короткая. Но зато в ней действует великий герой русского народа Тарзан.
Кони чувствовали себя великолепно. Ни Эйнора, ни Фередира Гарав не нашёл и не особо огрочился — отправился на конюшню и помиловался с Хсаном, не забыв и Фиона с Азаром. А потом просто побрёл, куда глаза глядят, насвистывая и отвечая кивками и улыбкой на приветствия встречных эльфов, которым, казалось, и дела нет до того, что на другом берегу Буйной — совсем недалеко от них — стоит вражеская армия.
Между прочим, допрос к башне продолжался аж полдня, Гарав сообразил это, когда вышел наружу и увидел солнце, давно перелезшее через зенит.
— Ai!!! — услышал Гарав звонкий выкрик, потом — плеск и смех. Он свернул к краю тропы, по которой неспешно шагал — и неожиданно для себя увидел короткий крутой спуск, а ниже — пляж с полоской золотистого песка. Бруинен в этом месте делал широкую петлю и обретал спокойствие — открывался широкий неглубокий плёс. А на пляже купались с дюжину… эльфёнков? Эльфят? Гарав улыбнулся и перестал искать «правильное» название. В конце концов, они практически ничем не отличались от красивых человеческих детей. Даже глазами. Особенно глазами. В глазах взрослых эльфов была печаль. Эйнор объяснил это как–то — мол, за эльфом стоит память не только его длинной и не всегда счастливой жизни, но и то, что к людям приходит лишь во сне — память всех прошлых воплощений. Для эльфа это не сон, а его собственные воспоминания, которые приносит из прошлых жизней телу–хроа вселяющийся в него дух–фэа. Да уж, тут поневоле загрустишь — под таким грузом… Но приходит эта печальная память не сразу, постепенно, десятилетие за десятилетием. Может, потому так долго у эльфов длится детство. И поэтому глаза их детей похожи на глаза детей человека… нет, на то, какими должны быть глаза детей человека: в них лишь наивное чистое веселье и неуёмная жажда знания.
Гарав и раньше видел эльфийских детей. Правда, их было очень мало в Раздоле. Едва по одному на полсотни взрослых эльфов. И сейчас, наблюдая за тем, как под восторженные вопли тех, кто помладше, четверо мальчишек примерно лет по 10–12 (ха–ха, Гарав, как тебя обманывают твои зоркие глаза — по сто? По сто двадцать?) играют в «колесницу» — сцепившись руками намертво, носятся по песку трое, четвёртый удерживается на их спинах, переступает, раскинув руки и покрикивая весело: «Ai!!! Ai!!! Ai!!!» — так вот, сейчас Гарав вдруг ощутил тяжёлый толчок тёмной злости. Нет, не на них, не на эльфов — нет! Наоборот!!! Ну почему, почему, скручивая злость в тугой тоскливый комок, подумал мальчишка. Почему нас — НАС!!! — так мало? И здесь, и там, в том мире? Мало, так мало… А этой грязной чёрной пены, этих человекокрыс с глазами трусливого и злобного хищника — их мириады, они плодятся и копошатся, мечтая испоганить весь мир… Здесь их хотя бы можно убивать!!! Да и то… Гарав вздохнул и покачал головой. С какой радостью, с каким изуверским наслаждением эти твари убивают беспомощных, не понимающих ничего детей человека… и эльфа. С наслаждением и со страхом — не дать вырасти, потому что взрослый воин аданов или эльдаров с лёгкостью может снести головы десятку визгливых двуногих тварей — так убить его ещё ребёнком! (А разве там, разве там — не так?! Разве там — не то же?!) А вот поднимется ли меч взрослого эльфа на орчонка? Нет, не поднимется… Люди куда жесточе — но и из них далеко не всякий зарубит тварёныша, хотя понимает: вырастет не знающее благодарности существо и с охотой сожжёт человеческий дом вместе со своим состарившимся и вновь, как в детстве, бессильным и беспомощным «спасителем»…)
Я буду убивать, ожесточённо подумал Гарав. Я буду убивать без разбора, пока их лапы ещё не могут держать ятаган, клеймо, рабский ошейник… И если за этот меня проклянут здешние боги — пусть.
