Одинокий волк.
Утром Артур вместе с Демоном впервые вышел на берег острова. Сняв обувь и подвернув штанины, он вошёл в воду и умылся солёной океанской водой. Постоял, наблюдая, как над горизонтом восходит солнце, слушая крики небольших серых птиц с белой грудкой, летающих над водой.
— Это буревестники? — повернувшись, спросил он Демона.
— Да… Puffinus bailloni. Это аборигены, коренные жители нашего острова… Тех, что в саду, завезли из Индии… Пару раз видел альбатросов. Но они живут южнее, — он махнул правой рукой, — у нас для них слишком жарко.
Он усмехнулся.
— Когда я сюда попал, у Хозяина жили два старых попугая. Пёстрые, красивые — хорошо ругались по-латыни! Видно монахи научили… Потом однажды клетки оказались открыты, а на полу валялись пёстрые перья. Полагаю, тут не обошлось без Филипа… Ну ладно! Займёмся делом.
Рыбалкой это можно было назвать весьма условно. Видимо днём ранее Демон забросил сети в маленькой бухточке у берега. И теперь им предстояло вытащить улов. Они разделись и, войдя по пояс в воду, стали тащить сети. Демон действовал ловко, видно было, что это для него — дело привычное. Артур, упираясь ногами в каменистое дно, тянул свой конец изо всех сил. Поскользнувшись на скользких камнях, потерял равновесие и выпустил сеть. Чертыхнувшись, снова пошёл за ней. Вытащив, наконец, свою снасть на берег, бросил её и сел отдышаться.
— Как быстро ты выдохся! — засмеялся Демон.
— Это с непривычки, — смутился Артур. — Сейчас, я чуток отдохну.
Демон взял две корзины, одну бросил к ногам Артура и сел перебирать улов. Улов выдался богатый. Была одна, довольно крупная, пеламида, два луфаря, рыба-носорог. Мелкую рыбёшку, в том числе красивых клоунов, Демон выбрасывал обратно в океан. Посмотрев, как ловко он работает, Артур присоединился.
Через десять минут обе корзины были набиты доверху. Набросив сверху корзин холщовые тряпки, Демон затянул их шнуром.
— Ну вот, на праздничный обед уха будет.
Демон помыл руки по локоть в прибрежной воде и сел рядом с Артуром.
Артуру хотелось его о многом спросить, но он не решался заговорить.
Демон, казалось, о чём-то думал, глядя за горизонт. Потом встал и пошёл вдоль берега.
— Идём, покатаемся на лодке вокруг острова.
Артур поднялся и пошёл следом.
Они прошли по песчаному берегу мимо редких, невысоких кокосовых пальм до небольшого пирса, где стояла рыбацкая лодка с вёслами. Демон вытащил из кармана ключ, и снял замок с лодочной цепи. Артур залез в лодку. Демон запрыгнул следом и сильно оттолкнулся от пирса веслом.
Он долго грёб молча, но потом отпустил вёсла и заговорил.
— Ты считаешь меня преступником? Да, я преступник. Я преступил земной закон. Но так поступает любой сильный человек. И если у него получается совершить задуманное, его назовут великим. Моё преступление в том, что у меня не получилось.
Он угрюмо замолчал, но потом продолжил:
— У меня была великая идея. Мне не нравилось — как живут люди, чем они живут. Человеческий мир погряз в грехе. Но грех этот не тот, о котором твердят святоши. Этот грех страшнее. Главный человеческий грех — немощь. В погоне за счастьем, человек прогибается под власть, с их законами, под святош, с их заповедями, под мир физический и духовный, окружающий его. Человек становится рабом обстоятельств. Рабство я считаю самым презренным грехом. Этот грех я хотел искупить своим подвигом. Я не мог в одиночку изменить земной мир. Я решил построить свой мир — подземный. Где будут мои законы, где будет моя вера — ну разве не великий проект?
— Какой подземный мир? — не удержался Артур. — Что за утопия?
