Перекуров-Ясенев усмехнулся. Он мог бы поведать Ахмеду немало занятных историй про перековку сознания — например, про то, как подобострастно стали суетиться перед олигархатом бывшие советские люди, особенно всесоюзно известные звёзды, в первом классе учившие "Мы не рабы. Рабы не мы". Но ничего этого он, конечно, рассказывать не стал.
Глава 4. У всех дети и ипотека.
— Мы что же, так и будем молчать?! — негодующе воскликнула высокая светловолосая девушка, поставив на стол опустевшую чашку. Она поднялась со стула и, сердито стряхнув крошки печенья с платья, направилась в кухню за новой порцией чая.
Пока хозяйка гремела посудой, наполняя самовар водой, а затем насыпая в чайник заварку, пятеро молодых людей смущённо переглядывались между собой и потихоньку таскали из тарелки выпечку.
Зиночка Сенникова, возившаяся сейчас на кухне, регулярно приглашалана посиделки к себе домой товарищей по цеху, в основном молодых ребят. Зиночке недавно исполнилось двадцать лет, но из-за трогательных смешных косичек она напоминала девочку-школьницу. Попивая чай и закусывая печеньем, молодёжь обсуждала успехи "Спартака" и "Динамо", фильмы "Аэлита" и "Гиперболоид инженера Гарина", стихи Есенина и Маяковского. К концу чаепития разговор как-то незаметно переходил от общего трепана обсуждение хозяйственных, а иногда и политических тем. Половина молодёжи Печорского леспромхоза состояла в комсомоле, а Зиночка была даже комсоргом низовой ячейки второго цеха.
— Это просто возмутительно, — сообщила она, вернувшись с кухни и расставляя перед гостями заново наполненные чаем чашки. — Все знают про воровство лесоматериалов, и все молчат. А какие царские хоромы выстроил себе на украденные у народа деньги наш директор! — гневно сдвинув брови, воскликнула она. — Надо открыто заявить протест и разоблачить мошенников!
— Видишь ли, Зиночка, — примирительным тоном сказал один из гостей, постарше и поопытнее, придвигая к себе чашку чая, — такие вещи полагается сначала обсудить с партийным руководством.
Молодая девушка тряхнула косичками и бросила на него возмущённый взгляд.
— Через три дня будет общее профсоюзное собрание. Вы как хотите, а я выступлю на нём и всё скажу, — решительно заявила она.
*
Сменявшие друг друга на трибуне актового зала делегаты цехов лесокомбината рапортовали о трудовых успехах, приводили имена отличившихся передовиков, сообщали о дальнейших планах по заготовке продукции. Выступивший вслед за ними представитель губисполкома зачитал статью из центральной газеты, в которой с гордостью говорилось о достижениях местного лесопильного производства. Партийный секретарь предприятия был более сдержан и делал в своём докладе акцент на важности поставок лесоматериалов для народного хозяйства страны.
Для большинства слушателей всё это было привычно-скучным ритуалом. Они позёвывали, почёсывались и посматривали на часы, томясь в ожидании окончания протокольного мероприятия и перехода к банкету.
Однако сонное бормотание в зале сменилось настороженной тишиной, когда председатель собрания, вместо заключительного слова, неожиданно объявил, что сейчас выступит секретарь комсомольской организации второго цеха леспромхоза, кандидат в члены ВКП(б) Зинаида Сенникова.
Высокая светловолосая девушка почти взбежала на трибуну.
— Товарищи, не верьте, вас обманывают, — взволнованно заговорила она. — В газетах пишут неправду. Бухгалтерия нашего предприятия занимается приписками и очковтирательством.
В зале поднялся легкий шум. На лицах многих слушателей проступило недоумение. Что происходит?
Миловидная девушка со смешными косичками боевито продолжала:
— Доходы от продажи леса оседают в карманах дирекции. Руководители обедают в отдельных спецстоловых, а рабочим выдают скудную пайку, выстраивают себе хоромы, а тружеников селят в бараках. И партийное руководство, — она кивнула на президиум, — об этом знает. Надо полагать, они отправляют долю от украденного покровителям в Москве.
Сенникова недолго продолжала свою горячую речь. На сцены появились двое военных в форме ГПУ и, крепко взяв девушку под локти, потащили её к выходу. Уже у самой двери она обернулась и бросила на сидевших в зале молодых людей отчаянный взгляд.
