Из чего сделаны люди.
С утра Паскаль с Артуром гоняли мяч во дворе. Ворота Паскаля были между статуй Геракла и Персея, ворота Артура — между Афиной и Афродитой. Бегать приходилось боком, огибая цветочные клумбы и «Мыслителя». Однажды мяч остался на клумбе, и Паскаль, озираясь, — не видит ли Офелия? — осторожно, на цыпочках прошёлся по клумбе и достал мяч.
Набегавшись, они уселись за столом, и пили компот, разливая его по кружкам из чайника.
Паскаль улыбнулся, что-то вспомнив.
— Когда мне исполнилось восемь лет, отец стал учить меня программированию. Он выбрал для обучения язык Паскаль. Детские впечатления самые сильные и глубокие. Может быть, поэтому, даже выучив впоследствии ещё несколько языков, для себя я писал всегда на Паскале. Мои институтские друзья подсмеивались надо мной и дали мне это прозвище… Но я хотел рассказать не об этом. Угадай, какую первую свою программу я написал в восемь лет?
— Какая-нибудь игра?
— Не угадал. Первая программа, которую я написал была «генератор слов». Программа просто выдавала пары слов. Первое слово из набора прилагательных, второе из набора существительных. Иногда получались забавные сочетания: чёрный свет, голодный сон, громкий друг… Потом я стал усложнять программу, добавил третье слово — глагол. Стали получаться фразы типа «построй весёлый дом» или «найди зелёного тигра». Создавалась иллюзия, что ты общаешься с компьютером, и он даёт тебе свои советы.
Он засмеялся.
— Потом я писал разные программы, но про «генератор слов» не забывал, и постоянно его дорабатывал. В итоге получился симулякр искусственного интеллекта. Задаёшь программе вопрос, она тебе отвечает. Разумеется, поначалу в ответе не было никакой связи с вопросом. Но я дорабатывал программу и ответы становились всё более корректными… И вот однажды… я спросил — «как дела?» — и получил ответ — «бывает лучше». Я улыбнулся — ну надо же! — и задал следующий вопрос — «чего тебе не хватает?»
Он посмотрел на Артура, выдерживая паузу.
— Можешь мне верить, или не верить, но ответ был коротким — «смысла»… Я просто не поверил своим глазам. Я прекрасно знал свою программу. Я отлично понимал, что это никакой не искусственный интеллект, это только симулякр.
Он пожал плечами.
— Всё можно было объяснить случайностью, совпадением. Да, собственно, так это и было. Всегда есть вероятность, что случайный набор слов окажется мудрым афоризмом. Говорят, если дать бессмертной обезьяне пишущую машинку, рано или поздно она наберёт текст романа «Война и мир»… И тем не менее, этот случай меня поразил и запомнился.
Пришли Поэт с Сократом и началась подготовка представления. Остановились всё же на предложении Артура, потому что Паскаль не хотел играть в античной драме, а Сократ был категорически против новомодного театра абсурда. На роль Евы уговорили Андрона.
— Я тебе подарю чудесный гиматий, — пообещал Сократ. — Мне он уже мал, а тебе будет в самую пору.
— В конце концов, — убеждал Паскаль, — в шекспировском «Глобусе» тоже все женские роли играли мужчины.
Представление решили ставить в саду.
— Райский сад у нас есть, — говорил Паскаль. — Одну из яблонь назовём деревом познания добра и зла.
Сократ задумался.
— Иегова — это всё-таки не Зевс. Он не может ходить в хитоне. Надо хотя бы хламиду сверху накинуть.
— Ты не знаешь, что носили в те времена? — обратился он к Паскалю.
— Я не знаток древнееврейской моды. Думаю, хламида подойдёт.
— А я что буду делать? — обиженно спросил Поэт.
— А ты будешь изображать античный хор, — предложил Сократ. Пусть хоть что-то будет античное в нашем представлении.
— Не буду я изображать хор! — обиделся Поэт.
— Ты будешь автором пьесы, — успокоил его Паскаль.
После обеда пришёл Адам. Артур рассказал Адаму про рыбалку.
— Демон хотел меня утопить.
Адам прищурился.
— Не думаю. Если б хотел, утопил бы. Он дал тебе понять, что твоя жизнь в его власти. С ним не шути, ты ходишь по краю. Ты думаешь — зачем он позвал тебя на рыбалку? Это Хозяин велел ему сблизиться с тобой, выяснить, — что ты за человек? Демону ты неинтересен. Хозяин имеет на тебя какие-то планы.
К ним подошёл Судья.
— Адам, поговорите с Хозяином, пусть вернёт нам телевизор. А то живём, как на острове, — ничего не знаем про мировую обстановку.
— Хорошо, я поговорю, — кивнул Адам. — Только вряд ли он согласится.
— О чём разговор? — заинтересовался Артур.
— Был у нас безумный телевизор, — сказал Паскаль.
— Безумный телевизор?
— А какой у нас ещё может быть?.. — иронично подтвердил Паскаль. — Нет, поначалу он работал нормально. Показывал, правда, только детские каналы — мультики, сказки разные. Хозяин его так для Евы настроил. Ну была ещё музыка и сериалы — «санта барбара» всякая. Но однажды что-то с ним случилось, и пошёл показывать всё подряд да вперемешку. Как будто внутри кто-то поселился и щёлкает пультом почём зря. Причём каналы все какие-то странные! — из разных времён стал ловить сигнал… Показывает старинные новости CNN — демонстрация против вьетнамской войны, потом что-то щёлкнет — показывает двадцать шестой съезд КПСС, потом опять щёлкнет — какой-то поп в скафандре машет кадилом. Открытие храма святого Владимира на Марсе — это вообще из будущего… В общем телевизор сошёл с ума. «Это он от вас заразился», — сказал Хозяин. — «Безумие заразно». Приказал Демону отнести телевизор в комнату ненужных вещей.