— Утопия?.. А что не утопия?.. Разве есть что-нибудь иное? Расскажи мне, может я чего-то упустил? — Демон усмехнулся. — Все строят свои Утопии… Кто-то строит демократическую Юсандию, рассеивая семена демократии бомбами по всему миру. Кто-то строит правоверную Русалию, странный синтез христианства с марксизмом. Кто-то сшивает белыми нитками лоскутную Европию, а кто-то ставит на плиту тяжёлый Поднебесный Чайник. Все нашли занятие себе по душе… Я построил свою Утопию, зачем мне чужая?
— Вы считаете рабство грехом, но сами похищали людей, превращая их в своих рабов. По-моему, здесь есть противоречие. — снова не удержался Артур.
— Противоречие… Они были рабами от рождения, я только воспользовался ими, как пахарь пользуется волами… Рождаются рабами, живут рабами и умирают, так и не узнав, что прожили рабскую жизнь.
Демон становился всё угрюмее, но что-то распирало его изнутри. Видно было, что он давно не с кем не говорил о наболевшем.
— В мире нет такого понятия — справедливость. Справедливость — это человеческая хотелка. Может быть, и Бог понадобился не для того, чтобы объяснить мир, а для того, чтобы появилась справедливость…
— Рай — это место, где всё хорошо и нет никаких вопросов. Ад — это место, где всё плохо и много вопросов без ответов. Поскольку наш мир больше подходит под второе описание, ясно, где мы находимся…
— Да, я хотел быть богом. Богом подземного мира. Чем я хуже олимпийских богов? Но они придуманные, а я вот он — живой. Я всегда был силён, всегда был дерзок. Мне всегда было душно среди людей.
— Да по сравнению с этими богами, я ещё образец порядочности. Титаны и Боги были каннибалами, глотали своих сыновей, как возможных соперников за власть. Геракл был детоубийца. Один Прометей, кажется, ничем не запятнал себя, кроме любви к человечеству.
— Вы не любите людей? — догадался Артур.
— Как я могу их любить? Для этого, как минимум, нужно относиться к ним серьёзно, а это невозможно. Как можно серьёзно относиться к чему-то мелкому, сиюминутному, преходящему? Это всё равно что полюбить пылинку, которую ветер несёт мимо тебя. Не успел полюбить, а любить уже некого.
— Человек — это трава. Сегодня есть, завтра нет. Сегодня радуется солнцу, завтра гниёт в земле или идёт на корм скоту. А на его месте поднимается новая трава — такая же бессмысленная и безвольная.
— Личность, воля, характер — это то, что должно быть в любом случае. Есть вещи, не зависящие ни от чего. Неважно — кто там на небе: Бог, Аллах, Будда или просто вселенские сквозняки. Ты есть, значит, ты должен быть. Так будь! Человек — это личность. И тем более он человек, чем глубже и твёрже его личность. Малодушие, безволие — обличают недочеловека. Взлететь в небеса могут сильные духом. Их крылья поднимут на высоту, куда не долетают орлы. Вот такого человека я мог бы, если не любить, то уважать. А это стадо вчерашних обезьян, что называют себя людьми, у меня вызывает отвращение…
— Впрочем, я — не мизантроп, и не против людей. Я их по-своему люблю. Они забавные.
— Я не хочу быть волом, впряжённым в упряжку, которая называется «прогресс человечества», мне дела нет до всего человечества. Оно без меня обойдётся? Ну, и прекрасно, я без него — тоже… Ненавижу тех, кто знает, как мне жить.
— Человек — социальное животное. Но если вдруг случилось так, что ты выпал из обоймы, ты можешь попробовать жизнь одинокого волка, ты можешь сказать: я никому ничего не должен. Только будь готов принять и обратную сторону этой монеты: тебе никто ничего не должен.
Демон вдруг замолчал. Желваки на его скулах гуляли. Он внимательно посмотрел на Артура.
— И зачем я тебе всё это рассказываю?
Артур увидел, что лодка тем временем заплыла далеко от острова. Заметив его беспокойство, Демон спросил:
— Ты плавать умеешь?
— Не знаю…
— Так проверь…
Он кивнул за борт.
Артуру не хотелось показать свой страх, и он сказал:
— Почему нет?
