто путешественник?
— Пожалуй, путешественник. В ваше время я и не собирался, здесь я оказался случайно. Небольшая поломка.
— Сломалась машина времени?
Адам улыбнулся. Улыбка у него была тёплая, но ироничная.
— Что-то вроде этого… А как вы здесь оказались? — перевёл он тему разговора.
Артур опустил взгляд и потёр рукой подбородок.
— Хозяин говорит, что меня вынесло на берег во время шторма. Сам я ничего не помню.
— Ну так вы ещё в более сложном положении. Про себя я, по крайней мере, всё помню.
Артур удручённо вздохнул. Он взял в руки Библию.
— Вот странно. Я прекрасно помню, что читал эту книгу. Могу перечислить десять заповедей, могу вспомнить Нагорную проповедь… А про себя ничего не знаю.
Адам пристально посмотрел на Артура и покачал головой.
— Да вы ценный экземпляр в коллекции нашего Хозяина. Нет, без шуток, если вы так ничего и не вспомните, он вас не отпустит.
— Как он может меня удержать здесь? Ведь я не числюсь в списке его больных.
— Ну так добавит. Долго ли исправить список?.. Я вполне серьёзно, вы уж что-нибудь придумайте. А то застрянете здесь надолго, если не навсегда.
Артура испугала такая перспектива. Он положил Библию и с тоской посмотрел вокруг.
— Неужели здесь можно прожить всю жизнь?
Адам посмотрел куда-то вдаль, сквозь стены Замка.
— Это ещё не самое худшее место во Вселенной.
Он сгрёб шахматные фигуры, захлопнул доску и сказал:
— Мне пора работать. Приятно было познакомиться! — и пошёл по дорожке к лестнице.
— Можно я с вами? — крикнул вдогонку Артур.
Адам обернулся на ходу.
— Без разрешения Хозяина вы не можете выйти из Замка. С этим тут строго.
Адам ушёл, а Артур отодвинув скамейку, улёгся на неё и закрыл глаза, греясь на солнышке. Когда через пять минут открыл глаза, увидел возле себя странного маленького человечка с оттопыренными ушами. Человечек смотрел на него в упор, с явным сомнением во взгляде.
— Здравствуйте! — от неожиданности вскочил Артур.
Человечек отпрянул, испугавшись, но потом приблизился и осторожно ткнул Артура пальцем в грудь.
— Вы действительно существуете? — спросил он.
— А почему вы сомневаетесь? — удивился Артур.
— Я не уверен в вашем существовании. Может быть, вы голограмма или мой сон.
— Зато я уверен в своём существовании — это вас устроит?
— Нет… Это ничего не доказывает. Всякое привидение уверено в своём существовании.
Губы Артура тронула улыбка. Разговор начал его забавлять.
— У меня есть имя. Меня зовут Артур. Это уже кое-что — правда?
— Имя? Имя — это ярлык на человека. Ярлык на что-то указывает. Но нет гарантии, что то, на что он указывает, ещё существует. Человек умирает, а имя остаётся — пустым ярлыком… У меня нет имени, я меняю их каждый день, раз уж так принято, что должно быть имя… Сегодня меня зовут Кантемир, завтра будут звать Богуслав или Мирмидон — я ещё не решил. Можете называть меня Имярек, или Маркус — как назвали меня родители.
— Маркус? Какое интересное имя. Чем оно вас не устраивает?
— С этим именем целая история. Если хотите, я вам расскажу… Мои родители долго думали — как назвать своего будущего ребёнка? — а всё решил случай. Когда мать положили в больницу на сохранение, в тумбочке у кровати она обнаружила книжку «Сто лет одиночества». Она её прочитала, и так она ей понравилась, что решила своего сына (а уже было известно, что родится сын) назвать Аурелиано. Отец, когда услышал это, сказал категорическое «нет». Они долго спорили. Габриэль был отклонён, как исковерканный архангел Гавриил, Гарсия было слишком по-испански. Решили назвать ребёнка Маркес. Но тут в игру вступила моя добрая бабушка. «Это в честь Карла Маркса?» — спросила она и родители снова задумались. В итоге решили изменить одну букву, чтобы не портить ребёнку карму. Так я стал Маркусом. Ну разве это не смешно? Благодаря колумбийскому писателю, я получил древнеримское имя.