— Стойте, — немного поколебавшись, поднялся со своего места Вася Птахин, один из постоянных участников чаепитий в квартире Зиночки. Он хоть и не состоял в комсомоле, но относил себя к сочувствующим и всегда остро реагировал на несправедливости. — Так нельзя. Ведь в газетах действительно пишут неправду. В нашем леспромхозе действительно занимаются приписками. И рабочие на самом деле живут в дощатых бараках, в то время как начальство строит для себя хоромы.
С места поднялась ещё пара ребят. А затем, поколебавшись, ещё несколько. Все они были из компании, собиравшейся на чаепитиях у Сенниковой.
— Это вредители, — громко сказал, указывая на них, партийный секретарь. — Затаившиеся враги, иностранные агенты, находящиеся на содержании лорда Бивербрука и кровопийц-банкиров лондонского Сити, проявившие, наконец, свою предательскую контрреволюционную сущность. Арестовать.
Рассредоточенные по залу агенты ГПУ в гражданской одежде подбежали к молодым людям и надели на них наручники. Возникший было в аудитории лёгкий ропот быстро стих.
*
Старший сотрудник по особым поручениям московского отделения ОГПУ Пётр Матвеевич Ясенев бросил на стол газету "Известия ЦИК", на первой странице которой красовался заголовок "В системе леспромхозов разоблачена матёрая вредительская организация иностранных агентов! Советский народ требует суровых приговоров вражеским наймитам!" и поощрительно кивнул стоявшей перед ним по стойке смирно девушке в аккуратно выглаженной форме с малиновыми петлицами. Из-под фуражки с околышем того же цвета выбивались трогательные непослушные косички.
— Отлично сработано, Маша, — сказал он. — Нам давно не хватало в служебной отчётности разоблачения организации вредителей. Перевожу тебя из стажёров в штат. Будешь работать в моей группе. Но командировку тебе придётся продлить.
— Служу революции! — вскинув руку к козырьку фуражки, бойко ответила девушка. Несмотря на официальный характер мероприятия, она не могла скрыть довольной улыбки.
— Вольно, — небрежно махнул рукой её начальник. — Да, и вот ещё что. Он выдвинул ящик стола, достал оттуда свёрнутый рулоном отрез шёлковой материи и перевязанную голубым бантиком небольшую коробку. Положил предметы на стол и пододвинул их к девушке. — Это тебе премия от леспромхоза, — пояснил он. — Разоблачив иностранных агентов, находившихся на содержании лорда Бивербрука и госдепартамента… эээ… кровопийц-банкиров лондонского Сити, ты не только выполнила свой долг перед Родиной, но и оказала большую помощь руководителям предприятия, которые хотят теперь тебя отблагодарить. Смелее, — добродушно кивнул он засмущавшейся девушке. Та развернула отрез, потом развязала бантик и во все глаза уставилась на роскошную косметику. — Мамочки! — совсем по детски воскликнула она. — Это же Кристиан Диор!
Ясенев-Перекуров усмехнулся и положил рядом с двумя золотисто-розовыми флаконами тонкую пачку купюр. — Ещё тебе выдали небольшое денежное поощрение, — сообщил он. — Бери, не стесняйся. Как говорится, у всех дети и ипотека.
*
На центральной площади леспромхозовского посёлка шёл митинг, посвящённый годовщине Октябрьской революции. Покрытую кумачом трибуну украшала ваза с гвоздиками, которые, под порывами холодного ноябрьского ветра качались и жалобно никли.
Руководители предприятия докладывали о достигнутых со времени прошлого юбилея успехах в трудовой деятельности. Члены партбюро по ходу дела затрагивали и сложную международную обстановку, а представители профсоюза заверяли, что рабочий класс безусловно выполнит все задания партии и правительства.
После выступления начальства на трибуну поднялась, подтягивая мешковатый рабочий комбинезон, секретарь комсомольской организации второго цеха Зиночка Сенникова, известная в реестре секретных сотрудников московского ОГПУ как агент "Маша".
— Гляди-ка, отпустили девку. Небось за смазливую рожу — подельников-то её всех посадили, — громко сказал стоявший в первых рядах митингующих рабочий в спецовке, толкая в бок своего соседа, лесопильщика-передовика. Ребята в их артели давно уже жаловались, что из-за этого передовика им то и дело увеличивают нормы выработки, а зарплату не прибавляют. А ещё этот шустрик отхватил на своё семейство сдвоенную трёхкомнатную квартиру. Если его посадят, то жилищная очередь подымется вверх сразу человека на два, а то и на три!