Адам ушёл к Хозяину, Паскаль — в свою комнату. Артур подошёл к Ньютону, сидящему за столом во дворе, и сел рядом.
— Знаете, что мне пришло в голову? — сказал он. — Размышляя о квантовой теории, я подумал, что физика утратила место в ряду точных наук. Квантовая физика не может сказать ничего определённого об изучаемых ею процессах и явлениях. Статистика и вероятности — её удел. Пресловутый кот Шрёдингера, который то ли жив, то ли нет, — прекрасно это иллюстрирует.
— Соглашусь отчасти. Дело в другом, — возразил Ньютон. — Классическая физика остаётся точной наукой. А что касается квантовой физики — на мой взгляд, это просто другая наука, и следовало бы дать ей другое название. Рано или поздно, это произойдёт. Я считаю, что квантовая физика физикой не является. Это наука, которая ещё не обрела своё название.
Он оживился и повернулся к Артуру.
— Ведь почему так получилось? У истоков этой науки стояли физики. Увлечённые новой идеей, они не заметили, что перешли границу классической физики, шагнули туда, где классическая физика не работает. Они были убеждены, что занимаются своим прежним делом, но это уже было не так… Есть определённая инерционность человеческого мышления. И к тому же, я прекрасно понимаю, что физикам не хочется объявлять новую науку. Их и так слишком много, этих наук, и все заняты своим делом — копаются в своих песочницах.
— Хорошо было во времена Аристотеля или Архимеда! — продолжил он. — Мудрец был универсальным учёным. Позднее, во времена Ньютона, это уже было трудно. Ньютон был хорошим физиком и математиком, но не был астрономом или биологом. А в наше время, универсализм для учёного в принципе невозможен. Всякие искусственные «кентавры» вроде физической химии, в лучшем случае являются попытками перекинуть мостки между, всё удаляющимися друг от друга, островками отдельных наук.
— Философия объединяет все науки, — предположил Артур.
— Ах, оставьте! — махнул рукой Ньютон. — Не говорите с учёным о философии. Не дразните гусей.
Артур не утерпел и спросил:
— Писатель говорил, что вы вечный двигатель изобретаете. Это верно?
— Вот идиот! Ничего не понимает, а лезет везде. Никакой это не вечный двигатель. Он использует приливные силы Луны и Солнца. Про приливные электростанции слышали? Вот эти же силы приводят в движение мой двигатель. Толку от этого, правда, мало, мощность не велика, но какое-то применение найти можно… Я вот мечтаю ещё, — продолжил Ньютон. — приливные силы Галактики задействовать. Наша Солнечная система вращается вокруг ядра Галактики также, как Земля вращается вокруг Солнца. Но из-за больших расстояний приливные силы, вызываемые этим вращением слабы. Пока у меня не получается их применить.
Он задумался и чему-то улыбнулся.
— В юности я пытался доработать генератор Сёрла. Его тоже в научно-популярной литературе называли «вечным двигателем»… Мир вокруг наполнен энергией. Надо научиться её извлекать. Это не сделает твой двигатель вечным, но со стороны он будет похож на таковой.
Оставив Ньютона, Артур зашёл в комнату Паскаля. Тот валялся на кровати с книжкой в руке.
— Что читаешь? — поинтересовался Артур.
Паскаль показал обложку книги. Это были «Опыты» Монтеня.
— А! — кивнул Артур. — Вспоминаю — читал… Добродушный человек, но немного наивный…Его даже разбойники пожалели. Видят — малый не от мира сего… А ты знаешь, по мнению некоторых, именно эту книгу читал Гамлет при встрече с Полонием. Именно про неё известная фраза: «что читаете, милорд? — слова, слова, слова…» Шекспир мог читать эту книгу на французском.
— Монтень конечно современник Шекспира, но никак не Гамлета, — недоверчиво возразил Паскаль.
— Авторы часто вручают герою свои мысли. Флобер совсем не шутил, когда говорил: «мадам Бовари — это я». Если бы мы могли узнать реального Амлета из «Деяния данов», боюсь, мы бы испытали разочарование.
Паскаль закрыл книгу, заложив между страниц закладку.
— Какая странная у тебя закладка, — удивился Артур. — Это доллар, если мне не изменяют глаза?
— Он самый — one dollar. Оставил себе на память о прошлой жизни на «большой земле».
Паскаль вытащил бумажку, повертел её в руках и улыбнулся.
— Странно думать, что где-то в сотнях километров отсюда большой мир. Где продолжается «суета сует», проходят вечные выборы, демонстрации, войны, конфликты, и над всем этим — деньги, деньги, деньги… Как хорошо, что у нас деньги равны нулю. Они не стоят даже той бумаги, на которой напечатаны.
Он сунул банкноту обратно и положил книгу на кровать.
— Ну… Хозяин наверно с тобой не согласится, — засомневался Артур.
— Значит, я в лучшем положении, чем он, — заметил Паскаль. — Я использую их только как закладку для книг. Какие ещё варианты?