— Хорошее имя. Зачем же вы его меняете?
— Я уже сказал, имя — это ярлык, который повесили на нас при рождении. Знаете, на ножку младенца вешают такие бирочки, где указаны имя матери, дата рождения, вес и прочее. Вот и ваше имя такая же бирочка… В какой-то момент эта бирочка от меня оторвалась и затерялась. Я не очень переживал по этому поводу. Мне всегда было непонятно — как меня могут характеризовать несколько букв. Ваше имя существует для удобства других людей, а о вас оно ничего не говорит.
Он уже спокойнее посмотрел на Артура.
— Хорошо! Будем считать, что вы существуете!
— Ну, спасибо! — шутливо кивнул Артур.
— В конце концов, это ведь ничего не меняет. Существуете вы или нет, мир от этого не меняется. Это нам кажется, что мы центр Вселенной, и всё крутится вокруг нас. Но это милое заблуждение. Мир был до нас, будет после нас, и, скорее всего, даже не заметит нашего минутного существования.
Артур неопределённо пожал плечами.
— Главное, чтобы мы заметили существование друг друга.
— Да? Я и в своём существовании не уверен.
Он протянул к Артуру руку.
— Ну-ка, ущипните меня!
Артур легонько ущипнул его за локоть.
— Да посильнее! — рассердился Маркус.
Артур ущипнул уже посильней.
— Ой! — отдёрнул руку Маркус.
— Вот собственно это «ой», — обратился он к Артуру, — и является единственным свидетельством и вашего, и моего существования. Как-то мало, вы не находите?
— Я могу ущипнуть ещё сильнее, и вам мало не покажется, — убедительно возразил Артур.
Маркус неожиданно засмеялся.
— А вы мне нравитесь. Даже, если вы часть моего сна, я вам рад.
Он сел на скамейку, Артур присел рядом.
— Я не понимаю ваших сомнений, — сказал Артур. — Вы видите меня, вы меня слышите — вот ещё два доказательства моего существования.
— Что вы, что вы! — замахал руками Маркус. — Как можно верить глазам и ушам? Они только и делают, что обманывают нас. Не зря возникла поговорка: «не верь глазам своим!»
Артур растерялся.
— А чему ж тогда верить?
— Верить нельзя. Надо всё подозревать и всё проверять… Кругом обман… Вот Солнце утром поднимается — обман! Никуда оно не поднимается, это Земля вертится… Вот ночью звёзды на небе видите — и тут обман! Они, может, уже сотни лет, как погасли… А уж если послушать, — что люди говорят? — то поймёшь, одно и то же слово у каждого своё особое значение имеет. И поэтому, даже когда они говорят об одном, говорят они о разном. Как им тогда понять друг друга? Что они могут дать друг другу, кроме невольных обманов?
— Как по-вашему, — обратился он к Артуру, — что реальнее — выдуманное Макондо или существующий Ванкувер?
— Может быть, это разные грани реальности?
— Но это размывает само понятие реальности. В таком случае будет реальным всё, что придумано и названо.
— В какой-то степени, да.
— Вот! Ловлю вас на слове. Любая реальность является таковой лишь в какой-то степени. И очень часто мы эту степень преувеличиваем.
Он наклонился поближе к Артуру, как бы собираясь открыть ему важную тайну.
— Я пришёл к убеждению, что у человека нет ничего, кроме иллюзий. Мы не можем доверять нашим органам чувств. То, что они могут обманывать нас, означает, что они обманывают нас всегда. Это не моё открытие. Ещё Ксенофан считал, что мир не таков, каким его воспринимают наши органы чувств. И Лукреций предупреждал: «если чувства будут не истинны, то наш разум окажется ложным». И Эпикур им вторил: «Разум не может опровергнуть ощущений, потому что сам целиком опирается на ощущения».
