Вторую, более обширную, но не столь идейно однородную группу сотрудников МосЧеКа, составляли троцкисты и зиновьевцы — сторонники председателя Реввоенсовета и председателя Коминтерна, соответственно. В их число входили назначенцы председателя ВЧК Дзержинского, горячего поклонника "гениального Троцкого". Найти взаимопонимание с ними, в том числе по деловым вопросам, Ясеневу-Перекурову было гораздо легче, хотя для этого часто приходилось прибегать к условно-эзопову языку и партийным эвфемизмам. Однако, учитывая историческую обречённость этих групп, старший уполномоченный сближаться с ними не хотел, тем более, что они, будучи, в основном, из числа интеллигенции либо мелкой буржуазии, смотрели на рабоче-крестьянскую физиономию Ясенева с некоторым снисхождением, что было ему, конечно, не слишком приятно.
Наконец, третью, самую большую группу составляли практические работники пролетарского происхождения, пришедшие в ВЧК как в силовую структуру, дающую власть, безопасность и достаток. Все они довольно быстро выучились партийной фразеологии, но она никак не затронула их глубинных убеждений, сводившихся, в основном, к удовлетворению простейших потребностей. Впрочем, у многих из них, несмотря на декларируемый, по установкам партии, интернационализм, несомненно, имелись, как сказал бы товарищ Ленин, великорусско-шовинистические настроения. Вычислить таковых полковнику Перекурову было легче лёгкого, потому что в своём прежнем мире он три года проработал в отделе по борьбе с экстремизмом, и личностей, подпадавших под 282-ю статью, мог определять по одному только выражению лица. Хотя представители этой группы были люди простые, и в своей массе тоже будущие сталинисты, то есть победители во внутрипартийной борьбе, Перекуров чересчур сближаться и с ними избегал — как по неодолимому отвращению к националистическим идеям, так и чтобы не вызвать недоверия у остальных групп.
В общем, он держался ровно со всеми. И все группы считали его отчасти своим.
*
После успешно завершившейся встречи с хозяином конторы по нелегальной переправке за рубеж антиквариата, старший уполномоченный в приподнятом настроении вернулся на Лубянку.
— Товарищ Ясенев, вас вызывал товарищ Кронин, — предупредил его Ахмед Кирбазаев, когда старший уполномоченный переступил порог своего кабинета. Кирбазаев был принят в МосЧеКа на ту же должность стажёра, что он занимал и в провинции, и так же прикреплён к Ясеневу в качестве порученца.
— Хорошо, — сказал Ясенев. Он бегло просмотрел почту, не обнаружил ничего срочного, и направился в кабинет начальства.
Кронин сидел за обширным столом, изучая карту города и, одновременно, заглядывая в какие-то бумаги. Своего подчинённого он встретил кивком и, предложив садиться, подтолкнул к нему папку с документами.
— Товарищ Ясенев, на воскресенье МУР наметил операцию по ликвидации банды Фрекса. В ней должен принять участие представитель нашего отдела, потому что Фрекс занимался, среди прочего, грабежом комиссионных магазинов и ломбардов. Вот тут, — он указал на папку-списки похищенного. Однако магазины могли брать на реализацию особо ценные предметы и не внося их в свои книги. Ваша задача — выделить такие вещи и отправить их в Гохран. Муровцами будет командовать начальник оперативной группы из отдела по борьбе с бандитизмом Глеб Жиголов. Ознакомьтесь с материалами по этому делу. — Он постучал пальцем по папке. — Участвовать в самой операции по задержанию бандитов вы не должны. Ваше дело только оформить по описи предметы незаконной торговли.
Ясенев взял папку, затем поднялся и спросил:- Разрешите идти.
— Идите, — кивнул Кронин.