Но злые мысли откатились прочь, словно мусор, смытый чистой волной — «колесница» завалилась наконец и с весёлыми воплями барахталась на песке. А чуть в стороне — Гарав расширил глаза, только сейчас заметил! — двое малышей выстроили замок… нет, не замок. Дворец. Каким–то чудом держались арки мостов и высоченные башни, соединённые переходами. Не верилось, что всё это — мокрый песок, который рухнет, едва высохнув (но и не раньше — нет здесь того, кто ради интереса, случайно или по злобе растопчет этот дворец…). Один из мальчишек… эльфишек… тьфу!.. ещё возился с постройкой, что–то отделывая и отпихивая с лица локтем слипшиеся и набитые песком волосы. А второй стоял на коленках возле общего творения — руки ладонями верх на бёдрах, голова склонена набок, а в глазах — радостное изумление: до чего же здорово вышло!!! Он позвал неутомимого мастера, тот присел рядом, мальчишки положили руки друг другу на плечи и застыли, разглядывая то, что получилось. Постепенно начали подходить остальные — вставали или присаживались рядом…
…Когда Гарав вернулся на пляж через четверть часа — дворец никуда не делся, но возле него никого не было. Все куролесили в воде.
Скинув сапоги и рубашку, Гарав влез на дерево, сучья которого нависали и над краем пляжа и над водой. Его сразу же заметили. Не обращая внимания, Гарав прочно привязал тонкий крепкий канат к одному из сучьев и стал ввязывать в свободный конец прочную короткую палку.
— Что это будет, человек? — звонким ясным голосом спросил на адунайке один из мальчишек, строивших замок. Остальные выжидающе и сдержанно сопели — видно было, что им тоже интересно. Тот, что был в колеснице «правым конём», уточнил задиристо:
— Это наш пляж, и мы хотим знать, что ты тут хочешь сделать? — но его толкнули в бока сразу с двух сторон.
— Это будет тарзанка, — сообщил Гарав, свешивая ноги с ветки. — Тарзан — такой богатырь… мммм… моего народа. Он жил в лесу вместе со зверями и боролся с… в общем, со злыми силами. А когда был мальчишкой, то придумал такую штуку… — Гарав вылез из штанов, бросил их на берег. — Вода тёплая? — и, не дожидаясь ответа, прыгнул.
Мотнуло здорово!!! Его вынесло аж на середину реки, стало жутко разжимать руки… но не возвращаться же было на берег?
Гарав отпустил палку…
…Вода оказалась прохладной, но приемлемой. Когда он вынырнул, на берегу вопила и махала руками ошалевшая от такого зрелища ребятня, а двое постарше уже лезли на дерево…
…Эйнор отыскал обоих оруженосцев на реке. Фередир присоединился к Гараву, видимо, недавно — по крайней мере, он выглядел не таким растрёпанным и запыхавшимся.
— Эй! — замахал рукой Гарав, выскакивая из очереди к дереву, с которого как раз с истошно–весёлым воплем слетел в воду на какой–то верёвке эльфийский мальчишка. — Иди к нам!
Эйнор махнул рукой в ответ и улыбнулся. Пошёл дальше, хотя собирался найти хоть какую–то работу обоим пропавшим без единого слова отважным воинам…
… — Гарав.
— М.
— Га–равввв…
— Муй… крых. Удди.
— Гаррррав! — шепотом прорычал на ухо другу Фередир, зажал ему нос… и поймал в лоб локтем. — Уй!
— Чего тебе?! — Гарав сел, сердито глядя на Фередира. Потом потянулся.
— Иди скорей сюда! — Фередир, потиравший лоб, похоже, ни капли не обиделся. — Иди скорей!
Гарав спустил ноги с изящной лежанки (а сперва–то он боялся ложиться, думал, что эта штука просто для красоты и наверняка холодная — ажурное каменное плетение), откидывая тонкое одеяло, не пропускавшее ночного ветерка — впрочем, приятного, теплого и пахнущего чем–то цветочным, тонким, как золотистое вино в кувшине на столе.
— Ну чего будишь? — проворчал он. Фередир потащил его за собой по лестнице, потом — тропинкой в чёрной резной тени деревьев — на берег, туда, где они купались днём.
— Смотри–и–и–и… — выдохнул он в ухо всё ещё ничего не соображающему и сердитому Гараву. Тот хотел уже разозлиться по–настоящему…
…и пролетевший над рекой на «тарзанке» Эйнор обрушился в реку с пушечным громом, разогнавшим ночную тишину вниз и вверх по течению.
Глава 34 -
в которой… а, что там. Плохо всё. Даже в конце.
