Упрямица
Не будь кормилицы, они с мачехой просидели бы до утра. И усидели бы не только одну заначенную бутылку: отправились бы на поиски добавки. Потому что разговор по душам заладился.
Катиалору прорвало. Впервые на памяти Руаны. Мачеха ударилась в воспоминания о том периоде детства Ати, в котором сестра участия не принимала. Оказалось, что первый муж Катиалоры был законченной скотиной. Свою жену терпеть не мог, изменяя направо и налево. Только в родовой крепости проживали пять его любовниц. За пределами их количество не поддавалось исчислению.
Ладно бы изменял — мерзавец обожал куражиться над женой, позволяя своим подстилкам вести себя с госпожой неподобающе хамски. И управы на него не было никакой: Катиалора-то, оказывается, сирота. Опекуны вырастили девчонку и сбагрили побыстрей замуж. Руана чуть не обрыдалась, слушая эту обычно застёгнутую на все пуговицы женщину. И периодически принималась грязно ругаться, обещая всему миру страшное отмщение. Хотя сам ублюдок давно сдох.
Так что от природы Ати вовсе не робкая лань: бедняжку просто зашугали. Она и новому-то отцу всё никак не могла довериться: ждала от него… всякого. Хотя Таа-Лейгард ни разу даже голоса на приёмную дочь не повысил. Но и к себе малышку не приближал. Растёт себе, и пускай растёт. Одета, обута, накормлена, а остальное дело супруги.
Поэтому её мать и не сразил, что называется, насмерть, факт побега. Катиалора знала свою дочь. И, как показалось Руане, ожидала от неё чего-то подобного. А вот старшая сестра — проклятая кукушка, занятая исключительно собой — так до конца и не узнала. За что ругала себя последними словами под провоцирующее кряхтенье кормилицы, не скупившейся на обвинения.
Зато мачеха заверяла, что, мол, для Ати она стала настоящей сестрой. И любящей, и заботливой. За что Катиалора безмерно благодарна. Ведь, случись ей помереть, у малышки всегда будет опора и защита.
— Тебе совсем не жаль, что у них с Юбейном ничего не вышло? — не сразу, но всё-таки осмелилась выспрашивать Руана. — Мне перед отъездом из дома показалось, будто у них всё замечательно.
— Начиналось, — отдала паршивцу должное никому не верившая мать. — Он был обходителен и красноречив. Я рада, что Ати не успела в него влюбиться. Потому что вскоре я обнаружила его на собственной служанке. Как ты понимаешь, в пикантный момент.
— Выгнала?
— Служанку?
— Ну, да.
— За что? — укоризненно покачала головой подлинная, в отличие от некоторых, аристократка. — Девчонка совсем. С ней он тоже был обходителен и красноречив. И бедная дурочка влюбилась в прекрасного доброго господина. Такое случалось, случается и будет случаться. А ты когда выйдешь замуж? — внезапно спросила она.
И, в общем-то, первой реакцией Руаны было отшутиться. Мол, женилка у неё пока не выросла — и всё в таком же духе. Но раскочегаренная ими атмосфера доверительности сделала своё дело. И неожиданно для себя Руана призналась:
— Знаешь, я боюсь.
— Терять свободу? — понимающе кивнула Катиалора.
— Не только, — пробормотала она, решая, в чём стоит довериться, а о чём лучше умолчать.
— Тебя пугают некоторые… традиции яранов?
Этим вопросом мачеха её, будто кувалдой по башке жахнула.
— Ты знаешь? — насупилась предательница своего рода-племени.
— Я знаю, — строго подтвердила Катиалора и добила: — Но это не имеет значения. Хуже, что о твоём возлюбленном знает отец.
— Приплыли, — опешив, ляпнула Руана.
— Видимо, да, — согласилась мачеха, голос которой вновь потеплел.
— Думаешь, он злится?
— Он в ярости, — весьма серьёзно предупредила мачеха. — Поэтому и стал тебя избегать. Я уговорила его не ссориться с тобой, пока всё не прояснится. Вдруг это злые сплетни?
— Да уж! — саркастически проквакала зловредная старуха.
Она взялась за шитьё, молча слушая задушевные излияния в ожидании более конструктивного разговора. Урпахе все эти дворянские нежности до лампады. Её всегда интересовали только конкретные вещи: физическое и моральное здоровье подопечных.
— Значит, — помолчав, отважилась спросить Катиалора, — у тебя действительно… связь с назлом?
— Ещё какая, — язвительно поддакнула Урпаха. — Быками не растащишь.
— Ты меня осуждаешь? — уточнила Руана, для которой нежданно-негаданно мнение мачехи стало значимым.
Та как-то грустно улыбнулась и медленно покачала головой. Потискала в руках пустой бокал и нехотя призналась:
— Я тебе завидую.
— А поздно завидовать, — не унималась вредная старуха, разглядывая проложенную иглой строчку. — Коли не сбежала, так не сильно и любила. Это всё глупости ваши поэтические. Налепят складных плаксивых стишат про небесную любовь, а после маются.
— Кто не сбежала? — наконец-то, дошло до Руаны. — Куда не сбежала?
— Я, — криво усмехнулась мачеха. — Из дома. Когда влюбилась в одного молодого нахального волка. Испугалась и дала согласие выйти за таара. А ты вот не испугалась.
— Ну-у, — задумчиво протянула Руана, переваривая очередную порцию открытий, — я пока что никуда бежать не собираюсь. Да и замуж не тороплюсь. Чего я там не видела?
Тем более — мысленно добавила она — что разводов здесь пока не изобрели.