*
После окончания рабочего дня уполномоченный МосЧеКа Ясенев направился на Сухаревку, где он каждый четверг забирал продовольственные талоны у Льва Самойловича Фельдцермана, заведовавшего отделом в наркомате труда, двоюродного брата прежнего начальника Ясенева. Эти талоны он должен был завизировать в хозяйственном управлении своей организации, а в субботу отнести на рынок, где их распродавала, под его присмотром и охраной, Сарочка Гобман, хозяйка кооператива "Воробышек". Доля старшего уполномоченного в такой коммерции составляла пять процентов от выручки плюс возможность покупать продукты компании без торговой наценки.
— Лев Самойлович, не наступила ещё Эпоха Милосердия? — спросил с порога, вместо приветствия, старший уполномоченный, отряхивая кепку от дождевых капель и вешая кожанку на крючок у двери.
Фраза стала его дежурной шуткой после того, как полгода назад, на пятый или шестой день их знакомства, Лев Самойлович Фельдцерман застенчиво признался ему, что иногда пишет повести, в которых выражает свою мечту о наступлении в мире Эпохи Милосердия.
Лев Самойлович скорбно посмотрел на чекиста и в его печальных чёрных глазах мелькнула слезинка.
— Не надо шутить над светлой надеждой человечества, — укоризненно произнёс он.
— Ну, не сердитесь, — словно бы в извинение, но всё-таки немного театрально произнёс Ясенев. Этот обмен фразами тоже утвердился в их общении как своего рода ритуал. Затем, уже деловым тоном, он спросил:
— Ладно, раз Эпоха Милосердия пока не наступила, давайте займёмся нашим маленьким бизнесом. Какие талоны намечены к реализации на этот раз?
Лев Самойлович, тоже приняв деловой вид, завозился с кипой бумаг. Из неё он вытащил несколько листков серого цвета, разграфленных на прямоугольники с подписями и печатями каждый:
— Масло сливочное, колбаса краковская и шоколад фабрики Эйнем, — сообщил он.
— Кому они предназначались?
— По разнарядке должны были пойти работницам ткацких фабрик Северного района.
Ясенев поморщился.
— Шоколад — работницам ткацких фабрик? Да в вашем наркомате совсем с головой не дружат. Им карточки на хлеб и селёдку отоварить сейчас проблема. А шоколад они, поди, и не знают, с какой стороны надо надкусывать.
Лев Самойлович пожевал губами, потом согласно кивнул головой:
— Ваша правда. Но мы для того и работаем, чтобы каждый получал по своим надобностям.
"То есть, каждому — своё", — мысленно перевёл Перекуров, а вслух спросил:- Пускать всё в продажу через кооператив или часть надо кому-то передать на руки?
Кооператив "Воробышек" был предприятием, учреждённым вначале наркоматом труда, а потом переуступленным в частное владение. Он торговал вещами и продуктами, поставляемыми народными социалистическими предприятиями по низкой цене, которая была следствием низкой зарплаты работников этих предприятий. Народные предприятия часто становились банкротами, и тогда государству приходилось брать на себя их долги. Частным же кооперативам банкротство не грозило, потому что, во-первых, качественные товары народных предприятий скупались ими все на корню — то есть, они были монополистами, а во-вторых, они перепродавали поставленные им товары по ценам, много превышавшим исходные; разница между первыми и вторыми составляла прибыль хозяев кооператива.
— Приватизация прибылей и национализация убытков, — произнёс вполголоса Перекуров, когда он познакомился с этой схемой, прекрасно известной ему по его прошлому миру. Лев Самойлович Фельдцерман услышал и поправил, значительно поднял палец:- Эффективный менеджмент!
Часть пользующихся спросом товаров и продуктов должна была не поступать в кооперативы, а распределяться по талонам наркомата труда среди работников предприятий, чтобы, наряду с грамотами, стимулировать ударников социалистического производства. Вот эти-то талоны сначала списывал, потом утверждал списание в ЧеКа, а потом реализовывал на чёрном рынке, при содействии уполномоченного Ясенева, начальник продовольственного отдела наркомата труда Фельдцерман. Иногда он передавал часть этих талонов нужным людям за какие-то услуги. Посыльным в таких случаях был порученец Ясенева Ахмед Кирбазаев.