— Эпикур был неправ, — Артур пресёк этот ворох цитат, чувствуя, что им не будет конца. — Ощущения говорят нам, что Солнце вращается вокруг Земли, но разум сумел опровергнуть это заблуждение.
— Но ведь это произошло не сразу! Тысячи лет люди жили в заблуждении. Сколько тысяч лет они ещё будут жить в других подобных заблуждениях?.. Чувства обманывают наш разум. Люди просто боятся признать это, боятся очутиться в пустоте. В пустоте собственных заблуждений.
Он говорил с убеждением, подчёркивая мысли пальцем в воздухе.
— Есть глубокая ирония в том, что единственной реальностью для человека являются его иллюзии. Реальность нам недоступна. Всё, что мы называем реальностью, есть её малая часть, искажённая нашим сознанием. Человеческий мир — это тонкая плёнка пены на поверхности океана. Внизу бездна, наверху бездна, но человек не любит туда заглядывать, он увлечён своей жизнью бактерии в тонкой плёнке комфортного мира… Это тяжёлая участь — видеть бездны и сознавать ничтожность человеческого мира. Всё, что человек пишет с большой буквы, является его иллюзиями: Истина, Бог, Родина. Но он не готов нырнуть в бездны. Он обречён жить в мире своих иллюзий… Всё мыслимое человеком, все его истины, законы, убеждения, теории и религии, всё это несёт печать его ограниченности.
— Но как с таким убеждением можно жить? — Артур искренне не понимал этого. — Где найти точку опоры?
Маркус настороженно посмотрел на Артура.
— Нету опоры… Разве вы не чувствуете, что мы висим в пустоте?
Артура стал напрягать этот разговор.
— Нет. Я нормальный человек и стою на земле.
— Нормальный человек — это тот, кто верит в устоявшийся набор человеческих иллюзий, и готов жить в согласии с ними.
Сказано было с убеждением и строго. Так говорят про давно обретённую истину, которую кто-то почему-то не знает.
— Вот материя, — он топнул ногой, — вроде прочная, а мне учёный наш, Ньютон, рассказал, что атом состоит из пустоты. Маленькое ядро и эфемерное электронное облачко на большом расстоянии от ядра, а всё остальное — пустота, — он поднял палец вверх и продолжил. — Учёные выяснили, что вакуум сам порождает материю. Вот я считаю, что мир состоит из пустоты. Пустота — основное свойство этого мира, нулевой элемент в таблице Менделеева. Посмотрите на небо ночью — вы увидите вселенскую пустыню с крошками звёзд. Мир — большая пустыня. Галактики разлетаются друг от друга, и в конце времён не останется ничего, кроме пустоты.
Он грустно махнул рукой.
— Вы знаете — чего я больше всего боюсь? — он с тревогой посмотрел на Артура. — Больше всего я боюсь сойти с ума. Вы не представляете — больше всего я боюсь сойти с ума.
Встал и пошёл шаркающей походкой, осторожно ступая на землю, словно опасаясь, что она провалится у него под ногами.
Странный человечек, оглядываясь по сторонам, ушёл. Артур посидел ещё недолго и, чтобы отвлечься от грустных мыслей, пошёл прогуляться в сад.
В саду пели птицы, лёгкий ветер шелестел листвой. Прогуливаясь задумчиво, Артур наткнулся на Поэта. Он сидел под дубом у небольшой поляны. Это был примечательный дуб. Во-первых, он был единственный, все остальные деревья были фруктовые. Во-вторых, он был самый высокий в саду и, похоже, самый старый. Узловатые корни цеплялись за землю. Вот среди этих корней, положив на них руки, сидел Поэт.
