Изнутри…
Гарав невольно рассмеялся. Он почти представил себе того, кто пел эту песню раньше — молодой мужчина, парень или даже мальчишка… крепкие кулаки, широкие плечи, тяжёлый нож на поясе… вот он стоит, подпирает забор любимой, жуёт травинку и в желтоватых глазах — уверенность, что всё будет по его… и любовь.
— На траве росою сбитой -
Волчий след.
Намокает плащ забытый -
Нас тут нет…
Поутру тебе в селенье -
Мне же в лес…
Эх, видно я не в свои сани
Снова влез!
А тебя закружат ночи -
Словно дни!
Для тебя горят у леса
Глаз огни!
Для тебя звучит над миром
Волчий плач…
Я забыл в твоей прихожей
Волчий плащ…
Для тебя звучит над миром
Волчий плач…
Я забыл…
нарочно, понимаешь…
волчий плащ…
Слова Алькор.
— Теперь спой ты мне, — неожиданно предложил эльф.
— Я? — Гарав от неожиданности опешил. — Я… не умею.
— Не умеешь петь? — эльф покачал головой. — Что ж… значит, не было в твоей жизни настоящего горя. И не любил ты, и не ненавидел. Выходит, ты солгал мне, Гарав–волчонок…
— Я не лгал! — ощетинился Гарав и вправду как волчонок, разгневанный тем, что кто–то осмеливается подвергать сомнению его страдания. Это до смешного оскорбило мальчишку.
Эльф чуть поднял одну бровь:
— Тогда спой мне. Хотя бы в благодарность — я знаю, что люди не обделены ею.
— Ну не у… — начал снова Гарав и вдруг ощутил себя какой–то ломающейся девчонкой. — Что спеть? — суховато спросил он.
— Что хочешь, — странно, эльф как будто сам же и потерял интерес к своей просьбе.
— Хорошо, — согласился мальчишка. Он знал много стихов, а в таких случаях, как правило, трудно выбрать… вот только выбирать не пришлось — первые строчки сами прыгнули на язык, а уж дальше оставалось просто идти следом, тут же перекладывая русский на адунайк и не особо беспокоясь о складе — тут это не было главным…
— Понимаешь, это больно, очень больно,
Когда горят на берегу костры,
Когда уходим снова добровольно,
Когда сжигаем наши корабли…
Если бы Гарав внимательно смотрел на эльфа — он бы увидел, как тот дёрнулся — словно в него попала стрела. И даже сделал жест, какой делает смертельно раненый.
Но Гарав не смотрел. Он знал, что не умеет петь — и всё–таки пел…
— В руке зажат обрывок гика–шкота,
Прищурен взгляд и холод по спине…
Сегодня ты взрослее стал, чем кто–то–
Так почему же слёзы на лице?
Не знали мы, что яхтой станет меньше,
Что мы её сожжём своей рукой,
А после будем петь про это песни
И улыбаться раненой душой…
Года прошли, и многое забылось,
Не помним запах утра над рекой…