Высокий золотоволосый эльф смотрел на сидящих на выступе ивового корня человеческого мальчика и эльфийскую девочку — свою дочь.
Лицо полководца Элронда было каменным, как лица изваяний древних вождей нолдоров, которые находят иногда на побережье за Голубыми Горами.
— Мэлет, — сказал он негромко. Он подошёл бесшумно, человек не мог услышать… а дочь — дочь, похоже, вообще ничего не слышала более… кроме голоса человека.
Обернулись и встали и эльфийка и человек. От Глорфиндэйла не укрылось то, что дочь сидела на подстеленном плаще человека, не укрылся и тот жест — непроизвольное движение — которым Мэлет полускрылась за спину мальчика.
А тот посмотрел прямо в глаза эльфа и сказал:
— Отважный Глорфиндэйл… ведь это ты Глорфиндэйл, отец Мэлет? — золотая голова наклонилась. — Мне надо говорить с тобой по очень важному делу.
— Иди за мной, — сказал Глорфиндэйл…
…В небольшой залитой солнцем комнате было пусто. Только Глорфиндэйл, севший в массивное кресло (длинный меч между ног) - и Гарав, остановившийся прямо перед ним. Но голос мальчика звучал, как в огромном зале — рождая эхо.
— Отважный Глорфиндэйл из дома Элронда. Я — Гарав Ульфойл, оруженосец кардоланского рыцаря Эйнора сына Иолфа, прошу у тебя руки твоей дочери Мэлет. Я люблю её, Глорфиндэйл.
Глорфиндэйл встал. С грохотом отлетело и ударилось о стену тяжёлое кресло. Движение было таким неожиданным, порывистым и… страшным — да, страшным! — что и Гарав вскочил и отшатнулся, ещё ничего не понимая — но перепуганный.
— Ты… человек! — это слово прозвучало, как ругательство. — Даже не адан — просто человек! — но и как–то растерянно это прозвучало. Гарав услышал эту растерянность, только не обратил внимания. Эльф был страшен. Казалось, он — и без того выше мальчишки как бы не на три головы — стал ещё выше, а глаза сделались большими и засияли холодным голубоватым светом. Левая рука полководца Элронда взялась за рукоять меча, и Гарав увидел, что и там — из–под пальцев — льётся сияние. Комната бешено закружилась, и Гараву послышались звуки — то ли вой, то ли рычание, то ли грохот обвала — шум, нарастая, валился как бы со всех сторон и придавливал к полу, замораживал, одевал в камень… Под пальцами Глорфиндэйла угрожающе и ликующе запел на ладонь вышедший из ножен клинок: «Нyarrrrrrrra… hy–у–уara–a–a…»* - услышал Гарав.
*Режь… (квэнья)
Да–а–а… от такого можно было только бежать со всех ног. И глаза эльфа отталкивали — как две могучих руки: ну, беги, прочь отсюда!!!
Гарав не побежал.
Он стиснул зубы и взялся за меч. Склонился всем телом — словно пробивался через сильный встречный ветер… но головы не опустил, не отвёл глаз от полыхающего взгляда жуткого нимри.
— Так Ангмар говорил правду?! — прорезал сгустившийся тяжёлый воздух дерзкий высокий голос мальчишки, сорвавшийся на последнем слове — но не смешно, а яростно и даже презрительно! — на глуховатый басок. — Правду, что мы, люди, для вас, эльфов — полуживотные?! Вот жаль, что я не остался там, в Карн Думе — по мне лучше уж было отдать душу какому–нибудь гауру и пасть без чести от рук наших же воинов, чем жить и дальше человеком — без твоей дочери, нимри! А ведь я человек, Глорфиндэйл — ЧЕЛОВЕК!!! И это немало!
Эльф слушал мальчишку, высоко подняв брови и отпустив рукоять меча. И даже когда Гарав, тяжело дыша и не выпуская оружия, замолчал и только смотрел на эльфа — яростно и непримиримо — Глорфиндэйл по–прежнему молчал. Молчал, разглядывая мальчишку со смесью грусти, удивления, гнева и уважения. Когда же он заговорил — голос его больше не был угрожающим, скорее — грустным.
— Прошлое помнит два союза между дочерьми эльфов и сыновьями людей. Берен Эрхамион и Лютиэн Тинувиэль… Эльвинг Светлая и Эарендил Мореход… Ты ли Берен? Ты ли Эарендил?