Поднялся, скинул рубаху и штаны, наступил на край лодки и, оттолкнувшись, прыгнул. Окунувшись с головой, он энергично заработал руками — как будто руки сами знали, что делать. Он поплыл кролем. Отплыв метров на двадцать, повернулся и радостно крикнул:
— Я умею плавать!
Затем перевернулся на спину и, не торопясь, поплыл обратно. Через минуту он оглянулся, лодки не было. Предчувствие толкнуло его в грудь. Беспорядочно ударяя по воде руками, он стал озираться. Лодка была от него далеко. Не дожидаясь Артура, Демон плыл к острову.
— Главное, без паники! — мелькнуло в голове.
Он снова лёг на спину и, стараясь ровно дышать, поплыл по направлению к берегу.
Редкие облака скользили по синему небу. Лёгкий ветерок подгонял волны. Два океана соприкасались друг с другом — водный и воздушный. И между ними, на самой границе, плыл маленький человек, затерянный в двух океанах. Он гнал от себя мысли и плыл на автомате. С непривычки быстро устали руки и ноги. Минут через пятнадцать, хотя они показались ему вечностью, по пене на волнах он понял, что берег близко. Окончательно выбившись из сил, он буквально выполз на берег и упал на камни, закрыв глаза. В ушах гудело, сердце билось, дыхание прерывалось. Только минут через пять он смог встать. Увидев вдалеке Демона побрёл по камням к нему. Демон уже привязал лодку и повесил замок. Он поднял одну корзину, забросил её на плечи и, не глядя на Артура, сказал:
— Бери вторую, идём в Замок.
И пошёл.
Артур минуту смотрел ему вслед, потом оделся, взял вторую корзину, с трудом закинул её на плечи и, спотыкаясь, побрёл следом.
Уже в Замке, спустившись в подвал и сняв корзину с плеч, он посмотрел на Демона и сказал:
— Я чуть не утонул.
Демон бросил беглый взгляд.
— «Чуть» не считается. Иди наверх и позови Андрона. У нас много работы.
Артур поднялся во двор и позвал Андрона. Втроём они принялись чистить рыбу.
Андрон болтал о всякой всячине, Демон всё больше молчал. Только один раз, когда Андрон рассказывал о проповеди Мессии, Демон заговорил:
— Не люблю этого клоуна, самозваного Мессию. Но надо признать, иногда у него проскальзывают близкие мне мысли. Меня заинтересовала его проповедь о добре и зле.
— Вас же не было на проповеди, — удивился Артур.
— Я смотрел запись на компьютере у Хозяина, — бросил беглый взгляд на Артура Демон. — В каждой комнате, в светильнике на потолке, есть видеокамера. Так что Хозяин, как вездесущий Бог, всегда в курсе того, что происходит в его владениях.
— Так вот, когда говорят о добре и зле, надо уточнить — для кого? То, что является добрым для человека, необязательно будет добрым для человечества. Конфликт интересов и ценностей между человеком и человечеством для меня очевиден… Те, кто добро и зло соотносят только с человеком, спасают больных, слабых, нежизнеспособных, то есть всех ранее обречённых суровым законом естественного отбора. Но закон этот возник не случайно и не по злому умыслу. Собственно, именно ему мы и обязаны своим существованием, мы прошли этот отбор. Не стала ли человеческая мораль неестественным отбором? Я бы даже сказал — противоестественным.
Он рубил рыбьи головы с ловкостью палача, бросая их в отдельную корзину.
— Будет ли прав тот садовник, который всячески лечит и выхаживает больные листья дерева, не понимая, что приносит тем самым вред дереву? Больные листья должны быть сорваны, если добро — это здоровое дерево.
Артур молчал, уже не желая спорить. Он хотел спросить Демона про коричневую сумку. Но глядя на его суровое лицо, так и не решился.
Только через час они закончили чистить рыбу, закинули её в холодильник, и Демон отпустил Андрона с Артуром. Артур поплёлся в душ, ему казалось, что он пропах рыбой насквозь, и уже никогда не отмоется.