— Можно растапливать печку, — включился в игру Артур.
— Годится… Можно скрутить самокрутку с табаком. Что ещё?
— Можно… Стены обклеить вместо обоев.
— Допустим… А можно коллекционировать, как марки.
— Так, так… Как марки, говоришь. Ну так можно их использовать вместо марок — наклеивать на письмо.
— Это не письмо, а целая бандероль получится!
— Ну почему? Может, это письмо Гулливера на родину. Вот он лилипутские деньги вместо марок и клеит.
— Ну ладно, уговорил!.. Что-то у меня фантазия иссякла — что ещё можно сделать с этими бумажками. Разве что вместо туалетной бумаги использовать. Но боюсь, что они и для этого не годятся. Игра закончена, ты победил. Возьми с полки пирожок, как говорила моя девушка.
— Она тебе хоть пишет?
— Нет! — отвернулся Паскаль. — Она давно уже не моя девушка. Это я так, по старой памяти.
— Пишут только Сократу, Поэту и Судье, — продолжил он. — Писака тоже с каждым кораблём отправляет послания, но ему никто не отвечает. Видно он и там всех достал.
Артур подошёл к столу, на котором по-прежнему лежали ноутбук и наушники.
— А что из современного читаешь? — поинтересовался он, перебирая книги на книжной полке.
— Раньше читал запоем всё, что появлялось на горизонте, а потом как отрезало — видимо переел. А здесь всё старинное и нет интернета. Впрочем, я и не жалею… Сейчас время смертельное для литературы, — пояснил Паскаль, — переходное время. Может быть, потом всё утрясётся, пыль осядет и появится что-нибудь стоящее… Интернет убивает литературу. Такое ощущение, что прорвало плотину и хлынул полноводный словесный понос. Люди не понимают, что писатель — это не тот, кто умеет писать. Писатель — это биография, внешняя и внутренняя, это особые способности, наблюдательность и психология, это, наконец, божий дар, под названием — талант. А Господь очень скуп на дары, и не каждому кладёт руку на голову. Писателей не делают на конвейере — в литературном институте и на литературных сайтах. Никто этого не понимает. Кажущаяся простота писательского мастерства очень многих уводит на ложную дорогу, где их ждут только разочарования и потерянное время жизни, которое можно было потратить с большей пользой.
— Вот уж от программиста не ожидал услышать брюзжание по поводу интернета!
— Это не брюзжание, это трезвый взгляд. Я даже подумал — может, литература вообще уже не нужна? Может быть, интернет её похоронил? Останется что-нибудь легковесное, ненапряжное — детективы, мелодрамы, фэнтази, а всё остальное пространство займёт нон-фикшн… Времена Толстого, Достоевского, Чехова остались позади. В век хайтека их быть не может. Я думаю, если бы Толстой жил сейчас, его «Война и мир» пылилась бы на книжных полках магазинов. Она получила бы восторженные отзывы критиков, но кто их читает, кроме самих критиков и писателей? До школьных хрестоматий она бы уже не добралась.
Артур решил поменять тему.
— Я сейчас говорил с Ньютоном о квантовой физике. Он считает, что это не физика, это другая наука, ещё не имеющая названия.
— Вполне может быть, — согласился Паскаль. — Физика не резиновая, не надо туда всё пихать.
— Наука всё больше уподобляется религии, — увлёкся Паскаль, присев на кровати. — Стандартная модель — это её иконостас, коллайдеры и прочее — предметы культа, вроде кадила и святой воды. Каждый правоверный физик обязан пять раз в день прочитать «Верую» и поклониться иконостасу. Вся эта россыпь «элементарных частиц» не более, чем тени на стене платоновской пещеры. Стандартная модель — это список привидений. Физики похожи на малых детей, играющих в кубики. Они строят мир из кирпичиков, а мир возможно устроен иначе.
В комнату, постучав, заглянул Адам.
— Артур, выйди на минуту. Есть разговор.
Усевшись за стол во дворе, Адам сказал.
— Какие у тебя планы?
Артур вопросительно посмотрел на Адама.
— Дождусь корабля и уплыву на большую землю. Может там пойму — кто я и зачем?
— Хозяин тебя не отпустит. Он задавал мне наводящие вопросы насчёт тебя. Интересовался — действительно ли ты ничего не помнишь? Качал головой и было ясно, что твоя загадка его зацепила. Пока он её не раскусит, не видать тебе свободы.
Артур склонил голову и загрустил.
— Что же мне делать?
Адам очень пристально посмотрел на него, о чём-то задумался, улыбнулся и сказал:
— Ладно! Не бери в голову. Завтра праздник, потом решим — что делать? У меня есть на твой счёт свои соображения.
Артур повеселел и, вспомнив недавно услышанный разговор, спросил:
— Адам, признайтесь — это ваша проделка с «безумным телевизором»?
— А как ты догадался? — удивился Адам. — Да надоели эти сериалы для домохозяек. Сценарий как будто одноклеточные водоросли пишут. Гляжу, все тупеют понемногу, остатки ума теряют. Ну я и… пошутил.
— Но посмотреть новости, узнать — что происходит в мире?..
Адам бросил взгляд на Артура.
— Новости?.. Ну, во-первых, для меня это не новости, а «старости». А потом… Девяносто процентов новостей это то, о чём через год уже никто и не вспомнит, это мутный поток времени. Человек, привязанный к потоку времени, никогда не познает вечности. Чтобы познать вечность, надо забыть время, надо сделать его неважным, каковым оно и является на самом деле.
