Новорожденная
Руана была чужда многочисленным суевериям, что в народе буквально командовали всеми: и людьми, и делами. Встретить на восходе или на закате трёх яранов — это не к добру трижды тридцать раз. Уж такая гнусная примета — хоть ложись да помирай.
А если разобраться, всё объясняется просто. Некогда было время, когда подобная встреча вела лишь к паре возможных исходов: ограбят и убьют. Как, собственно, на любой войне с любым народом. Война давным-давно закончилась, и яраны больше не лютуют, а примета осталась. И зловредно добавляла опасного недружелюбия в общую картину мирного противостояния северян с прочими гражданами империи.
Однажды это полыхнёт — всерьёз заботило Руану, как девушку образованную, изучившую историю великого северного нашествия. Не нужно иметь лоб шириной в ладонь, чтобы это понимать. Однако ей казалось, что никого, кроме неё, назревшая проблема вообще не волнует. Разве что заставляет строго придерживаться устоявшихся норм и законов.
Погружённая в нелёгкие политические проблемы — решать которые её никто не приглашал — она рассеянно водила глазами окрест. Утро выдалось погожее, настроение пока никто не испортил. В поднебесье надрывалась какая-то пичуга — её щебет был подлинным гимном полученному шансу вылупиться и жить.
Мордатый раззадорился и весело трюхал по дороге размеренной рысью. Вскоре он стал прибавлять шаг — Руана не сразу и услыхала, что позади их кто-то догоняет. Поскольку разбойников вблизи цитадели и столицы не водилось, она даже оборачиваться не стала. Кому надо, объедет. А сама с дороги больше ни за что не сойдёт — хватит с неё на сегодня благонравия и манер.
Что произошло дальше, она так и не поняла. Даже придя в себя после падения на землю. Верней, именно придя в себя, она меньше всего заинтересовалась причиной катастрофы. Упала и упала — последствия её оглушили гораздо больше самого падения.
— Этого не может быть, — прошептала она, очнувшись.
И осознав, где находится. Что важней: кто она. Точнее: кто она теперь. Потому что раньше её звали Ольгой. Ольгой Тумановой. Двадцати пяти лет отроду. Ещё точней: прожившей всего двадцать пять лет — здешние года отчего-то в зачёт не пошли. Поначалу.
Перед внутренним взором отчётливо маячило искажённое лицо пьяной мачехи. И скабрезно ухмылявшаяся рожа её очередного хахаля. Которого ревнивая любовница застала за паскудной изменой: тот пытался облапать ненавистную падчерицу. Её, Ольгу.
Она с детства не позволяла этой суке себя обижать. Впрочем, пока был жив отец, двуличная гадина ещё держала себя в руках. Стиснув зубы, изображала нормальную мать, лишь изредка срываясь на мелкой падлюке — как однажды услыхала Ольга в свой адрес. Но год назад отец умер…
Год назад — окончательно прихлопнуло Руану осознание случившегося. Если присовокупить это фантастическое перерождение, получается, что отца нет уже семь лет. А в её дважды… нет, трижды ушибленной башке образы обоих отцов странным образом слились в единый.
Надо же — поморщилась Руана, пошевелившись и ощутив в затылке зверскую боль — она прекрасно помнила удар по голове там, дома. За мгновенье до того, как выключилась. Значит, мачеха её убила. Тварина бессердечная!
В тот же момент в этом мире девочка по имени Руанаина Таа-Лейгард сверзилась с быка. И, видимо, почти с тем же результатом. Хотя ей повезло больше: из неё, как говорится, лишь дух вышибло. Чтобы сознанию Ольги было куда приткнуться. Знать бы ещё: какими путями-дорожками она вновь стала новорожденной?
— А ты дёргался, — приятным снисходительным баритоном прогудело над её головой. — Она уже пришла в себя. Но выделывается: видать, нам назло. Таария, ты бы открыла глаза. А то моего друга Урха сейчас надвое порвёт.
Урха? Слово показалось смутно знакомым. Руана пошевелила отбитым мозгом и вспомнила: кличка Радо-Яра. Значит, это он её нагонял. И что? Сбросил на землю? Пытался убить? Бред!
Если бы назл хотел кого-то прибить, еле живое тело тут бы не валялась — шевельнулась она, проверяя себя на дееспособность. Причём явно в чьих-то объятьях. Жёсткая рука сдавливала плечи с таким энтузиазмом, словно пыталась выдавить из неё кишки, как пасту из тюбика. Вторая рука — с твёрдой мозолистой рукой — бестолково шарила по её голове. Видимо, в поисках повреждений.