Искупавшись и пообедав, он заглянул в комнату Паскаля. Увидев, что тот стучит по клавиатуре ноутбука, как опытная машинистка, всеми десятью пальцами, не стал его отвлекать и прикрыл дверь. Оглянув двор, он заметил Писателя, сидящего за столом. Тот также увлечённо что-то строчил. В воздухе невидимо витали Музы литературы и программирования. Артур подошёл к Писателю и сел напротив.
— Не помешаю?
— Уже помешали… Вспугнули Музу. Она не любит посторонних.
— Мне уйти?
— Да сидите уже! Я закончил абзац и могу передохнуть.
— Почему вы взяли себе такой псевдоним? Вы любите Достоевского?
— Я его люблю и ненавижу одновременно. В одной из газет я напечатал свою статью: «Достоевский как зеркало русского Ада». Смысл статьи: Ад не под землёй, не после смерти, Ад у нас внутри. И Достоевский знал об этом лучше кого-либо. Говорят, в какой-то газете он прочитал о преступлении прототипа Раскольникова. Чепуха! В какой газете он тогда прочёл о подпольном человеке? Нет! И Раскольников, и Иван Карамазов, и подпольный человек — всех он носил в своей душе, все они были ему родные. Это обычная писательская история. И Шекспир Шейлока извлёк из собственных карманов.
— По-моему, это преувеличение. Ещё Лермонтов писал, что не стоит путать автора с его героем.
— Лукавил ваш Лермонтов. Печорин его альтер-эго. В двадцать пять лет так убедительно можно писать только о себе.
— И за что же вы любите, не любите Достоевского?
— Я его люблю за честность подпольного человека, и не люблю за лицемерно положенное под подушку Раскольникова Евангелие.
— Чем вам Евангелие не угодило?
— Пустышка-с! — как сказал бы Свидригайлов. Не верю! — как сказал бы Станиславский.
Артур невольно улыбнулся.
— Значит, вам подпольный человек близок?
— Он всем близок. Но все стыдятся в этом признаться, а Достоевский не постыдился — уважаю!
— Я, как двоюродный дворянин… — продолжил Писатель.
— Что, что? Двоюродный дворянин — это как? — не понял Артур.
— Мой двоюродный брат — дворянин. Соответственно я — двоюродный дворянин… Мой брат — убеждённый монархист, член Феодально-демократической партии. «За веру, царя и Отечество» и всё такое прочее. Лидером её является, само собой, монарх. Члены партии автоматически становятся дворянами.
— А откуда взялся монарх? Опять Рюрика варяги пригнали?
— Ну зачем же?! У нас демократия. Монарх выбирается пожизненно на съезде партии общим голосованием.
— Ну какой же это тогда монарх? Монарх — это «милостью Божьей»…
— Милость Божья по-разному проявляет себя, и посредством голосования тоже.
— Так вот я, как двоюродный дворянин, — продолжил он, — понимаю желание Фёдора Михайловича усидеть на двух стульях. Он думал — как бы подпольного человека с Богом примирить? И ничего лучшего не придумал, как Евангелие ему под подушку положить. Это Евангелие-то Раскольникову только на каторге понадобилось. До этого он его в руки не брал. Вы перечитайте, перечитайте! Он же про Наполеона думал, про «власть имею», про Евангелие он и не вспоминал.
— Нет, вы меня запутали! Раскольников — это одно, а подпольный человек — это другое.
— А вот и неправда-с, всё это лыко в одну строку. Раскольников то и есть подпольный человек, который из своего подполья вышел!
Артур решил сменить тему. Он спросил, кивнув на стопку бумаги:
— О чём ваш роман?
— У меня очень сложный, многослойный замысел. Первая глава, которую я сейчас пишу, — это роман в романе. XIX век, альтернативная история. Толстой стреляется на дуэли с Достоевским.
— Как интересно! Я знаю, что Толстой хотел стреляться с Тургеневым, но с Достоевским он, по-моему, даже никогда не встречался… А причина дуэли?
— Достоевский украл у Толстого идею романа «Преступление и наказание».
— Помилуйте! Должны же быть основания для такого обвинения!