— Но хочется всё-таки знать — что в мире происходит?
Адам посмотрел на него уже слегка раздражённо.
— В мире ничего не происходит. Всё происходит вот здесь, — он постучал пальцем по голове. — Впрочем, ты сейчас не поймёшь. Нужно пройти долгий путь в этом направлении, чтобы слова обрели верный смысл и точное значение.
Он как будто отдалился, взгляд его был направлен на что-то, видимое только ему.
— Я знаю — куда идут люди, — спокойно и отстранённо продолжил он. — Я знаю — куда они придут. Их будущее — моё прошлое. Куда они так стремятся — оттуда я убежал. Мне с ними не по пути.
К сидящим за столом подошёл Паскаль. Адам сразу поднялся.
— Надо ещё поработать! Я пошёл.
Когда он ушёл, Паскаль с иронией, плохо скрывая обиду, спросил Артура:
— У вас какие-то секреты с Адамом?
— Нет-нет, что ты! — успокоил его Артур. — Он рассказывал, что Хозяин расспрашивал обо мне. Адам предполагает, что Хозяин не отпустит меня с острова.
— Вот зараза! Это на него похоже.
Паскаль сел рядом и оглянувшись вокруг, вполголоса предложил:
— Бежать надо отсюда!
— Ты знаешь — как?
— Когда придёт корабль, нападём на Демона, свяжем его, заберём ключи, выйдем из Замка и захватим корабль. Уплывём в Австралию, а там — ищи нас, как ветра в поле!
— Это похоже на голливудский боевик, — Артур был озадачен. — На корабле есть команда, нас просто выкинут за борт. У нас нет оружия.
— У Хозяина есть оружие, — настаивал Паскаль. — Я знаю, что у него есть пистолет.
— Нет, я не Рэмбо, — Артур был настроен скептически, — да и ты — тоже. Это не вариант.
Паскаль откинулся на спинку скамейки.
— Значит, будем гнить здесь до старости… Это тоже не вариант.
Во двор вышел Маркус, волоча за собой большую деревянную лопату, какой дворники убирают листья и снег. Воткнув её черенком в отверстие трубы, торчащей из земли возле клумбы с цветами, получил импровизированный мольберт. Закрепив на нём лист бумаги, вытащил из кармана цветные карандаши и стал рисовать. Артур с Паскалем с любопытством подошли посмотреть.
Рисовал Маркус быстро, не задумываясь. Кажется, в голове у него уже была картинка и он просто переносил её на бумагу. Через пять минут рисунок был готов. Чёрным карандашом были нарисованы городская улица, дома вдоль улицы с пустыми проёмами окон, одинокие силуэты прохожих под зонтами и тучи над городом, из которых мелким пунктиром на город лился красный дождь. Под ногами прохожих разливались бурые лужи.
— А почему дождь красный? — удивился Артур.
Маркус внимательно посмотрел на свой рисунок.
— Картину нельзя объяснять, — убедительно сказал он. — Если начну объяснять, начну придумывать… Мне так захотелось — рука сама потянулась к красному карандашу.
— Всё правильно, Маркус, — поддержал его Паскаль. — Искусство должно полагаться на интуицию. Как только начнёшь рассудком всё поверять, — получится какой-нибудь соцреализм.
— Красное и чёрное, — добавил он. — Прямо по Стендалю… Кровь и грязь — что ещё есть в этом мире?
— Есть чистая вода в океане и голубое небо с белыми облаками и жёлтым Солнцем на нём, — несогласно сказал Артур и показал рукой вверх.
Маркус задрал голову вверх, наклонил её, как будто рассматривая другую картину, и снова уставился на свой рисунок.
— Художник рисует свой внутренний мир. Даже, когда рисует внешний.
С этим трудно было не согласиться.
— Для внешнего мира есть фотоаппарат и видеокамера, — кивнул Паскаль. — Давай, ещё что-нибудь нарисуй. Мы потом подойдём, посмотрим.
Они пошли прогуляться в сад и заглянули в курятник. Чёрный петух по-прежнему гордо выхаживал по своим владениям и даже не удостоил друзей своим вниманием.
— Я не разу не слышал его голоса! — вдруг удивился Артур. — По утрам никакого «кукареку». Он что глухонемой?
— До этого здесь был другой петух, — пояснил Паскаль. — И так надоел своим ежеутренним кукареканьем, что Хозяин отправил его в суп, а заказал этого, орпингтон называется порода. Ему обещали, что этот будет молчун. Как бы не так! В первое же утро он поднял всех ещё до рассвета своим победным кличем. Невыспавшийся Хозяин хотел и этого бросить в суп, но Ева отговорила. А потом кто-то посоветовал ему купить петуху специальный воротник. Видишь — кожаный ремешок у него на шее. Он не мешает петуху дышать, но не даёт ему набрать полные лёгкие воздуха, чтобы закукарекать. Так он с тех пор с этим воротником и живёт, а мы спим спокойно… Впрочем, ему это на пользу. Молчаливые дольше живут.
Они вышли на поляну, освещённую солнцем.
— Поиграем в Тарзана? — предложил Паскаль и ловко полез на высокий дуб.
Зацепившись за толстую ветку, раскачался и перепрыгнул на другую. Вскарабкавшись на неё, перевернулся и повис на ногах, свесив руки. Артур с улыбкой и тревогой наблюдал за ним. Повисев на ветке, Паскаль спрыгнул на землю.
