Пред лицом всемогущих небес?
Если тяжко объятиям чуждым
Отдавать непорочную честь,
То насколько мучительней чувство
Сладострастию в жертву принесть!
И недаром в сердечной тревоге
Тот любовью исполненный взор,
Ведь чужих поцелуев ожоги
Пламенеют на ней до сих пор!
Ведь любимому не возвратило
Обещания сердце Дурны,
Ведь свидетели эти светила
Тем обетам, что ею даны.
Если б знали её вы стремленья,
То мгновенно б открылось для вас,
Что минувшего счастья виденья
Дочь владыки ласкает сейчас.
И порой отражается это
На лице истомлённом её:
То полно оно чувства и света,
То впадает она в забытьё.
Облаков шаловливые тени
Продолжают с луною играть,
И белеет каик в отдаленье,
Прорезая блестящую гладь.
За ладьёю, над водами свесясь,
Наблюдает красавица вновь,
И изогнута, как полумесяц,
И нахмурена девичья бровь.
Но, проникнувшись твёрдым решеньем,
Распрямилась Дурна наконец,
Губы сжала и быстрым движеньем
Обернулась: - Послушай, отец!
Нынче выскажу слово прямое.
Оборвалось меж нами родство.
Я - журавль Хазарского моря,
Ты - стрелок, стерегущий его.
Не томись, надругайся скорее
Надо мною, любви вопреки,
И несчастной Дурне, не жалея,
Оборви, Кантемир, лепестки!
Я противиться страсти не буду:
Пусть узнает весь мир наконец,
Что предался преступному блуду
С низкой дочерью подлый отец...
- О, дитя, я неправ пред тобою,
Чёрным призраком встав на пути.
Но прошу: не печалься душою
И меня, если можешь, прости!