Изыскательница
Как же славно лежать рядом с мужчиной, к которому бесконечно приятно прикасаться. Пускай он вовсе не красавец. Пускай даже грубоват. Пускай не даёт разгуляться твоим капризам — он всё равно восхитителен. Он ровно такой, каким ты воображала свой идеал.
И не врите, будто есть такие шибко умные женщины, воображение которых заточено под более высокие материи с устремлениями. Свой идеал рисуют и они — просто не бегают в поисках него, высунув язык. Ждут, когда сам явится. Главное, не проглядеть.
Как «шибко умная», Руана тоже не занималась поисками — он сам явился. И она не могла на себя нахвалиться: не проглядела! Это самый натуральный он: идеал. Ольга уже встречала такого в той жизни. Но опоздала: идеал любил другую. Зато привнёс в её жизнь страшную сумятицу с разочарованием, метаниями и прочими прелестями неразделённой любви.
Казалось бы, Радо-Яру нужна именно она. Вон его папаша даже на свадьбу намекал. Да и сама Радость Ярая вроде туда же гнёт. Что ещё надо? Живи да радуйся! Но судьба просто не может без подвохов. Так и норовит подгадить, где не ждёшь.
Теперь на пути Руаны встала иная преграда. С её точки зрения, нелепая. Но далеко не шуточная. За эти последние дни до неё со всей ясностью дошло: таары с яранами реально друг друга терпеть не могут. Даже больше: обе стороны готовятся остаться единственной в империи главенствующей силой. А противника превратить в холуёв.
И чего им спокойно не живётся? Тем же таарам — по сути, её собственному клану и отчасти кровной родне. Боятся, что заполучив для себя землю с правами феодалов, яраны захотят прикарманить всю остальную империю? Лишат тааров их богатых поместий?
Руане как-то не особо в это верилось. Если бы северяне и впрямь лелеяли подобные подлые надежды, давно бы что-то предприняли. А не тянули резину триста лет. Теперь-то они обижены — потому и готовятся вздуть тааров. В ней вот увидели угрозу их единственному стоящему преимуществу: не переходящему, как приз, месту императрицы. И в упор не слышали честных заверений Руаны о нежелании его узурпировать.
— Ты думаешь о чём-то неприятном, — поймал её на тяжёлых мыслях чуткий, как радар, назл.
Они лежали в шатре, откинув полог и слушая лягушачьи концерты. Руана — закутавшись в лёгкое одеяло. Радо-Яр, как есть, голым телом на грубых кусачих кошмах. Она заползла на него всей своей верхней половиной, ловя кайф и греясь. Он гладил её по голове, по спине, по ягодицам… впрочем, скорей, ощупывал. Будто всё никак не мог убедиться, что это принадлежит ему.
— Думаю, — не лукавя, призналась она.
Хотя время для тяжёлого разговора самое пренеподходящее. Недаром говорится, что все бабы — кошки. Руану беспрестанно и безотчётно тянуло потереться о переполненное силой мужское тело. Щекой, лбом, грудью. Поковырять его пальчиком. Пошлёпать по нему губами. Пройтись языком. Просто напасть какая-то!
А тут к тебе пристают с дурацким желанием повыяснять отношения.
— Обо мне? — задал он ожидаемый вопрос.
Потому что ни один таар не отдаст свою единственную дочь ярану. Тем более таарию. Которая является его прямой наследницей. Нравится это остальным, не нравится — по закону она имеет все права на поместье Лейгардов. Весьма — по местным меркам — недурственное.
Но, главное: она вправе разделить его с будущим супругом. То есть, в пику остальным таарам, передать землю в руки врага. Именно так и будут рассматривать подобный выбор мужа.
— О себе, — почти не соврала Руана.
Всё происходящее — вся эта их долбанная политика — касалась прежде всего её жизни. И её права на свободу выбора. Которое въелось в сознание Ольги с младых ногтей. И перекочевало в тело Руаны. Попробуйте навязать ей свою волю, и она объявит вам войну. Настоящую. До полной победы одной из сторон.
Создатель! Она ещё никогда так плотно и серьёзно не размышляла о своей жизни, как будучи голой, рядом с голым мужиком чёрте где. Умеет же она выбрать время для изысканий с анализом результатов. Лабораторная работа после секса — именно то, что украшает женщин.
— Император сходит по тебе с ума, — загнул Радо-Яр нечто литературное.
— А по малютке Нала-Яри? — иронично осведомилась очередная великая, но краткосрочная императорская любовь. — А, по остальным своим малюткам?