— Столько энергии — не знаешь куда девать! — похвалил друга Артур. — Надо учредить новоэдемские игры, наподобие олимпийских. Ты будешь чемпионом.
— Да с кем тут, кроме тебя, соревноваться? Одни «старички» и слабачки собрались.
— Ну не все. Адам — человек крепкий. А Демон? Сильный мужик. По боксу и по борьбе ему тут равных не будет.
— Это точно, — усмехнувшись согласился Паскаль. — Один раз вмажет — и уносите.
Они уселись рядом в гамаке и раскачивали его, болтая ногами.
— А пойдём, залезем на стену! — предложил Артур и, спрыгнув с гамака, потащил Паскаля за собой.
Через пять минут они уже сидели на стене сада, плечом к плечу, обнявшись за плечи, как закадычные друзья.
— Я знаю это место, — сказал Паскаль. — Я отсюда спускался вниз, когда пытался сбежать с острова.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи! — заинтересовался Артур.
— Это было в прошлом году. Что-то так меня всё достало! Взял я с собой десяток галет, десяток яблок и бутылку с водой. Спрыгнул вот здесь со стены, побежал к лодке и попытался разбить лодочный замок камнем… Веришь? — целый час бил этот проклятый замок и цепь, пальцы все в кровь разбил — никакого результата. И тут слышу из-за спины ехидный голос: «а ты головой постучи!» Оборачиваюсь, — Демон! Ну я и загремел на десять дней в Ад. Чуть с ума там не сошёл… Впрочем, отсидел я всего пять дней. Потом Ева узнала — где я, расплакалась, устроила перед отцом истерику. Он и не выдержал, приказал Демону меня выпустить… Полчаса на меня орал, наконец успокоился и объяснил мне, что бутылка воды меня бы не спасла, и я умер бы в океане от жажды. Ну, тут он, пожалуй, был прав…
Вернувшись во двор, Паскаль огляделся.
— А куда наш художник подевался?.. Пойдём к нему в комнату. У него там целая галерея рисунков.
Они прошли в комнату Маркуса. Его самого в комнате не было. По стенам действительно висела целая галерея цветных карандашных рисунков, придававшая всей комнате пёстрый вид. Все рисунки держались на кнопочках. Артур стал внимательно их рассматривать. Преобладали чёрные и красные цвета, в которые иногда причудливо врывались зелёные, жёлтые и голубые. Артура привлекло лицо женщины, выполненное в почти пикассовской манере, с перекошенными чертами лица. Но взгляд её был живой и притягивал к себе. Губы были полуоткрыты, как будто она собиралась что-то сказать. Мысленно он назвал её — «Дора Маар с кошкой без кошки».
— Вот на эту глянь, — сказал Паскаль.
Артур подошёл и всмотрелся. На первый взгляд это была хаотическая вязь штрихов и линий, не несущая каких-либо образов. Но всматриваясь и чуть-чуть отойдя, Артур понял, что это лес рук, как будто растущих из-под земли и тянущихся к небу. На кончиках пальцев было что-то, напоминающее глаза. Руки изгибались и переплетались, как лианы в густом лесу. Артуру стало не по себе.
— Наверно я слишком консервативен. Все эти абстракционизмы и модернизмы — это не моё.
— А мне нравится, — отметил Паскаль. — В каждой картинке чувствуется что-то личное, важное для художника. Как будто он пытается выразить свои смутные сны.
Артур огляделся. В комнате было неуютно. На голой кровати, покрытой до пола старой, выцветшей клеёнкой, валялись вещи и ящики с барахлом.
— Где же он спит, на полу что ли?
— А он под кроватью спит. Под кровать бросил матрац и подушку. Там и спит.
— Почему?
— У него агорафобия — боязнь открытого пространства. Он мне говорил: «пустота на меня наваливается и давит».
Не дождавшись Маркуса, они вышли из комнаты.
Маркус опять стоял во дворе у импровизированного мольберта и рассматривал свою новую картину. Подошедшие Артур с Паскалем, увидели на бумажном листе дерево с округлой кроной, на котором висели два яблока, груша, и ниже сидела птица. Всё вместе создавало образ улыбающегося лица, где яблоки были глазами, груша носом, а птица с задранными вверх головкой и хвостом изображала улыбку. Маркус обернулся на подошедших и спросил:
— Ну как?
— Конечно яблоки и груша такими большими не бывают, — заметил Паскаль, — но спишем это на художественное преувеличение. А вообще прикольно. Особенно, если издали смотреть, точно какой-то озорной мальчишка с длинной шеей.
— А так? — Маркус быстро стёр резинкой птицу и несколькими штрихами набросал другую.
Теперь птица смотрела вниз, и улыбающееся лицо превратилось в грустную физиономию.
— Ну зачем ты! — расстроился Артур. — Раньше лучше было. А теперь какое-то пугало на огороде.
— Одна птица улетела, прилетела другая, и всё изменилось. Как мне это знакомо! — качая головой, произнёс Паскаль. — У меня настроение, бывает, меняется несколько раз на дню от каких-то пустых вещей или мыслей.
Маркус содрал листок, скомкал и бросил под ноги. Подумав, два раза топнул ногой по смятому листу, выдернул «мольберт» из трубы и пошёл в комнату, глядя под ноги. Лопата волочилась за ним следом.
Растерянный Поэт подошёл к друзьям.