— Руана, — мрачно и чуть обиженно просипел Радо-Яр, слегка её встряхнув. — Открой глаза. Это не шутки.
— Не тряси, — с трудом разлепив высохшие губы, попросила она. — Больно.
— Где? — не скрывая, тревожился он.
— Голова. Что случилось?
— Ты упала с быка, — пояснил баритон. — То ли заснула, то ли просто дура.
— Почему? — удивилась Руана.
— Потому что скакун не предназначен для того, чтобы спать в седле, — получила она резкую отповедь Радо-Яра.
— Я не спала, — обиженно возразила она.
— Глаза открой! — резко потребовал он.
И веки поспешно распахнулись, словно только и ожидая команды. Но тотчас схлопнулись: солнечный свет плеснул в глаза кипятком. Слёзы выкарабкивались из-под ресниц и неуверенно ползли по щекам, будто боялись, что назл их тоже прикончит.
— Ладно, не открывай, — разрешил тот. — И ничего не бойся. Сейчас мы тебя поднимем в седло и отвезём домой.
Руана кивнула и…
Снова отключилась — поняла она, очнувшись уже в постели. И первым делом напомнила себе: я Ольга. О чём уже никогда не забыть, вернувшись в прежнее безмятежное существование. В сущности, оно было именно таким — несмотря на проблемы с Ати…
Ати! Готовая расплыться, будто лужа под ногами, психика моментально мобилизовалась. У неё теперь есть сестра. А не этот гадёныш — сын мачехи — который вовсю помогал мамаше отравлять жизнь сводной сестрице. Нет, её Ати чудная девочка — просто ангел. И старшую сестру обожает…
Её нужно спасать! А не валяться тут, как куча дерьма в заброшенном загоне.
— Очнулась? — придирчиво проскрипела кормилица.
И на лоб опустила её тёплая рука.
— Урпаха! — так неестественно пылко обрадовалась Руана, что сама испугалась.
— Ничего, детка, — сухо успокоила та. — С тобой всё в порядке. Не померла и ладно.
Руана осторожно приоткрыла глаза:
— Не померла и ладно? Мамушка, чего ж так неласково?
— Это ещё ласково, — угрожающе прокряхтела суровая старуха. — Вот погоди: одыбаешь, я с твоей задницы семь шкур спущу.
— За что? — машинально поинтересовалась она, осторожно вертя головой.
Под черепушкой ничего не болело.
— Кстати, кто меня принёс? Радо-Яр?
— Наш хозяин, — вздохнула и разом помягчела кормилица.
Поплескала руками в стоящем на столе тазу. Вынула тряпку, отжала и плюхнула на лоб болящей:
— Встретил того упыря у загонов и отнял тебя. Даже драки учинять не стал: сразу домой потащил. Лекарей нагнал. Вон, какого богатства тебе натаскали, — усевшись на край постели, кивнула она в сторону стола.
Там стояла целая куча глиняных и дорогих стеклянных пузырьков.
— Я это жрать не буду, — скуксилась Руана. — Отравят ещё. У меня желудок не железный.
— И не надо, — подозрительно покладисто согласилась Урпаха. — Сама полечу. Не впервой. А ты на эту скотину Мордатого больше сроду не сядешь. Я его на мясо сдам.
Угроза была дежурной, многократно повторяемой — Руана пропустила её мимо ушей. На повестке стоял более важный вопрос:
— Мамушка, я сегодня обязательно должна попасть на приём.
— К императору? — придирчиво уточнила та. — С чего такой зуд? — и вдруг выдвинула ультиматум: — Пока всё не расскажешь, никуда не пойдёшь. А то и вовсе отцу отпишу. Пускай тебя домой забирает.
Поскольку ультиматумами кормилица никогда не злоупотребляла, Руана относилась к каждому со всей серьёзностью. Старуха у неё кремень: сказано — сделано. Даже отец её попугивался. Выхода нет: придётся колоться.
И Руана выложила всё, что знала, думала, задумала и успела насвершать. Ждала отповеди и даже скандала. Но Урпаха осталась верна себе:
— Нашу девочку нужно спасать. Тут никаких таких… всяких быть не должно. Только верно ли ты поняла, что происходит? А пуще того: что произойдёт. Откуда такая уверенность, что император на нашу Ати позарится? У него шалав больше, чем выпавших волос. Только пальцем помани: всю его кровать заполонят. Так поленницей и сложатся. Зачем ему деревенская простушка? Ох, что-то наши добрые хозяева мудрят.