— Основания — моя авторская фантазия! Я не пишу документальную прозу. Это высокохудожественное произведение.
Артур поинтересовался:
— И чем закончится дуэль?
— Я ещё не решил — кого мне надо убить?
— А надо?
— А как же! Я пишу универсальный, многожанровый роман, в том числе, с детективной составляющей. А какой же детектив без убийства?.. Вот убьёт Толстой Достоевского, а Порфирий Петрович расследует дело и придёт к нему в Ясную Поляну: «вы и убили-с»!
Артур не удержался и засмеялся, представив эту картину.
Писатель сердито посмотрел на него, и Артур, извинившись, оставил Писателя наедине с его Музой.
Заглянув ещё раз в комнату Паскаля, Артур увидел, что тот уже спал за столом перед ноутбуком, положив голову на руки. По экрану бежали беспорядочные символы, из наушников на столе доносилась музыка. Артур узнал «Nothing Left To Lose». Он вышел, тихонько закрыв дверь.
Прогуливаясь по коридору, Артур заметил приоткрытую дверь в комнату Андрона. Любопытство подтолкнуло его заглянуть внутрь. То, что он увидел, его озадачило. Посреди комнаты стоял большой квадратный деревянный ящик, засыпанный землёй. Андрон стоял на коленях перед ним, и что-то увлечённо делал, разговаривая с кем-то. Артур прислушался.
— Ну давай! Ну давай, дорогой, смелее!.. Что ты, как маленький, капризничаешь!
Артур постучал и Андрон обернулся.
— Заходите! Но только смотрите под ноги. Не раздавите никого.
Артур на цыпочках, балансируя руками, осторожно подошёл к ящику. Это был настоящий муравейник. Десятки муравьёв деловито сновали туда-сюда. Андрон любовался этим броуновским движением с явной гордостью хозяина муравьиной страны.
— Но ведь красота! Посмотрите, какая красота! Все при деле, никто не бездельничает. Вот у кого нам надо поучиться!
Артур присел рядом.
— Я слышал от Хозяина, что вы хотите научить их ходить на задних ногах.
Андрон помолчал, насупившись, но потом сказал:
— Я хочу подарить им руки.
— Вы думаете, они смогут построить свою цивилизацию?
— Они давно строят её. Сейчас они уже находятся на уровне formica habilis. Я пытаюсь продвинуть их развитие до formica erectus.
— От erectus до sapiens — ещё очень далеко. Человеку понадобился на этот переход миллион лет… А вас не смущает, что у них очень маленький мозг?
— Это не принципиально. У динозавров мозг был больше нашего, это им не помогло.
Он увлечённо оборотился к Артуру.
— Вы знаете, что некоторые муравейники могут содержать до миллиона муравьёв? Это же большой мегаполис, с жёсткими порядками вроде наших законов. Это не стадо, не стая, это социальное общество — признак цивилизации… И с разумом у них всё в порядке. Вот посмотрите!
Он выловил одного муравья и поднёс его к носу Артура. Артур невольно слегка отшатнулся.
— Это Myrmica ruginodis — лесной муравей, живущий, в основном, в северном полушарии. Мне повезло найти его здесь. Он обладает явными признаками сознания. Он узнаёт себя в зеркале — на это способны очень немногие животные.
Андрон вернул муравья обратно.
Артур оглядел комнату.
— Слушайте, они же наверно и в кровать к вам забираются?
— Я отодвинул кровать от стены, и ножки кровати поставил в банки с водой. У меня всё продумано.
Артур встал.
— Осторожно! — вскрикнул Андрон.
Он ловко подставил ладонь, спасая муравья на полу. Муравей был спасён и вернулся в ящик.
— Джайнисты в Индии — поучал Андрон, — ходили только босиком и подметали дорогу перед собой веничком, чтобы ни на кого не наступить… Я однажды о чём-то задумался и наступил в саду на муравейник. Присел я, посмотрел на дело ног своих, и так мне стало нехорошо!.. Как жалко! Ходим по чужим мирам и даже не замечаем. На кого сердиться потом, когда кто-то наступит на нас?