— Надо что-то делать! У Сократа разболелся зуб. Он не может репетировать пьесу.
Все направились в комнату Сократа и через минуту вышли во двор вместе с несчастным греком. Он держался за правую щеку и тихонько постанывал. Подошёл Андрон и стали обдумывать положение.
— Нужно найти шёлковую нитку или тонкую капроновую леску, — предложил Паскаль. — Ниткой обвязать больной зуб, а другой конец нитки привязать к двери. Я захлопну дверь и зуб вырвется. У меня так в детстве зуб вырывали.
Подошли Судья и Писатель, подключились к обсуждению.
— Надо идти к Хозяину, — как всегда внушительно убеждал Судья. — Разогнал всех врачей, пусть теперь сам зубы лечит.
— Живём, бог знает, в какой дыре! — возмущался Писатель. — В нормальной больнице десятки врачей — от хирурга до стоматолога.
Неизвестно откуда, как из-под земли, появился Демон и направился к ним.
— Что за сборище? — грозно вопросил он. — Андрон, в чём дело?
— У Сократа разболелся зуб, — пояснил Андрон. — Надо вырвать.
Демон подошёл к Сократу и спросил его:
— Какой зуб?
Сократ показал пальцем. Демон бесцеремонно оттянул своими пальцами его щеку и оглядел зуб.
— Андрон! — обернулся он. — У тебя в комнате инструменты. Принеси узкогубцы.
Андрон без промедлений побежал в свою комнату.
— Какие узкогубцы? — заволновался Сократ. — Не надо узкогубцы. Мне нужно обезболивающее.
— Боишься боли? — удивился Демон. — Какой же ты философ? Разве твои стоики не научили тебя презирать боль?
Андрон прибежал с узкогубцами.
— У меня есть для тебя прекрасное обезболивающее, — усмехнулся Демон.
Он сделал шаг к Сократу и, коротко и резко, ударил его кулаком в грудь, в солнечное сплетение. Сократ охнул, схватился руками за грудь и согнулся. Демон левой рукой схватил его за волосы, задрав ему голову. Правой рукой выхватил у Андрона узкогубцы и засунул их в отрытый рот Сократа. Одно ловкое движение — и зуб был вырван. Отдав его вместе с инструментом Андрону, Демон ухмыльнулся и сказал:
— Всего-то делов! Пусть прополощет рот содой и прижмёт десну ватным тампоном.
Повернулся и пошёл прочь.
Всё произошло так быстро, что никто не успел опомниться. Сократ стоял по-прежнему согнувшись, выпучив глаза, широко открыв рот. Рукой он ощупывал своё лицо.
— Как вы? Нормально? — участливо спросил страдальца Паскаль.
Сократ ничего не отвечал, тихо постанывая и потирая рукой щеку.
Андрон с интересом вертел узкогубцы перед своим лицом, рассматривая вырванный зуб.
— Да! Тут пломба не поможет. Правильно вырвали.
Он протянул зуб его хозяину, но Сократ только отмахнулся рукой. Тогда Андрон, хотел выкинуть зуб на землю, но передумал и понёс зуб в мусорный бак.
— Демон в прежней жизни работал зубодёром, — пояснил Артуру Паскаль. — Язык не повернётся назвать его врачом… Так что зубы рвать — ему не привыкать.
Андрон вернулся со стаканом воды и куском ваты. Сократ прополоскал рот, прикусил большой кусок ваты и попытался улыбнуться.
— Пасива дужише, — сказал он Андрону. — Шоб ему чети так се жубы вывали, — пожелал он, грозя кулаком в сторону лестницы, куда ушёл Демон.
Повеселев, компания отправилась в сад репетировать завтрашнее представление.
Ранним вечером, посреди двора Паскаль вдохновенно рассказывал собравшимся вокруг него о том, что вся материя, а значит, и человек, произошли из взрыва сверхновой звезды.
— Подумайте! Все атомы нашего тела когда-то были в самом сердце звезды. Горели неугасимым огнём, давая свет тёмному миру. Потом звезда взорвалась и часть её массы полетела в окружающий Космос. Из этого вещества были созданы планеты, и наша Земля в том числе. А значит всё, родившееся на Земле, имеет в своём истоке звёздное вещество. Ведь это как удивительно! Мы были звездой, а теперь мы — люди!
К собравшимся неторопливо подошёл Демон, послушал с презрительной улыбкой, а, когда Паскаль закончил, медленно похлопал и сказал:
— Как всё красиво. Прямо как в сказке. Ну ладно, послушали одну сказку — я вам другую расскажу… Жили-были давно на Земле динозавры. До-олго жили! Больше ста миллионов лет. А были они больши-и-е! И жрали очень много.
Он посмотрел презрительно на Паскаля.
— И срали очень много. Вот посчитай, Паскалик, сколько за сто миллионов лет миллионы динозавров произвели говна. Когда посчитаешь, поймёшь, что всё, что видишь вокруг, и ты в том числе, из этого говна и выросло.
Он сплюнул себе под ноги и ушёл.
Настроение было испорчено, все разошлись.
Чуть позже, когда Артур бесцельно гулял по двору, мимо него прошёл Демон.
— Иди за мной! — бросил он на ходу.
Артур послушно пошёл за ним. В голосе Демона было что-то повелительное, что не позволяло игнорировать его слова.
