*
Неудачная попытка побудить закоренелых рецидивистов задуматься об общественном благе не подорвала веры Перекурова в аппарат Заврыкина. Собственно, изобретатель и сам говорил, что есть некоторый процент людей, не поддающихся воздействию его излучения. Сотрудник ГПУ по особым поручениям продолжал собирать опытные данные, беседуя с представителями различных социальных групп у себя в кабинете на Лубянке, посещая, с неизменным чемоданчиком в руках, те или иные организации. Примерно пятая часть собеседников никак не реагировала на резонаторные волны, зато остальные давали, как правило, интересный материал. По вечерам чекист просеивал и сортировал результаты, раскладывая их по папкам.
Отпущенный на выполнение задания месяц прошёл, потом прошёл ещё один, и два, и три, и четыре, но от секретаря ЦеКа никаких известий не было. Впрочем, Перекуров знал из газет — и из истории своего прошлого мира — что в партии сейчас развернулась напряжённая борьба, точку в которой должен был поставить очередной съезд. Заранее зная победителей на нём, он выступил на партсобрании с осуждением левого уклона, чем заработал сначала настороженные — а через несколько дней, после оглашения резолюций съезда — уважительно-завистливые взгляды опытных партийцев.
Но вот, наконец, в один из декабрьских вечеров, в его кабинете на Лубянке раздался звонок из ЦеКа.
Эпилог
— Ваше задание выполнено, товарищ секретарь, — отрапортовал чекист, встав по стойке смирно перед сидевшем в кресле за письменным столом невысоким человеком в полувоенном кителе. — Инженер Заврыкин построил электромеханический аппарат, излучение которого пробуждает в нашем народе его глубинные чувства. — С такими словами он достал из портфеля продолговатый чёрный цилиндр, заканчивавшийся раструбом с серебристым отражателем.
Секретарь ЦеКа с интересом глянул на прибор.
— Вы его испытали? — спросил он.
Чекист утвердительно кивнул.
— И какие результаты?
По знаку Перекурова, его помощник вкатил в кабинет, одну за другой, несколько тележек, доверху наполненные папками.
Секретарь ЦеКа посмотрел на папки, потом перевёл недоумевающий взгляд на сотрудника ГПУ.
— Это отчёты об испытаниях, — пояснил тот.
Человек в полувоенном кителе поднялся с кресла, подошёл к одной из тележек, взял верхнюю папку, наугад достал из неё бумагу и стал читать вслух:
"Настоящим считают своим долгом довести до сведения вышестоящих инстанций, что мои соседи по коммунальной квартире выгуливают свою собаку в праздничные дни Первомая, когда весь трудовой народ"-
— Что это? — секретарь ЦеКа поднял взгляд на чекиста.
— Доносы, — пояснил тот.
— Доносы? — нахмурился партиец.
— Я хотел сказать, сигналы, — торопливо поправился чекист. — От сознательных граждан нашей страны, в которых аппарат инженера Заврыкина пробудил их глубинные чувства.
Секретарь ЦеКа взял другую бумажку:
"Вся эта организация финансируется из-за рубежа империалистами, врагами нашей страны", — читал он. — "Они только прикидываются, что помогают больным диабетом, а на самом деле таят коварные планы по внедрению в наш народ чуждых ему ценностей"-
Секретарь вернул бумагу на место, прикинул папку на вес, отложил в сторону, задумчиво глянул на остальные папки и нахмурился. Потом подошёл к другой тележке с папками, на которых были надписи: "Правый уклон", "Левый уклон", "Право-левацкий загиб", достал из них несколько листков, вернулся на своё место и с углубился в их изучение.
— Откуда такой разброд и шатания в мыслях на десятый год победы нашей партии? — удручённо спросил он, дочитав последний документ.
Перекуров припомнил фразу из институтского лекционного курса по истории партии.
— Полагаю, что по мере развития социалистического строительства классовая борьба будет обостряться, товарищ секретарь, — сказал он.
— Да? Теоретически интересная концепция. — Секретарь ЦеКа сделал пометку в блокноте, затем забрал все "уклонистские" папки, перенёс в свой шкаф, после чего вернулся обратно к тележкам. — А здесь что? — он указал на папки, в заголовках которых значилось "Ответственные партийные и советские работники".
— Аппарат Заврыкина был испытан на нескольких руководящих сотрудниках и зафиксировал их глубинные чувства, — пояснил чекист. — Под воздействием электромагнитных волн они откровенно рассказали о своих мечтаниях.
Секретарь открыл одну из папок и достал оттуда лист бумаги.