Откинув капюшон и подставив лицо свежему ветру, девушка быстро затараторила:
— Мы благодарны родной партии и правительству, которые проявляют такую заботу о нашем народе. В этот трудный момент, когда Чемберлен и капиталисты-кровопийцы лондонского Сити объявили нам бойкот и наложили блокаду на нашу социалистическую родину, мы должны ещё крепче сплотиться вокругнашего руководства. Установленная империалистами блокада бьёт по простым людям. Нам становится труднее покупать нужные лекарства для больных родственников, нашим детям зачастую приходится сидеть в нетопленых школьных классах. Но тщетны потуги западных империалистов и их продажных марионеток. Советский народ не купить и не запугать. Второй цех обязуется выполнить годовой промфинплан и выдвигает повышенный на десять процентов встречный план. А соседей, третий цех, мы вызываем на открытое социалистическое соревнование. — Звонкий девичий голос далеко разносился в морозном воздухе.
Рабочий в спецовке с нетерпеливым ожиданием смотрел на своего соседа-лесопильщика. Но тёртого жизньюпередовика на такую дешёвую провокацию было, конечно, не развести.
— У нас зря не сажают. Раз органы отпустили — значит, Зина наш человек, рабочий, советский, — усмехаясь в усы, хриплым покуренным басом ответил он.
Часть 4
Пролог
Плешивый коротышка с двумя малиновыми ромбами на петлицах гимнастёрки, сидевший в кресле, задумчиво перебирал разложенные перед ним на письменным столе фотографии. На них были изображены сделанные в разные ракурсах виды роскошной дачи партийного секретаря Х; сцены банкета в ресторане, на которых тот же Х, навалившись животом на стол, поедал пудового жареного осетра и закусывал бутербродами с икрой; фривольные картинки отдыха Х на природе в компании пышногрудых красавиц.
Старший сотрудник особых поручений ОГПУ Пётр Матвеевич Ясенев, стоявший навытяжку перед человеком с двумя ромбами, смотрел на те же фотографии настороженно-озабоченно. Они были тайно сделаны его сотрудником, Ахмедом Кирбазаевым, в рамках разработки, точнее, сбора материала наХ.
— Что же ты, Пётр Матвеевич, — укоризненным тоном произнёс, наконец, человек с ромбами, помощник начальника московского отделения ОГПУ Максим Аникеевич Остроухов, — незаконно, без разрешения суда и указания твоего начальства, занимаешься сбором информации о личной жизни уважаемого человека, партийного секретаря, преданного члена нашей большевистской партии?
Остроухов возглавлял четвёртый сектор управления внутренней безопасности московского отделения ОГПУ. Ясенев с ним раньше почти не пересекался по рабочим делам, лишь несколько раз они встречались на общих собраниях. У бывшего российского полковника сложилось мнение о нём, как о безликом сером службисте канцелярского типа. Хотя, с другой стороны, знакомый чекист однажды сказал: "этот человек, пожалуй, способен на поступок. Есть у него что-то такое в глазах". И вот теперь Остроухов неожиданно вызвал Ясенева-Перекурова в свой кабинет, где на столе лежали неизвестно откуда взявшиеся фотографии работы Кирбазаева. Отринув пришедшую на минуту мысль, что Ахмед зачем-то решил подставить своего начальника, старший сотрудник особых поручений пришёл к выводу, что он сам попал в чью-то разработку.
— Разрешите доложить, товарищ комиссар, — откашлявшись, сказал он. — Так что, стараемся мы разоблачать коррупцию. Которая, значитца, незаметной гидрой пробирается в ряды большевиков и наносит большой ущерб народному хозяйству нашей страны.
Остроухов отринул неявное предложение перейти на принятый в среде товарищей по борьбе революционный жаргон, как бы свидетельствующей о социальной близости собеседников, и покачал головой.
— Коррупцию, говоришь? — переспросил он. — А что об этом — он хлопнул ладонью по снимкам, — напишет западная пресса? Которая обслуживает лорда Бивербрука и главарей Антанты, желающих отнять у нашего народа фабрики, заводы, шахты, рудники, расчленить нашу страну? Она начнёт поливать грязью наше социалистическое отечество, подготавливая вторжение империалистических держав. Понимаете ли вы, товарищ Ясенев, что ваши действия могут быть квалифицированы как "измена Родине" или, по меньшей мере, как пособничество иностранной агентуре? — строго глядя на стоявшего перед ним навытяжку человека, произнёс комиссар, указывая на снимки роскошных дач-дворцов, двухэтажных шубохранилищ, и пьяных оргий высокопоставленных чиновников.
Бывший российский полковник понимал это лучше, чем кто-либо другой, но предпочёл промолчать.
— Или, может быть, вы хотите показать, что наша большевистская партия есть партия жуликов и воров, грабителей и коррупционеров? — прищурившись, усилил нажим комиссар.