— Почему ты так думаешь? — не слишком прониклась Руана её предосторожностью.
— Больно добрые! — отрезала кормилица и вдруг пошла на попятный: — На приём ступай. Если чувствуешь, что ноги пойдут. Станет дурно, так небось Викрат обратно притащит. Не помрёшь. А там смотри в оба. И не на мужиков, а на этого похабника… единственного. Чтоб ему пусто было!
Единственным в этом мире обзывали императора, как на Земле всяким царям-королям говорили: ваше величество. Почему так? Потому что он и был единственным. Хотя его и не назвать неповторимым: императорский талант добросовестно тиражировался в потомках.
— Платье я подготовила, — проворчала Урпаха, поднимаясь с кровати, и вдруг озорно хмыкнула: — А здорово оно вышло! Вроде скромней скромного, а поди ж ты. Глаз так и притягивает. Это у меня-то, у старухи. У мужиков так и вовсе повыскакивают. Так, глядишь, императору и наша Ати не глянется: по тебе все глаза проглядит. А уж мы с тобой отобьёмся, — пригрозила она пустому пространству, тряся кулаком. — Нас голыми руками не возьмёшь.
Руана открыла рот, чтобы поддакнуть… Да и закрыла. До неё вдруг дошло: она вспомнила себя прежнюю, но Ольгой больше себя не ощущает. То есть, абсолютно. Будто и не было тех двадцати пяти лет подлинной жизни…
Стоп! А чем она сейчас не подлинная? Ей и здесь приходилось расти да взрослеть. Учиться, бороться за право на самоопределение. К тому же этот мир был несравнимо добрей. Здесь отец не просто любил её, но и давал это почувствовать. Не смотрел сквозь дочь, как сквозь мешающий видимости туман.
Здесь мачеха кривилась на каждый её выверт, но просиживала ночи напролёт, когда Руана заболевала. Беспокоилась о её нарядах, манерах, будущем. Пыталась научить всему, что, по её мнению, могло защитить дурочку от неприятностей. Собственно, по-своему любила брыкливую малолетку. Про Ати и говорить нечего: немыслимый подарок судьбы. А Урпаха?
Вот и получалось, что именно эту жизнь душа стремилась считать единственно подлинной. А Руана и не думала противоречить. Тем более что даже мысленно так и не называла себя Ольгой.
— Рожу-то мазать станешь? — возясь у подставки с обновлённым платьем, осведомилась кормилица.
Руана хихикнула, вспомнив местную моду на макияж. Который бывал двух видов: стопроцентная шпаклёвка всех открытых участков тела и полное отсутствие таковой. Даже юные барышни грунтовали лицо сплошной маской, если насчитывали на нём больше трёх изъянов. И не выглядели при этом смешными, ибо это для аборигенов в принципе не смешно.
Поверх грунтовки наносились не только брови, румянец и губы. Местные модницы рисовали на лбу и висках целые картинки: бабочки, цветочки, мотылёчки. Существовала такая профессия: мастер красоты. Ибо рисунки и впрямь красивы: тонкая работа, со вкусом подобранные краски. Можно сказать, смываемый татуаж, нанесение которого отнимало уйму времени и кучу денег.
Она, конечно, нанесёт вечерний макияж — покосилась Руана на платье. И даже не слишком отступит от моды, дабы не превратиться в посмешище, что придворные дамочки тотчас ей организуют. Пускай подавятся! Но сегодня Руанаина Таа-Лейгард скажет новое слово в вопросе покупной красоты.
В приготовленной служанками ванне болезненная слабость, вызванная падением с быка, окончательно прошла. Кормилица вылила туда целый горшок заваренной травы — вот и полегчало.
Настолько, что руки уверенно держали тонюсенькую кисточку, которой Руана создавала истинный шедевр.
Веки в местном макияже оставались неприкосновенными: их не размалёвывали под хохлому. Она же пошла привычным путём. Провела под бровями серебристые полоски — чудовищно дорогая краска! Навела традиционные стрелки — поверх проложила зелёные линии, уходящие на виски. Изящные веточки, на которых распустилось по три аккуратных листочка. И одна серебристая ольховая серёжка.