"Я перепишу на себя предприятия нефтяной промышленности", — зачитал он, — "договорюсь с западными компаниями и буду поставлять им сырьё… Куплю виллу на Канарах… Каждый год буду несколько раз ездить на Мальдивы и в Куршавель…"- Партиец дочитал документ до конца, перевернул бумагу, посмотрел на имя и фамилию, и недоуменно покачал головой. — Этот человек считается в нашей среде партийной совестью, образцом честности и благородства, — сказал он. — Может, ваш электромеханический аппарат дал сбой?
Ясенев-Перекуров деликатно промолчал. Он мог бы добавить, что то же самое говорил ему старый вор в законе Мальцев, и притом безо всякого воздействия электромеханических волн, а лишь исходя из своего жизненного опыта. Но чекист не стал упоминать имя делового компаньона. Вместо этого он сказал:
— Наиболее активно проявляли свои глубинные чувства комсомольские работники. — С такими словами он взял с тележки новую папку и вытащил из неё несколько бумажек. Секретарь ЦеКа принялся их просматривать.
"… я бы занялся приватизацией газового сектора… на этом можно заработать миллионы фунтов и долларов", — прочитал он и, посмотрев на подпись, задумчиво произнёс. — Это же один из организаторов комсомола. У него в партийной характеристике написано: человек исключительной честности и скромности.
Взял другую бумажку, наискосок просмотрел, зацепился за слова:- "… электростанции в моей частной собственности работали бы куда эффективнее". — Перевернул листок, глянул на фамилию и покачал головой.
— Хороший, скромный молодой человек — все о нём так отзываются.
Прочитав ещё несколько признаний и бегло пролистав другие, секретарь ЦеКа бросил их обратно на тележку и стал ходить по комнате Наконец, он остановился и повернулся к чекисту.
— А что ви сами полагаете об этом, товарищ Ясенев? — Хотя лицо секретаря ЦеКа уже снова стало, как обычно, непроницаемым, но усилившийся акцент в его речи выдавал волнение.
— Я полагаю…,- чекист на минуту задумался. — Я полагаю, товарищ секретарь, что воровать миллиардами государственное имущество, а после этого иметь какие-то претензии к расстрельной команде было бы по меньшей мере странно.
Секретарь помолчал. Подошёл к окну, посмотрел на покрытую снегом ёлку. Разжёг потухшую было трубку, снова заходил по комнате. Затем подошёл к креслу и уселся в него, похоже, приняв решение.
— Это хорошо, что они так разговаривают, — сказал он. — Опасен не тот враг, которого мы знаем. Опасен враг скрытый, затаившийся, которого мы не знаем. Так что пускай разговаривают. Пускай разговаривают. Время счетов с ними придёт.
Больше книг на сайте - Knigoed.net
Приложение. Документальные материалы; исторический контекст.
Из мемуаров советских партийных деятелей
Н. Хрущёв:
"В Москве и Московской области уничтожили всех секретарей райкомов партии… Я был особенно потрясён, когда арестовали Коган… в партии с 1907 года, человек исключительной честности и благородства… Сойфер, секретарь Ленинского райкома партии, г. Москвы… член партии с 1905 или 1903 года… в буквально смысле слова партийная совесть, кристальной честности человек… А Марголин, ближайший друг Кагановича! Взяли в Днепропетровск на укрепление местной парторганизации после ареста Хатаевича и там уничтожили…
Двух моих помощников в Москве также арестовали… один из них Рабинович, молодой хороший скромный человек. Другой — Финкель, тоже очень хороший человек исключительной честности и скромности".
"<в начале 1938 года на Украине>было в смысле кадров, что называется, чисто: ни одного секретаря обкома партии, ни одного председателя облисполкома нет, нет ни председателя Совета народных комиссаров, ни его заместителей… Украинское руководство, как партийное, так и советское, было уничтожено полностью: работники ЦК КП(б)У, секретари, заведующие отделами… По Украине будто Мамай прошёл. Не было ни секретарей обкомов партии в республике, ни председателей облисполкомов… людей буквально хватали и тащили резать".
А. Микоян:
"Я знал Беленького как добросовестного честного работника… После него был арестован Гроссман, начальник жировой промышленности, уважаемый в наркомате человек. Такая же участь постигла моего заместителя Яглома… ГПУ требовало их ареста, я их защищал, Сталин настаивал и их арестовали…
Вдруг Розенгольц был арестован как бывший троцкист… Я удивлялся только, что делал Сталин с людьми, которые честно работали для советской власти".