Артур присел рядом. Поэт посмотрел на него и сказал:
— Хотите, прочитаю — что я сейчас сочинил? Это не стихи, а так — настроение, белый стих.
Артур кивнул.
Поэт, задумчиво глядя вдаль, неторопливо, с паузами, проговорил:
«Деревья думают о нас. Они имеют время. Им некуда бежать, им не о чём просить. Им всё дано — и небо, и земля, и воздух, и вода.
Деревья думают о нас. Мы непонятны. Движение — это смерть, живое неподвижно. Так думают они.
Куда же мы бежим, смешные люди? Чего мы ищем, потеряв себя? Кто ищет — потерял. Имеющий не ищет. Имеющий стоит и смотрит в небо. А с неба смотрит Бог. И больше — ничего. Лишь ты и Бог — всё остальное мимо. Всё остальное — суета сует.
Деревья думают о нас. Не понимают. Как можно жить под небом без корней? Как можно верить в то, что где-то лучше? Нет расстояний — только высота.»
Они помолчали. Потом Поэт обернулся к Артуру.
— Человек умирает без воздуха, воды и пищи, но никто ещё не умер без поэзии, без живописи, без музыки. Человек — это тело тёплое. Душа его ребёнок неразумный. Она только учиться ходить и говорить.
Он встал и пошёл в Замок. Артур сел на его место и, закрыв глаза, долго слушал пение птиц и ветра.
Вернувшись в Замок, Артур спросил проходящего мимо Андрона:
— Вы не знаете, где Паскаль?
— Идёмте, идёмте! Все уже собрались на проповедь Мессии.
Артур пошёл за Андроном.
В комнате Мессии, Артур сел на скамью рядом с Паскалем. Мессия стоял к ним спиной перед буфетом-иконостасом и тихонько молился. Артур покрутил головой — а где голубь? — и увидел его на плече статуи Богоматери, откуда он наблюдал за происходящим. Как только Мессия закончил молитву и повернулся к своей пастве, голубь вспорхнул и уселся ему на плечо. «Дрессирует он его что ли?» — подумал Артур.
Мессия на этот раз не стал залезать на стул. Оглядев собрание, он произнёс:
— Сегодня, дети мои, я расскажу вам о равновесии добра и зла. Добро и зло — это человеческие понятия. Если Бог пребольше всего, то и добро, и зло принадлежат Ему, и свет и тьма принадлежат Ему, и известны Ему как нечто единое, что мы в слепоте своей разделяем.
— Ормузд и Ариман, Авель и Каин, были братьями. Добро и зло не противоположны друг другу, добро и зло изначально связывают братские узы.
— Но людям понятнее добро и зло, как противоположные друг другу начала. Об этом говорил Мани, об этом заговорило и христианство. Катары, павликиане и богомилы придерживались манихейских взглядов на два начала мира: добро и зло. Злой бог Иегова подарил людям видимый мир и Ветхий Завет. Добрый бог создал мир невидимый и подарил людям Новый Завет. Так верили они, и так заблуждались. Нет двух Богов — доброго и злого. Бог един, и всё сущее в мире в его воле.
— Не нужен второй Бог, не нужен Дьявол — падший Ангел, чтобы объяснить существование зла.
— Справедливость, совесть, добро и зло, красота и уродство, честность и подлость, обман и истина, — ничего этого нет в мире, всё это принёс с собой человек.
— Может ли один камень быть несправедлив к другому?
— Добро — это всё, что ласково к человеку. Зло — это всё, что его угнетает.
— Солнце — добро. Но подойдите к нему поближе, и оно испепелит вас. Солнце — зло?
— Нет! Добро и зло — это не свойства вещей, а наше отношение к ним. Мир не добрый и не злой. Но мы называем его добрым, когда он греет и радует нас, и называем его злым, когда он убивает и мучает нас.
— Я не зову вас, как танцующий философ, по ту сторону добра и зла, я призываю вас просто забыть эти пустые, ничего не значащие слова. Всё придуманное человеком, существует только в его голове, в мире нет этого.