— Это другое, — буркнул он. — За всю свою жизнь Бруст любил только одну женщину. Которая его бросила. Вышла замуж и уехала в поместье мужа навсегда.
— Хочешь сказать, — насторожилась Руана, — что я её напоминаю? Чем?
— Характером. Хотя и в лице есть какое-то сходство.
— Но я не она, — сухо заметила женщина, по праву считавшая себя уникальной.
— Не она, — так же сухо поддакнул он.
— И я сделала свой выбор.
— Сделала, — вновь согласился Радо-Яр, упорно не желая взглянуть ей в глаза. — Но решать не тебе. Решать будет твой отец.
Руана села. Обхватила ладонями его лицо и повернула к себе. Вспомнила, как улыбалась Ольга, когда ставила кого-то на место. Вроде получилось вернуть то ощущение: назл в удивлении вздёрнул брови.
— Попробую тебе объяснить, — задумчиво начала она, подбирая слова. — Видишь ли, вы слишком привыкли к жизни при дворе. Где вечно из себя что-то изображаете. А настоящих себя прячете. Даже ты. И не спорь! — запечатала она его приоткрывшийся рот ладошкой. — Дослушай. Ты родился вождём. Прирождённым командиром. Значит, должен чувствовать: я тоже родилась командиром. И не потому, что таария. Потому что такая. Да, из меня всю жизнь лепили пирожное в сахарной пудре. Которое усиленно фаршировали патокой. Но это не стало моей натурой — лишь маской. Чтобы меня не вздумали переделывать силой. Знакомо?
— Ещё как, — усмехнулся Радо-Яр, убрав её ладонь с лица.
И прижав к груди. Однако дальнейших ласк не последовало: он слушал. Он должен был хоть немного разобраться в женщине, которую, похоже, выбрал для себя. И только для себя.
— Понимаешь, — продолжила Руана, вздёрнув подбородок и засмотревшись на звёзды. — Мои кондитеры остались далеко. Любой человек решит, что с их появлением я вернусь в состояние пирожного. И будет прав. Потому что далеко — это для всех означает одно и то же: далеко.
— Хочешь сказать, — нахмурился он, — что для тебя оно вовсе не расстояние?
Ну, как можно к нему не тянуться — поняла Руана хотя бы одну из причин своей оголтелой привязанности. Он всё настолько правильно понимает, будто и впрямь читает её мысли. Это вовсе не означает, что он их приветствует. И даже не станет с ними бороться. Но, понимает же.
— Для меня «далеко» означает время. С тех пор, как я покинула дом, слишком многое произошло. И дело не в твоём дурацком похищении. За которое ты, кстати, ещё не расплатился.
— Скажи как, и расплачусь, — вдруг не усмехнулся, как обычно, а просто улыбнулся он.
Руана наклонилась. Поцеловала его и вновь прилегла на широкую грудь погреться: перед рассветом стало слишком свежо. Радо-Яр подцепил второе одеяло и заботливо укрыл свою мерзлячку. Она повозилась, устраиваясь поудобней, и пригрозила:
— Как только придумаю, обязательно потребую расплаты.
— Значит, — резюмировал Радо-Яр, — твой отец остался далеко в прошлом.
— Вроде того.
— Ты действительно не понимаешь, что он вправе вторгнуться в твою жизнь силой? — холодно осведомился мужчина, минуту назад обворожительно ей улыбавшийся. — В любой момент. И вся твоя бравада не будет стоить воздуха, который ты сотрясаешь.
— Может, — вздохнула Руана. — Думаю даже: обязательно попытается. Однако ничего не сумеет сделать.
— Ты так в себе уверена? — покривился он, как человек, презиравший пустые, но громкие заявления.
— До сегодняшнего дня не была, — провела она пальцами по его губам, исправляя это искривление.
— И что случилось сегодня? — убрал он её руку и зло сверкнул заледеневшими синими глазами. — Бруст? Надеешься на его защиту?
— Сегодня… Точней, уже вчера случился твой отец, — терпеливо пояснила Руана, привыкая к мужской ревности, которой в прошлой жизни её не баловали. — Он познакомил меня с одним старинным, но действующим законом. С которым — конечно же, совершенно случайно — меня никто прежде не ознакомил.
— Сколько тебе лет? — выпалил Радо-Яр, приподняв голову.
— Уже три месяца, как двадцать.
Он уронил голову обратно на кошму и злорадно ухмыльнулся.
— Да, — постучала она пальчиком по его широкому упрямому лбу. — По закону таария, достигшая двадцати лет, считается совершеннолетней и самостоятельной. Даже не выйдя замуж. Всё, как у яраний. А поскольку свободу я люблю больше, чем отца, ему меня уже не подмять. Как и вашему разлюбезному Брусту.