Артур на цыпочках проследовал к двери и вышел из комнаты.
Писатель стоял напротив «Мыслителя», наклонив голову, как это делают посетители музея, осматривая картину или скульптуру.
— Как вы считаете, — спросил он у подошедшего Артура, — о чём он думает?
Артур присел на корточки и заглянул в лицо «Мыслителя». В отличие от мраморных статуй богов и героев, вытесан он был из глыбы серого, с синеватым оттенком, гранита.
— Изначально это была часть композиции «Врата ада», — сказал Артур, — и «Мыслитель» назывался «Поэт». Данте обдумывает свою «Божественную комедию», размышляет о тяжёлой судьбе грешников.
— Что же он такой мускулистый? Что-то не похож на поэта.
Артур поднялся и пояснил:
— Натурщик был такой, боксом занимался.
— А что — среди поэтов натурщиков не нашлось?
— Не поэтское это дело, — пошутил Артур, — голым телом торговать.
Мимо них прошёл Ньютон, направляясь в сад. Писатель проводил его взглядом.
— Учёный наш совсем спятил, — посплетничал Писатель. — Он у себя в комнате вечный двигатель мастерит. Если научное сообщество узнает, его засмеют, диплом отберут и учёной степени лишат.
— Кругом одни сумасшедшие! — он развёл руками. — Как тут жить нормальному человеку?
На ужин были макароны с тушёнкой. Артур рассеянно тыкал пластмассовой вилкой в тарелку, вспоминая утреннюю «рыбалку» с Демоном. Доев макароны и выпив компот, он лёг на кровать, открыв книгу.
«Какие могут быть объяснения текущего мира? Их множество, но изначально они разделяются на две ветки, в зависимости от существования или несуществования Бога. Это основная развилка на этом пути. Разумеется, в версии с Богом всё проще. Можно облегчённо выдохнуть:
— Уф! Основные проблемы можно повесить на Него. Пусть теперь Он думает — откуда Он взялся и зачем Он нужен? А мы выучим несколько заповедей и обрядов, и будем жить спокойно, в ожидании обещанных пряников.
Другая версия гораздо сложнее. Темны и неведомы пути её. Не на кого свалить свою тяжкую ношу — придётся нести самому. Поэтому ещё люди так цепляются за бороду Бога, за полы Его халата — или что он там носит? Признать, что весь этот бескрайний мир, всеми своими тайнами, всей своей тяжестью лежит на твоей душе — мысль невыносимая. Такую ношу нести тяжело, подкашиваются ноги.
Возможен ли «срединный путь»? Об этом надо бы спросить у буддистов. Хотя, глядя на золочённые статуи Будды, закрадываются сомнения. Бога в буддизме, как такового нет, но Будда успешно его заменяет. И золочённые истуканы, и поклонение праху, наводят на мысль, что одной ногой буддизм остался в язычестве. Впрочем, этот упрёк можно бросить всем ортодоксальным религиям. Поклонение святым мощам в христианстве — явный рудимент язычества.
Некоторые верующие люди упорно пытаются подружить веру с разумом. От Декарта до Суинберна, эти попытки не прерываются.
Интересный научный подход предлагает известный математик профессор Виркли. Являясь специалистом в области теории вероятности, он решил рассчитать вероятность существования Бога. К этой непростой задаче он подошёл со всей серьёзностью. Профессор вывел сложную формулу для расчёта, с двумя десятками параметров, среди которых — количество упоминаний о Боге в письменных источниках, начиная с шумерской цивилизации, достоверность этих источников, количество подтверждённых чудес, известных историкам, количество верующих в Бога, время существования этой веры и так далее. Расчёты показывают, что вероятность существования Бога в настоящее время составляет полпроцента, что является приемлемым результатом, ведь люди играют в лотерею, где вероятность выигрыша значительно меньше. Что интересно, согласно формуле профессора Виркли, вероятность существования Бога со временем увеличивается, и когда-нибудь определённо достигнет одного процента, что не может не радовать Его поклонников.»
Голова склонилась на грудь, глаза закрылись.
Спал в эту ночь он, как убитый.
¶