— Ишь, ты, — одобрительно покивала Урпаха, — а хорошо вышло. Не чучело размалёванное, а… вон как живенько. А мордень чего не законопатила?
— Ты же знаешь, что не люблю, — вертя головой перед зеркалом, оценивала Руана результат.
Она, конечно, не Шишкин, так и сосновый лес на лице не поместится. А простой листочек даже ребёнок намалюет.
— Губы всё же чуток оживи, — высказала Урпаха критическое замечание продукта своей цивилизации. — Вон какие бледненькие.
Если бы губы Руаны увидали её прежние соплеменницы, похвалили бы: аккуратно накрашены. Розовые, сочные. А у местных, если не пылает кумачом, так и губ нет. Она оставила их, как есть. И без того размалёвана — дальше некуда.
Сборы на бал закончились неожиданно быстро. Всё остальное время Урпаха чесала ей волосы, умиротворяюще действуя на готовую к приключениям… задницу. Руана млела и раздумывала о том, как заметно изменились её мысли с момента прозрения. Вернувшаяся Ольга привнесла в лексикон море забытых словечек и понятий, которые могли бы повергнуть аборигенов в шок.
Зато стало понятно, откуда в ней этот бунтарский дух, чуждый благовоспитанной барышне. И совсем уж запредельная нескромность. Нужно поосторожней с этим сомнительным багажом — предостерегла она свою нынешнюю дворяночку. А то запишут в ведьмы и утопят — с колдовством здесь строго. Это в мире магии. Кино и немцы.
— Почему бы тебе не поговорить с этим Радо-Яром? — приставала она к Викрату, нимало не заботясь о том, что её суетливая походка роняет репутацию столбовой дворянки. — Два умных человека всегда сумеют договориться. Если не законченные идиоты.
Они медленно приближались к замку, все окна которого просто лопались от света. Не считая верхнего этажа с личными покоями императорской семьи. Ну да, для кого там жечь свечи? Сегодня ежемесячный малый императорский приём: замок аж стонал от наплыва гостей. На следующем таком празднике монарху и представят Ати с Юбейном.
Так что Руана намеревалась всё тщательно запомнить: кто, что и как будет делать? Кому что позволено? Кто и как полезет наперёд? Куда можно спрятаться тому, кого излишнее внимание не устраивает? Словом, она отправлялась на самую настоящую разведку. И печальный опыт предыдущей попытки сделаться лазутчиком её ничуточки не смущал.
— Видимо, — лениво отбрёхивался Викрат, удерживая её руку на своём локте, — мы именно пара идиотов. Потому что не способны даже просто поговорить. Когда я вижу этого кабана, испытываю одно желание: воткнуть ему в живот что-нибудь острое.
— Ты замахнуться не успеешь, как она тебя порвёт, — язвительно предрекла Руана, ударив нарывавшегося придурка кулаком в лоб. — Проще и безболезненней самому броситься в пропасть.
— Думаешь? — весело хмыкнул этот остолоп.
— Знаю, — авторитетно заявила она. — А что касается Багены… Это не такая уж великая проблема, как её расписывают. Понятно, что трудней всего приходится первому, кто отважится перевернуть традиции с ног на голову. Тем, кто последуют за первопроходцами, будет всё проще и проще.
Прецедент — мысленно усмехнулась Руана — обладает несокрушимой силой двигателя прогресса. Так их учили в универе, который она бросила ещё на первом курсе. Пожалела, конечно, да выбор был невелик: либо учиться, либо не сдохнуть с голода.
Отец категорически воспротивился выбору дочери и кормить её отказался. Устраивал повсеместные долгоиграющие демонстрации отчуждения. Всё норовил её согнуть, да перестарался. Когда пружину разогнуло, так хлестнуло его по гордости — Руане до сих пор стыдно за всё, что она тогда наговорила.
И за то, что ушла из дома на долгие пять лет. А вернулась не к сильному, самоуверенному мужчине — к замкнутому больному старику. Мачеху обвиняла: мол, та его убила своей нестерпимой стервозностью. А сама-то где была? По сути, там же: помогала его убивать.
— Я готов стать первым, — твёрдо, однако без особой надежды в голосе поделился Викрат.
— Всё дело в ней?
Руана подумала-подумала и пообещала:
— Я попробую переубедить Багену. После знакомства с её семьёй. Чтобы не наобещать тебе несбыточного. Если пойму, что там всё безнадёжно, попробую тебя соблазнить.
— Это ещё зачем? — с дурашливой опаской поинтересовался он, демонстративно отстранившись от полоумной девицы.