— Тогда зачем ты морочишь ему голову?
— А отец тебе не сказал? — сексуально проурчала она, целуя каменную статую, покрытую вечно горячей резиновой оболочкой.
Такое ощущение, что яраны рождаются с системой тёплых полов под кожей. В которой полно всяких там секреций — всплыли в голове полезные знания из биологии. Те секреции выделяют что-то уж чересчур заманчивое.
Во всяком случае, прежде у неё как-то не возникало желания облизывать потных мужиков. Подобные сцены в фильмах вызывали стойкую брезгливость. А вот, поди ж ты. Это что, уже любовь? Тогда почему самоотречение не включается на полную катушку? Она вовсе не прочь кое в чём уступать. Ну… в чём-то несерьёзном. Иногда. Под настроение.
— Нет, — с подозрением покосился опытный лазутчик на ту, что претендует на его лавры.
— Странно, — пробормотала Руана, оторвавшись от его шумно задышавшей груди. — Я была уверена, что он тебе рассказал. О том, что я задумала.
— То есть, ты этого сделать по-прежнему не хочешь?
— То есть, мне пора возвращаться, — напомнила она, уклоняясь от обидного ответа.
— Сегодня же праздник, — сыронизировал назл, резко сев и стряхнув с себя томную деву. — В твою честь. Интересно будет посмотреть.
— На какое бесстыдство я способна? — проворчала Руана, барахтаясь и путаясь в одеяле.
— Не пытайся меня заинтриговать, — вытряхнул он девушку из тенет и сунул ей рубаху: — Одевайся скорей. А то не смогу тебя отпустить.
Затем вскочил на ноги и побежал к речке. Да что там: полетел, едва касаясь ногами земли. Красивый — умереть не встать. Просто глаз не оторвать.
Влюбляться в красивых мужиков, полнейший идиотизм — читала она себе просветительскую лекцию, натягивая рубаху. Особенно, если ты сама мало что из себя представляешь. Да, фигура у неё, что надо. Но полностью отсутствует то, что называют шармом. Пацанкость прикольно смотрится в девчонке-подростке. В двадцатилетней дылде она смешна и нелепа.
— Давай быстрей! — возмущённо фыркнула над ухом Нала-Яри. — Чего расселась? Сама же хотела вовремя вернуться.
Руана прихлопнула подпрыгнувшее сердце и выдохнула:
— Никогда больше не подкрадывайся!
— Я не хотела тебя напугать, — изумлённо вытаращилась девчонка, присев на корточки. — Ты сама испугалась.
— Блестящая логика, — проворчала Руана, закрепляя поясом юбку. — Интересно, кто тебя этому научил?
— Урх, — простодушно поведала ярания.
На этот раз сердце ухнуло куда-то в живот.
— Он принимает в тебе столь горячее участие? — старалась не язвить внезапно проклюнувшаяся ревность.
Как там Викрат описывал Нала-Яри? По достоверным сведениям она уже давно не девственница? И кто, интересно, этому поспособствовал? Не Радость ли Ярая? На которого девчонка явно неровно дышит.
— Ещё как принимает, — скучающе пробормотала болтушка. — Он ведь мой отец.
— Что? — не успев разобраться с ревностью, начисто охренела Руана. — Твой отец?
Изыскания съехали с плоскости личного на окружающих и понеслись вскачь.
— Ну, мама говорит, что скорей всего он. Так по срокам выходит. Хотя, может и другой. Бывают же разные сбои.
— Когда он всё успевает? — по-старушечьи проскрипела Руана, пытаясь разглядеть в предрассветных сумерках торпеду на воде.
— Они были такими, как я. Совсем молодыми, — как само собой разумеющееся, выдала ярания-скороспелка. — Ты готова? Тогда пошли. Им было по пятнадцать. Мама родила в шестнадцать.
— А почему не вышла за него замуж? — едва поспевала Руана за легконогой волчицей.
— В пятнадцать? — округлила та глаза в искреннем недоумении. — Зачем так рано? Какой в этом смысл? Когда ты ещё не перебесилась. Это опасно. Пойдём помедленней. А то ты сейчас лопнешь с натуги. Совсем задыхаешься. Нужно чаще бегать, — выдала она рекомендацию тоном учителя младших классов.
— Обязательно начну, — поспешно пообещала таария и уточнила: — Что ты имела в виду, когда упомянула про опасность?