Демон открыл дверь в комнату Мессии. Они зашли в комнату, Демон направился к столу, который завален был книгами. Он сгрёб все книги со стола, сложил их стопкой и передал в руки Артуру. Потом также собрал все книги с книжных полок и тоже передал Артуру. Артур, ухватив две книжные стопки руками, придерживал их подбородком. Демон осмотрел комнату и кивнул — на выход. Выйдя из комнаты, он запер дверь, и направился к лестнице. Артур следовал за ним. Они спустились в подвал. Отперев какую-то комнату, Демон пропустил Артура вперёд и зашёл за ним.
Комната была похожа на склад. Деревянные полки вдоль двух стен были завалены разным барахлом. Артур догадался, что это та комната, о которой ему говорил Адам.
— Клади туда! — Демон показал рукой на полку, где было свободное место.
Артур поставил стопки книг на полку. В это время где-то в соседней комнате зазвонил телефон. Услышав звонок, Демон выругался и вышел из комнаты. Пройдя по коридору, он поднял трубку телефона и сказал: «слушаю!» Слушал он долго, видимо Хозяин давал ему какие-то указания.
Оставшись один, Артур быстро осмотрел все полки и — удача! — увидел коричневую командирскую сумку. Открыв сумку, он вытащил из неё толстую стопку бумаги, отложил в сторону и тщательно проверил все отделения и карманчики. Нашёл плотный прямоугольник, похожий на визитку. На одной стороне был напечатан странный текст на неизвестном ему языке. С обратной стороны, на белом фоне шариковой ручкой было написано одно странное слово — «Эмпокасипабль» — подчёркнутое дважды. Он повертел «визитку» в руке и положил её в нагрудный карман рубахи. Ничего больше в сумке не было. Положив сумку на полку, он взял в руки стопку бумаги и пролистал её от начала до конца. Это явно была рукопись. Но — увы! Вся рукопись была написана чернилами и безнадёжно размыта водой — ничего нельзя было разобрать. С трудом Артур понял только название, оно было на титульном листе крупными буквами и можно было понять два слова — Terra Insapiens.
Положив рукопись обратно в сумку, он вернул её на полку. Надежда была утрачена. Он вышел из комнаты и, не зная — что делать? — пошёл по подвальному коридору. У открытой двери он остановился и увидел Демона с телефонной трубкой в руке. Тот стоял спиной к нему, и Артур мог спокойно осмотреть его комнату. В ней было мало мебели — стол, стул и кровать. Не было даже книжных полок. Но на столе лежала книга, заложенная закладкой. Артур осторожно подошёл посмотреть — это была «Так говорил Заратустра». Удивлённо Артур открыл её на закладке и прочитал подчёркнутые слова:
«Прочь от богов тянула меня моя воля; и что осталось бы созидать, если бы боги — существовали!»
Артур отошёл от стола к двери. Демон сказал в трубку:
— Хорошо. Утром всё будет готово.
Повесил трубку, посмотрел на Артура, как бы не понимая, — что он тут делает? Потом сказал:
— На выход! — и показал рукой.
Через полчаса Артур, сидя на скамейке, видел, как Демон провёл Мессию в его комнату. Перед праздником Хозяин приказал отпустить заключённого.
Подошёл Поэт и сел на скамейку рядом с Артуром, рассеянно глядя в темнеющее небо. Они посидели молча, слушая тишину, которую нарушал только дальний, тихий шум прибоя. Было хорошо и покойно.
— «Тишина — ты лучшее из всего, что слышал», — задумчиво произнёс Поэт.
— «Некоторых мучает, что летают мыши», — с улыбкой вспомнил Артур.
— О-о! Как приятно, что вам не чужда поэзия! — искренне обрадовался Поэт. — В наше время немногие любят стихи. Люди стали слишком приземлённы и прагматичны. Жизнь стала быстрой, а поэзия не терпит суеты… Поэзия — это отречение от земного, ради небесного; от чудного, ради чудесного. Даже «сухой» философ Кант, признавал, что поэзии принадлежит первое место в искусстве.
— Я бы поостерёгся давать в этом вопросе слово философам, — улыбнулся Артур. — По-моему, они под поэзией понимают что-то иное, что-то своё. Не зря Хайдеггер называл поэзию сестрой философии.
— Пожалуй, я с вами соглашусь. Они понимают поэзию, как ещё один способ познания мира. Но для меня поэзия — это обострённое мироощущение, запечатлённое неким образом. И в этом качестве она — основа любого искусства. Я нахожу поэзию в живописи, в музыке, в скульптуре, даже в прозе. Поэзия, может быть, это… — он задумался, подбирая верное слово, — попытка вечности… Хотя любое определение поэзии рождается мёртвым. Поэзию, как любовь, можно чувствовать и нельзя объяснить.
Они помолчали. «Может быть, скоро я буду уже далеко отсюда, и никогда больше не увижу этот Замок, и этих людей» — подумал Артур. Ему стало грустно от этой мысли.
— Прочитайте что-нибудь, — попросил он Поэта.
Поэт в этот раз не заставил себя упрашивать.
— Я вам прочитаю своё раннее стихотворение. Оно сейчас будет уместно.
И снова эта ночь, и звёзды так ясны.
Симфонию сверчков, прислушаясь, подслушай.
По лицам бродит тень, блуждают наши сны.
Вращение Земли тревожит наши души.
Покоя — тем, кто спит, а тем, кто не уснул, –
Надежды дарит ночь, готовая исполнить
Любые чудеса. И ветер шелестнул,
Как будто книгу дней перелистнула полночь.