— В мире нет света и нет тьмы, но есть свет во тьме. Не отделить тьмы от света, не существуют они поодиночке. Нужны они друг другу. Что был бы свет, если б не было тьмы? Что была бы тьма, если б не было света?
— Так и добро, и зло — это две стороны одной монеты. Бог не знает этих слов. И когда слышит их от людей, вздыхает.
— Даже среди людей нет единого понимания — что есть добро и зло? Государства говорят о приверженности добру, а созданы они веками войн, убийств, грабежей. Человеческая история — длинный перечень преступлений. И нет ни одного царственного преступника, кто бы не говорил о добре. И нет ни одного революционера, кто ради грядущего царства добра, не совершил страшных преступлений.
— Довольно лицемерия — забудьте эти слова: добро и зло. Это то, что придумали люди. Если не единый волос не упадёт с головы человека без воли Божьей, то принимайте то, что вы называете злом, как испытание.
— Аминь!
— Я согласен с Мессией, — сказал, выходя с проповеди, Паскаль. — Зло и добро — это человеческие понятия. Положи их в свой карман и не навязывай миру… «Все вещи происходят из необходимости: в природе нет ни добра, ни зла,» — утверждал Спиноза. И Руссо был бесхитростен, когда говорил: «В чём вижу добро — то и есть добро, в чём вижу зло — то и есть зло». То есть в мире нет ни добра, ни зла. Появляется человек, появляется добро и зло. Это как эффект наблюдателя в квантовой физике. Пока за ним не следят, фотон ведёт себя, как волна. Как только подойдёт человек, фотон становится частицей… Это всё от гордыни человеческой. Ну как же! — мы созданы Богом, для нас создан весь этот мир со всеми животными и растениями в нём. Человек уверен, что мир обязан ему угождать. А если что-то не так, это немедленно называется злом…
— Христиане объясняют существование зла неизбежным следствием свободы воли, которой Бог наделил человека, — взяв Артура под локоть, рассуждал Судья. — Но как свобода воли вяжется с утверждением «не единый волос не упадёт с головы человека без воли Божьей»?
— Надо запретить средства от облысения, — пошутил Артур. — Они явным образом нарушают Божью волю.
Судья не понял юмора и посмотрел на Артура недоумённо, а потом продолжил свою мысль.
— Даже если это так, как говорят христиане, как расценивать моровые болезни, которые периодически прокатываются по миру, и кладут и святых, и грешников рядом без разбора? По чьей злой воле они происходят? Неужели тоже по воле Божьей?
— Вот Мессия и говорит, что это не зло, это испытание, — попробовал пояснить Артур.
— Кому испытание? Тем, кого в могилу положили? Или тем, кого оставили без родных, без детей? Такие испытания называются геноцидом и являются преступлением против человечества.
— Это он к процессу готовится, — шепнул на ухо Артуру Паскаль и увлёк его за собой.
— Ну как тебе в нашем безумном раю? — спросил Паскаль. — Осваиваешься потихоньку?
— Я вообще не знал, что бывают частные психиатрические больницы. Про частные тюрьмы слышал, а про больницы — нет.
— Ты отстал от жизни, — улыбнулся Паскаль. — Сразу видно, что ты из страны, ещё недавно строившей рай на Земле по версии Маркса и Ленина. В мире частных медицинских клиник больше, чем государственных. Да, в психиатрии это не так заметно, но тенденция такова.
— Но частные больницы должны зарабатывать, должны приносить доход. А какой доход принесёт нашему Хозяину его Замок? По-моему, одни убытки.
— Согласен. Этот Замок не рядовая больница. Для Хозяина, формально, — это благотворительность, а фактически, — это его маленький мир, где он всевластный божок. Он мне говорил, что продолжает доброе дело своего рода, это, так сказать, семейная традиция. Но я знаю, что он наслаждается властью и своей страстью коллекционера.