Нала-Яри встала столбом. И медленно развернулась к собеседнице:
— Ты что, не знаешь про наши обычаи? Он тебе не сказал?
— Обычаи, связанные с замужеством? — догадалась Руана, что речь об этом.
— Ну да.
— И что с ними?
Девушка нахмурилась и нехотя процедила:
— За измену мужу у нас закапывают в землю. Живьём.
Она многозначительно зыркнула на потенциальную мадам яраниху и потопала дальше. Всем своим видом показывая, что лекция окончена.
Ну, вот и объяснение их разгульной жизни — как ни странно, немного успокоилась Руана, молча шагая рядом с насупленной девчонкой. При таких ужасных обычаях и вправду лучше заранее перебеситься. А замуж выходить лишь тогда, когда точно знаешь: это он.
С ним ты хочешь не только засыпать, но и просыпаться в одной постели. Потому что у яранов не в моде раздельные спальни. Они этого эстетства не понимают. Вместе, так вместе.
Вовремя её просветили — она благодарно покосилась на упрямый затылок своей без пяти минут падчерицы. Разве что, её мама всё-таки ошиблась. Интересно взглянуть на эту женщину. Если и она уже доросла до назла, вхождение в эту семейку начинает подёргивать за нерв. Им за измену и закапывать не надо — к чему такие сложности? Каждый по разу отщипнёт, и от тебя останется лишь воспоминание да скальп.
В этими мыслями Руана всплывала на стену в верёвочной петле. С ними нахамила прицепившемуся некстати Вели-Ярке. С ними обогнула угол дома Таа-Дайберов и с ними попалась.
— Ну, пока, — невозмутимо чирикнула Нала-Яри, чмокнув её в щёку. — Захочешь ещё ночной пикничок, зови.
И ускакала, довольная своей шалостью.
— Пикничок? — не слишком удивился Викрат, и отпил из высокой серебряной кружки вонючего пойма северян.
Он сидел в одной рубахе на крыльце. Ёжился и разглядывал ночную шлынду:
— Юбка грязная.
— И не только, — плюхнувшись рядом, согласилась Руана. — Дай отхлебнуть.
— Уверена?
— Озябла, — пожаловалась она.
— Держи.
На вкус вонючая жидкость была вполне себе: помесь пива с самогоном и дизтопливом. Торкнуло мгновенно: продрало от макушки до замёрзших ступней. Руану передёрнуло зато дивно расслабило. Она глотнула ещё — жизнь хорошела на глазах.
— Отдай, — раздражённо вырвал кружку Викрат. — Не хватало, чтобы меня обвинили в твоём растлении.
— Не волнуйся, — прижалась она к нему, уложив голову на плечо. — Я скажу, что это император. Сердце моё, не хочешь поговорить?
— Сердце моё! — передразнил он и съязвил: — А ты моя печёночная гниль.
Так аборигены называли цирроз. Кстати, нередкий среди тааров недуг. Те отчего-то спивались, что среди яранов встречалось крайне-крайне редко — почти никогда.
— Ты уходишь от ответа.
— Ты ещё вопрос не задала! — раздражённо отлаялся Викрат, затем вздохнул и сдулся: — Ну? Чего тебе?
— Скажи: ты послушный сын?
Он всё понял моментально и помрачнел:
— Время от времени.
— А ты действительно хочешь жениться на Багене?
— Ну-у-у… — затянул он, явно придумывая, как поудачней соврать.
— Не старайся: всё равно не поверю. Ты хочешь на ней жениться. Выходит, что тебе прямая дорога в предатели рода, — вздохнула Руана, обняв его за шею. — Я, по-моему, уже на пути туда. Хочешь, скажу, с кем сегодня согрешила? И не сегодня тоже.
— С яраном, — чуть расслабившись, усмехнулся он.
— Подслушал, как мы шептались с Урпахой?
— Больно надо. Будь он тааром, ты бы так не выпячивала своё распутство. Если оно без политического душка, то никому не интересно.
— Викрат, мы можем поговорить откровенно?
— Смотря, что ты желаешь выпытать.
— Ты тоже против того, чтобы яраны владели землёй?
Он покосился на неё с видом отца, заставшего пятилетнего сына в его сапогах. Покачал головой — скорей для того, чтобы выиграть время для осмысления, чем в укоризну.
— Не хочешь, не отвечай, — пожала она плечами, собираясь встать.
— Я не против, — устало признался таар, связанный со своим магическим кланом целой паутиной неразрывных пут.