Ночная тишина — морская глубина,
И сладко утонуть, не ведая сомненья,
Что бездна, может быть, окажется без дна,
И нам не обещали пробужденья.
— Да-а… — протянул Артур. — Тишина таит в себе много загадок… Только сверчков у нас здесь нет, — оглядевшись, заметил он.
— Ой, ну и хорошо! — заявил Поэт. — У меня на даче в деревне спасу от них не было. Я любил спать с открытыми окнами, а там такая симфония, что заснуть невозможно…
Он улыбнулся воспоминанию.
— Деревенский мужик, Прохор, однажды спросил меня — чем я занимаюсь? Я ответил, что пишу стихи. Это его озадачило, и он уточнил: «Ну это забава, а профессия какая? Чем ещё занимаетесь?» Я сказал: «Ничем». Он задумался: «Хорошее занятие. Я бы тоже занимался ничем, но за это плохо платят.» Потом почесал в голове и спросил: «А частушки сочинить можете?» Я сказал, что не пробовал. Он надоумил: «А вы попробуйте! Надо быть ближе к народу.»
К сидящим присоединился Ньютон, вышедший прогуляться перед сном, и стал рассматривать звёздное небо над головой.
— Сириус, — он указал пальцем, — Канопус, — указал в другом направлении, — и альфа Центавра, — указал третью. — Самые яркие звёзды в южном полушарии.
— Вы слышали про парадокс Ферми? — спросил он у Артура. — Он однажды выразил его, задав вопрос: «где все?»
— Что-то припоминаю… Он имел в виду — где все инопланетяне, почему в обозримом Космосе мы не видим признаков жизни?
— Именно так… Я вам открою секрет, — он покосился в сторону Поэта, который, впрочем, думал о чём-то другом. — Они здесь.
— Где? — невольно оглядел пустой двор Артур.
— Они на Луне, внутри Луны, и оттуда наблюдают за нами.
— Но там уже были люди, что же они их не заметили?
— А вас никогда не удивляло, что бурное начало освоения Луны, внезапно прекратилось на полвека. Разве это не странно?.. Нам дали понять, что в Космосе нас пока не ждут, прежде нужно разобраться с земными делами.
Артур уставился на яркий диск Луны, пытаясь сообразить — шутит Ньютон, или нет? Поэт поднялся и, пожелав всем спокойной ночи, ушёл. Ньютон тоже поднялся и принялся ходить по двору, время от времени бросая взгляд на Луну и звёзды.
Продрогнув во дворе, Артур пошёл в комнату. Спать ещё не хотелось, он открыл книгу и к своему удивлению нашёл продолжение разговора с Ньютоном.
«Уже давно учёные задаются вопросом: если в нашей Вселенной существуют миллиарды галактик и в каждой из них миллиарды звёзд, почему мы не можем обнаружить инопланетных братьев по разуму? Ведь четырнадцать миллиардов лет, которые существует наша Вселенная, — огромный срок. Крайне маловероятно, что наша Земля настолько уникальна, что мы — первые жители Вселенной. Это было бы очень лестно для нас, но это явно не так. Планеты, подобные Земле, несомненно существуют, и во Вселенной, скорее всего, должны существовать миллионы разумных цивилизаций, обогнавших нас во времени. Почему же мы не видим их в обозреваемой Вселенной?
Ответов может быть несколько. Либо они очень ловко прячутся от нас, выжидая — когда с нами можно будет выйти на контакт. Либо жизнь разумных цивилизаций также ограничена во времени, как жизнь человека. Они взрослеют и умирают, и, может быть, мы ещё обнаружим их останки в пустынных кладбищах Вселенной… Может быть, через тысячу лет исчезнет и наша цивилизация, а какой-нибудь астроном с Бетельгейзе будет задаваться тем же вопросом — где же все? Он направит свой телескоп и антенны в сторону маленькой звёздочки Солнце, и не увидит, и не услышит никаких признаков жизни… А может быть, достигнув определённого развития, цивилизации покидают эту Вселенную, уходят в иные миры. Но и тогда мы должны будем обнаружить их следы. Представляете? Прилетаете вы на какую-нибудь Альфа Центавра, а там уже всё затоптано, изгажено, поросло бурьяном и лежит в руинах. Вам остаётся только работа археолога — выкапывать черепки и обрывки письмён. Вот разочарование. Это как залез ты на горную вершину, измучившись, гордый своим достижением, а там — консервные банки и всякие нечистоты. Обидно!..
Правда, есть ещё одно предположение. Существует бесконечное множество Вселенных, и эта Вселенная отдана на поселение нам. Это Вселенная наш инкубатор. Ну так решил какой-нибудь Верховный Разум. Вот тогда всё в порядке. И будет космическая романтика, и первооткрыватели, и миллионолетняя работа по освоению межгалактического пространства.
Самый неприятный — это как раз первый вариант. Освоили мы, значит, Солнечную систему. Собрались лететь к соседней звезде. А тут приходят: «Здрасьте! Мы инопланетяне из Межгалактического Братства. Давайте договариваться о совместной работе. Выбора-то у вас нет. Либо вы вступаете в Межгалактическое Братство, и мы поручаем вам работу на вашем участке. Либо становитесь изгоем, и будете заблокированы в перемещении по Галактике до тех пор, пока не поумнеете.»
Вот это будет облом! Вместо романтики и первооткрывательства — рутинная работа, спущенная сверху бюрократами из Верховного Совета Межгалактического Братства…»
¶