Паскаль с иронией посмотрел на Артура.
— Мы его коллекция. Такая же, как те картины, что висят в его комнатах. Кто-то собирает редкие марки, а Хозяин собирает редких психов. Он намеренно перевёл в другие больницы всех, кто ему не интересен, как он говорит, — с медицинской точки зрения.
— И что же — никто его не контролирует?
— Ну почему же… В прошлом году к нам приплывала комиссия с проверкой. Солидный профессор в очках, как я понял, давнишний знакомый нашего Хозяина ещё по медицинскому институту, ходил с врачами по комнатам, осматривал, как мы живём, спрашивал: есть ли какие-то претензии к персоналу больницы? Я сказал:
— У меня нет претензий к персоналу, у меня есть претензия к Богу. Как-то он невнятно объяснил нам цель нашего пребывания на Земле, и хотелось бы у Него уточнить: в чём смысл жизни?
Профессор посмотрел на меня оценивающе и сказал:
— Это вы у Него спросите сами, — и, повернувшись к своим коллегам, лукаво добавил: — Где же ещё искать смысл жизни, как не в сумасшедшем доме?
Вечером друзья пили горячий чай с сушёной вишней во дворе, болтали о разном.
— Как-то не хватает женского общества в Замке, — несколько разочаровано сказал Артур. — Ты говорил, что общался с медсестрой. Красивая была женщина?
— Она была индианкой. Красивой я бы её не назвал, но она была добрая и всем улыбалась. Она рассказывала мне, что в Калькутте у неё есть парень и, когда он закончит институт и устроится на работу, они поженятся… Вот вторая медсестра была фигуристая женщина бальзаковского возраста. «Есть что потрогать глазами», — говорил Писака и пытался за ней приударить, читал ей сонеты Шекспира в оригинале. Но она была женщина приземлённая и не оценила его образованность, подсунула ему вместо лекарства слабительное. Ох он её костерил потом! — засмеялся Паскаль, хлебнул чаю и продолжил. — Когда я сюда поступил, на втором этаже были две женщины. Одна совсем старая, почти не выходила из комнаты, а вторая была молодая, жуть как красивая. Вот бывает такое — красивая и страшная, демоническая красота. Смотришь на неё, глаз не можешь оторвать, а она только посмеивается. Волосы чёрные, как уголь, и глаза такие же, прожигают тебя насквозь. Цыганка была. Её сам Хозяин побаивался, и при первой возможности избавился от неё.
— Она мне нагадала долгую жизнь в далёких краях, — поделился Паскаль. — Жаль только не сказала — в каких?.. А потом вообще меня озадачила. Вижу, говорит, женишься ты и будет у тебя двое детей, девочка и мальчик. А жена твоя, говорит, ближе, чем ты думаешь… Уж не ты ли? — спрашиваю, — только смеётся.
— А как она сюда попала?
— Слухи ходили, что любовника своего убила, а потом откопала его могилу и оживить пыталась колдовством. Но это слухи, толком не знаю.
Вернувшись к себе, Артур улёгся на кровать и открыл книгу.
«Любая религия, утверждая всемогущего Бога, упирается, как в глухую стену, в вопрос — почему на свете существует зло? Приходится делать неприятный выбор: либо Бог желает зла, и тогда Он не всеблагой; либо Бог не желает зла, и тогда Он не всемогущ. Правда есть ещё третий путь — этот мир покинут Богом, он оставлен Им человеку. Но тогда появляются: Бог и мир. Значит, Бог меньше сущего. Что опять унижает Бога.
Если, как утверждает Библия, ни единый волос не упадёт с головы человека без воли Божьей, значит, есть Его воля во всяком зле. Впрочем, религия непоследовательна в этом вопросе. Она утверждает, что Бог наделил человека свободной волей. Тем самым сняв с Бога обвинения во зле опять же за счёт ограничения Его всемогущества. Ведь «свободная» от кого? — да от Бога конечно.