— Вдруг ты в меня влюбишься? — деловито пояснила она тоном лекаря, понятия не имевшего о нервной системе человека, однако обладавшего снадобьем от всех болезней.
— В тебя? — иронично переспросил Таа-Дайбер, искоса оглядев спутницу с ног до головы. — Это вряд ли.
— Потому что я некрасивая? — придирчиво уточнила Руана, ущипнув хулителя своих несомненных прелестей.
Во всяком случае, этот профессионал-оценщик женщин признал её несомненный успех в деле радикализации дресс кода. Она переиначила и попрала всё, что оказалось по силам. И было обеспечено подручным материалом.
В моде пышные юбки с такими же пышными рукавами? На ней всё облегающе элегантно. В моде всё яркое и пёстрое? Она однотонно зелёная, как жаба. В моде лица-маски? Плевать она хотела на эту чушь: будет носить своё натуральное. В моде открытые до самых сосков плечи? Ну-ну.
Дайте только добраться до бальной залы. И сбросить с плеч то, что осталось от серебристой меховой накидки.
— Потому что слишком умна для меня, — вдруг на полном серьёзе пояснил Викрат. — По-настоящему умна. И отнюдь не по-женски. А для меня это чересчур. Я предпочитаю что-нибудь попроще.
— Слушай, — впервые пришло ей на ум, — ты считаешь, что меня вообще никто не возьмёт?
— Он должен быть слишком самоуверенным смельчаком, — всё так же сосредоточено и вдумчиво развил Викрат свою мысль. — Иначе не выдержит твоего превосходства. Начнёт тебя поколачивать. А закончит тем, что убьёт.
— Прелестная перспектива, — скуксилась Руана, впервые почувствовав нешуточность сей проблемы. — Что же мне, вообще замуж не выходить? Или за какого-нибудь безрукого калеку? Чтобы не занимался рукоприкладством. Заодно уж безногого: чтоб не запинал.
— Выходи сразу за безголового, — вовсе не шутя, пошутил он.
— А это мысль, — согласилась она.
Представив почему-то Яр-Турана. С чего бы? Тот вовсе не дурак. Далеко не дурак — даже не пыталась она предаваться самообману. Самоуверенный смельчак? Вот это ближе.
— И всё-таки я поговорю с Багеной, — пробормотала Руана, отгоняя идиотскую мысль о назле.
— Поговори, — легко согласился Викрат. — За это тебя не убьют.
Так, мило болтая о насущном, они и добрались до празднично галдящего замка. Верней, пробрались к нему сквозь череду подъезжающих и отъезжающих возков. На крыльцо подниматься не стали — Викрат увлёк её в сторону. Они долго обходили громадное длинное здание, выкроив себе лишнее время для беседы. И вошли внутрь через боковые двери для прислуги.
Зато свободно: никто вокруг не мельтешил и не лез с дурацкими разговорами. Едва об этом подумав, Руана заметила впереди в ярко освещённом широком коридоре знакомую фигуру. Среди толпы снующих туда-сюда слуг.
— Радость моя, — затрясла она локоть Викрата, — впереди твой враг? Или у меня с глазами беда?
— Это он, — сквозь зубы процедил таар, положив руку на изголовье поясного ножа.
— Только попробуй устроить поножовщину! — прошипела Руана, изловчившись и пнув балбеса по ноге. — Убью!
— Ага, — неопределённо хмыкнул он, однако руку с ножа убрал.
— Какого демона он тут отирается? — пробормотала Руана под нос.
Набросив на лицо маску легкомысленной девицы, у которой одна забота: донести платье до праздника в целости и сохранности. Викрат покосился на неё и хмыкнул:
— Ты виртуозно изображаешь дуру.
— Всё-таки признал это, — удовлетворённо кивнула она.
Между тем стоявший к ним спиной назл медленно обернулся. Яран, с которым он о чём-то болтал среди всей этой кутерьмы, пристально посмотрел на…
Почему на меня — слегка взволновалась Руана. Почему не на своего врага и мужчину. Что они вообще тут делают? Среди слуг, которые стараются огибать воинов, не коснувшись их даже пальцем. И недовольно косятся на двух гигантов, что впёрлись на их территорию.
Снова здорово — невольно поморщилась она. Сколько раз нужно получить от ворот поворот, чтобы дошло: никого тебе не соблазнить. Ты рожу свою видел? Бывают же такие упёртые.