С отцом, который его породил, вырастил и приставил к любимому делу. С братьями, которых он любил. С друзьями, которыми дорожил…
— Если честно, у меня в душе нет железной уверенности в правоте наших. И я бы не сказал, что моя привязанность к ним сильней моей уверенности в их неправоте.
С прочими таарами — додумала Руана после такого признания — принадлежность к которым ему вовсе не дороже собственного мировоззрения. Видимо оттого, что Викрат почти всю свою жизнь провёл в цитадели. Где у него наверняка есть друзья и среди северян.
Сегодня просто день открытий — вяло ухмыльнулась Руана розовеющему востоку. Солнце ещё не встало, а она уже устала собирать новости со всех сторон. Будь она там, на Земле разведчиком, стала бы знаменита, как Штирлиц.
— Ты что, метишь в предательницы рода? Из-за своего ярана?
С виду пошутил, а глаза прицелились в неё, будто он и вправду может выстрелить.
— Я не знаю, — нехотя призналась таария. — Понимаешь, я просто не желаю, чтобы мои дети росли среди кровавых битв и смертей. Это несправедливо, — обозначила Руана свою позицию эгоистки и чуть-чуть патриотки. — Вдвойне несправедливо, если виной этому будет мой собственный отец.
— Будет, — сухо выдал Викрат, по всей видимости, одну из тайн заговорщиков. — Хотя он всего лишь присоединившийся. И до конца не уверен, что это хорошая затея. Надеюсь, ты не позволишь своему ярану его убить?
— Пошли спать, — устало промямлила Руана, тяжело поднимаясь. — Иначе на празднике я буду вялой. И неинтересной единственному.
— Тебе лучше туда вообще не ходить, — цапнул её за лодыжку уже почти друг.
— С какой стати? — подёргала Руана ногой, но свободы передвижения не отвоевала.
— Мне нашептали, что тебя попытаются убить, — глядя ей прямо в глаза, прямым текстом заявил Викрат.
— Поэтому ты мёрзнешь тут и напиваешься? — присела она на корточки и протянула руку: — Дай хлебнуть? Я всего глоточек.
— Пьянь, — буркнул он, но кружку протянул.
Вместо одного задуманного, Руана успела сделать три полновесных глотка. Даже дыханье не перехватило — так была наэлектризована своими нынешними изысканиями, Зато кружку перехватила сильная мужская рука — вторая дёрнула её за руку:
— Сядь!
— Зачем? — снуло пробормотала она и зевнула: — Пошли спать.
— Ты пойдешь на праздник? — с нажимом потребовал он ясности.
— Конечно, пойду, — удивилась Руана его непонятливости.
— Почему? — помрачнел таар.
— Потому что от меня этого ждут, — как само собой разумеющееся, пояснила она. — А ты за мной присмотришь. И попробуешь угадать имя отравителя. Не того, кто подсыплет или накапает в бокал, а того, кто затеял это злодейство. А потом, если ты не против, мы его прикончим.
Викрат не стал язвить, насмехаться или ругаться. Он смотрел куда-то перед собой и, кажется, вообще ни о чём не думал. Руана вдруг ощутила, что он стал ей очень близок. Она редко за кого переживала — разве что за Ати или Урпаху. Ну, и немного за отца.
Но тот в последнее время как-то отдалился от дочери. Или всё-таки она от него — или оба постарались. Но рискни отец выдвинуть ультиматум: или мы, или яраны — дочь выберет не отца.
И её любовные шашни тут не при чём. Она только что сделала открытие: её дети реально могут родиться в эпицентре войны. А какой русский не знает цену подобной радости? Её собственная бабуля родилась в сорок втором. На оккупированной территории, где её прабабка чудом уцелела. А потом просто невероятным чудом откачала недоношенную дочь.
Хрена вам лысого — зло всколыхнулось в Руане всё нутро. Раз уж она сюда попала, значит, имеет право на жизнь. Не в мире тааров или в мире яранов — в собственном мирном мире.
В собственном, как же — тут же охолонула она. Откуда ему взяться — собственному миру? Сплошные иллюзии. Предать своих — это хуже и гаже самых кровавых злодейств. А таары для неё реально свои. Она прожила среди них шесть лет. По сути, выросла их заботами. Была любима и оберегаема. Руана — плоть от плоти этого мира. И даже с сознанием переселенки осталась Руаной Таа-Лейгард.
А Радо-Яр? Допустим, она переживёт его гибель в кровавой распре. Даже обязательно переживёт: время всё лечит. Кроме израненной совести. Которая будет подгнивать всю оставшуюся жизнь при воспоминаниях о Багене или Нала-Яри.
Лучше бы она тогда совсем умерла.