— Десять талонов на краковскую колбасу пусть ваш человек занесёт товарищу Скобликову в валютный отдел Госбанка. Остальные — на продажу, — распорядился Фельдцерман.
— Принято, — по-военному кратко отозвался Ясенев.
Уложив продовольственные талоны в папку и отклонив предложение хозяина выпить чайку, старший уполномоченный отправился к себе домой. Теперь трудовой день можно было считать окончательно завершённым.
Глава 2. Совещание.
Еженедельно по пятницам, с десяти часов утра, в МосЧеКа проходили собрания партактива и оперативных работников, посвящённые текущим политическим или идеологическим вопросам. Председательствовал на них обычно Кронин, как парторг ведомства. Нередко в таких собраниях принимали участие представители центрального аппарата партии и профильные специалисты. На этот раз их было двое: сотрудник секретариата Сталина, имя которого Ясенев не расслышал, и отставной жандармский полковник Николай Христофорович Селиверстов.
В повестке дня собрания значились три вопроса: воспитание человека нового типа, усиление борьбы с подрывными элементами, и подготовка к выборам на следующую партконференцию.
Доклад про воспитание нового человека делал секретарь комитета комсомола МосЧеКа Макс Лившиц. Он с энтузиазмом демонстрировал аудитории буквари, на первой странице которых было написано большими буквами: МЫ НЕ РАБЫ, РАБЫ НЕ МЫ; рассказывал о недавно устроенных в деревнях избах-читальнях, показывал графики роста грамотности в первые годы советской власти; цитировал Владимира Ильича Ленина, заявлявшего, что "большевики непременно воспитают новые поколения свободных советских людей".
Полуприкрыв глаза, полковник слушал плавное журчание речи комсомольского секретаря и усмехался про себя, вспоминая, как подобострастно суетились бывшие советские люди, особенно всесоюзно известные "звёзды", обслуживая недавно возникший олигархат. Да и существовали ли на самом деле, в сколько-нибудь значительном числе, эти "советские люди"? Которых сегодня начали учить в школе: "мы не рабы, рабы не мы"?
Но вот речь комсомольского секретаря подошла к концу и он, провожаемый аплодисментами, спустился с трибуны в зал.
— Тема следующего доклада — борьба с подрывными элементами, — объявил председатель. — Слово предоставляется Николаю Христофоровичу Селиверстову.
Появление на трибуне бывшего жандармского полковника вызвало шум в аудитории, однако Кронин, пресекая его, требовательно постучал карандашом по столу.
— Товарищи, прошу внимания. Многим из нас не хватает в своей работе профессионализма. Идейная убеждённость это замечательно, но надо ещё и уметь дело делать, и учиться этому мы должны у всех — даже у наших бывших политических врагов. Николай Христофорович пришёл сюда, чтобы поделится своим профессиональным опытом с представителями трудового народа.
Старый жандарм откашлялся и заговорил, не слишком уверенно.
— Значит, ловили мы тех, кто выступал против правительства. А как иначе? У меня под рукой было двадцать служащих и ещё филеры. Выслеживали неблагонадёжных. Затем внедряли своих людей к ним. Как где соберутся, и речи бунтарские начнут вести, так наш человек даёт знать, и мы всех их вяжем.
— А если враг никак себя не проявляет? — задал вопрос кто-то из президиума.
— Надо дождаться, пока он совершит противоправное деяние, — ответил жандарм. — К такому подобные личности весьма склонны.
— Есть подозрение, что левый эсер Блюмкин задумал террористический акт против членов Совнаркома. Какие меры вы посоветовали бы в связи с этим предпринять? — послышался ещё один вопрос из президиума.
— Надо захватить его на противоправном деянии и арестовать, — бестолково повторил жандарм.