Единственным разумным выходом, на который пока не отважилась религия, было бы признать, что Богу не ведомы добро и зло. И если Он ниспослал Моисею десять заповедей, то вовсе не из моральных, а из практических соображений.
Бог наверно прагматик. Он ведает свою пользу. И вряд ли в его лексиконе есть это смешное слово — справедливость.»
Послышался тихий, странный стук в дверь. Сначала один, через паузу — два. Он с любопытством посмотрел на дверь. Дверь открылась и в комнату вошёл Никто. Он приложил палец к губам и тихонько прикрыл дверь.
Он медленно прошёлся по комнате, осмотрев её. Привстав с кровати, Артур с удивлением продолжал за ним наблюдать.
Осмотрев всё, Никто подошёл к Артуру, откинул капюшон и присел на кровать.
Это оказался человек около тридцати лет с длинными волосами, и с острым испытующим взглядом. В лице его, вроде простом и неброском, было что-то неуловимое, что постоянно менялось и не давало описать его. Он внимательно посмотрел Артуру в глаза и негромко сказал:
— Всё, что я вам скажу, должно остаться между нами.
Он ещё раз подозрительно оглядел комнату, как будто предполагал в ней спрятавшихся врагов.
Наклонившись к Артуру, продолжил:
— Я предлагаю вам вступить в тайный союз. Точнее, в два тайных союза. Я являюсь их основателем и предлагаю вам присоединиться к моей борьбе.
— И что это за тайные союзы, в которые вы предлагаете мне вступить?
— Союз за освобождение человечества и Союз за освобождение от человечества. Вы можете вступить в любой из них, или сразу в оба.
Артур задумался.
— По-моему, тут какое-то противоречие. Как можно одновременно бороться за и против человечества?
— Никакого противоречия. Всё укладывается в начальную установку.
— И какова эта установка?
— Человечество должно либо измениться, либо погибнуть. Первый Союз выполняет первую часть установки, второй, соответственно, вторую.
— И как должно измениться человечество?
Никто помолчал и потом убеждённо произнёс.
— Человечество пошло по тупиковому цивилизационному пути. Надо вернуться к истокам, к естественному существованию.
— А цивилизация, по-вашему, неестественный путь?
— Да. Вся суть цивилизации в подчинении человека человечеству. Чем дальше, тем больше человек теряет свою индивидуальность, свои права, своё божественное происхождение. Человечество становится похоже на разваренную рисовую кашу, где ни одна рисинка не отличается от другой. Я не хочу оказаться в этой кастрюле, я не хочу становиться кашей, которую кто-то готовит себе на обед. Я возглавляю бунт человека против человечества.
— Вы анархист! — догадался Артур.
— Ну, это очень поверхностное толкование. Я против государства, подавляющего личность. Но анархическая вольница — источник хаоса и нестабильности. Нужен срединный путь.
— Что он из себя представляет?
— Поговорим об этом после. В какой Союз вы хотите вступить?
Артур задумался — как бы повежливей отказаться?
— А много людей в ваших Союзах?
— В Союзе освобождения от человечества нас пока двое. Я займусь руководством, а вы привлечением новых членов.
— А в Союзе освобождения человечества?
— Там пока вы один. Но это позволяет вам возглавить его.
— А почему вы не вступили в него?
Никто помолчал, пытливо вглядываясь в глаза Артура, потом отвёл свой взгляд и нехотя пояснил:
— Честно говоря, я не верю в возможность исправления человечества. Но даже Бог, разгневавшись на человечество, дал ему второй шанс. Я просто последовал Его примеру.
Артур вздохнул и предложил собеседнику:
— Давайте, я немного подумаю. Мне надо осмыслить ваши предложения.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился Никто. — Если надумаете, дайте мне знать.
Никто поднялся, накинул капюшон. Посмотрел на Артура, приложил палец к губам. Артур согласно кивнул. Поздний гость, приоткрыв дверь, внимательно оглядел двор и вышел.
¶