— А ничего и не видала, — продолжала зудеть неугомонная старуха. — К тому ж валяться с милёнком под кустами тоже бесследно не выходит. Пузо надует, куда побежишь прятаться? Безмужняя шалава.
— Урпаха, — укоризненно вытаращилась на неё госпожа Таа-Лейгард.
— Пузо вовсе не повод связывать себя на всю жизнь, — упрямо набычилась Руана.
Будь она чистокровным продуктом этого мира, подобные резоны её, может, и пугали бы. Но в сознании просвещённой женщины из мира смартфонов и прокладок с крылышками мать-одиночка вполне себе вариант. Тем более таария, что и вовсе тут на особом положении. И сама по себе социально значимая величина, и профессия имеется. Если кому-то что-то надо разнести в труху, пожалуйте к нам! Работаем быстро и качественно!
Словом, они бы просидели до утра, но Урпаха дала унылым пьянчужкам разгон, как только показалось донышко бутылки. Выгнала Катиалору спать и утолкала в кровать брыкавшуюся, качавшую права любимицу.
Которая продрала свои бесстыжие очи лишь к полудню. С одним единственным желанием: немедля сдохнуть. Причём, треск и ломота под черепушкой с дичайшим сушняком были меньшими из зол.
— Вставай, задрыга! — перетянула её скрученной тряпкой кормилица.
Не будь сверху покрывала, остался бы шикарный синяк.
— Зачем? — изумилась Руана, пытаясь понять, какого чёрта её разбудили.
— Буду приводить тебя в надлежащий вид, — строго уведомила кормилица, вновь оттянув воспитанницу поперёк спины.
— Зачем? — нырнув под покрывало с головой, прогундосила Руана. — Ати же нет. Церемонии благословения не будет. Я могу дрыхнуть, сколько угодно. Имею право!
— Ати нет, — сурово подтвердила Урпаха, срывая с неё защитный покров. — Но ритуал никуда не денется. Женищок-то на него явится. А ну, как начнёт требовать невесту обратно? Землица-то за ней обещана ого-го какая. Целое поместье.
Руана села. Руана прозрела. Руана всей душой возмутилась: этот поганец бы ещё права качал!
— А рожа не треснет? — машинально пробормотала она.
— Рожа-то? — чуть отмякнув, хмыкнула критически настроенная старуха. — У этого не треснет. И у папаши его не треснет. Зря он, что ли, сынку такую выгодную невесту сосватал? Много ли на свете девиц, за которыми целые поместья отваливают?
— Отвалили бы, — сползая с кровати, поправила её Руана. — Сложись всё иначе. Я была готова отказаться от своих прав только ради Ати. Не ради этого щенка. Так что поместье по закону моё. Таа-Дайберы обойдутся.
— А кто им о том заявит? — издевательски осведомилась кормилица, помогая стаскивать ночную рубаху. — Твой отец нынче кругом виноват. Это его дочь сбежала. Император его накажет, и слова против не скажешь.
— Император? — задумчиво пробубнила под нос Руана.
Получилось зловеще. Не нарочно, но уж, как вышло.
— Ты чего задумала? — тотчас насторожилась Урпаха.
— Потом узнаешь, — отмахнулась она. — Давай мыться. А то и вправду опоздаем.
— А ну, говори! — топнула ногой кормилица, ища взглядом что потяжелей.
— Потом! — набычилась Руана, уперев руки в боки.
— Упрямица, — покачала головой мудрая старух, знавшая, когда лучше не спорить.
Мылась она тщательно: будто собиралась на приём к врачу, где её разденут и станут мять в разных местах. И где благоухать «нечистотами» как-то стыдно.
Затем Руана уселась за стол и подставила кормилице голову. До чего уж терпеть не могла, когда её волосы туго скручивают и заворачивают во всякие кренделя, но сидела, не пикнув.
— Горюшко ты моё, — запричитала под нос Урпаха с какой-то показной театральщиной в голосе.
— Мамушка, ты чего? — удивилась Руана.
— Не мешай! — рыкнула та, закрепляя свёрнутую прядь длинной шпилькой с серебряной блямбой на конце. — Как положено, так тебя и провожаю.
— Куда? Так провожают замуж. А я не туда собираюсь. Меня там скорей выпорют, чем обласкают.
— Кто знает? — туманно пообещала всяческие неожиданности всевидящая старуха.
Накаркай ещё — мысленно окрысилась на неё Руана, не осмеливаясь делать это вслух. Тоже придумала: замуж! Когда-нибудь наверняка — все там будем. Но сегодня мы не договаривались. Она ещё не нагулялась.
К подставке с платьем кормилица подходила, как смертник с гранатой к рычащему танку.
— Ну, вот, — язвительно объявила мастерица, сдёрнув с обновлённого наряда покров. — Как просила. Готово твоё позорище. Девки в три управились. Я им сверх обещанного уплатила. Вчера последние швы сама подбирала. Вроде получилось, — с виду недовольно, но всё же любовалась она отменной работой.
Серебряная парча штука вредная: чуть где шов вильнёт, сразу встанет колом. Пышные юбки из неё выходят деревянными. При ходьбе ходят ходуном единым монолитом. Может, кому-то и нравится щеголять в несгибаемой бочке, но у Руаны это вызывает чувство, будто она селёдка пряного посола.
А вот облегающее платье из парчи вполне себе ничего. С умеренно расклешённой книзу юбкой и такими же рукавами. Только в него приходится буквально заходить. Что называется, ногами вперёд. Она и вошла, после чего Урпаха осторожно натянула платье на тело. Руана ловко попала руками в проймы и поморщилась: жёсткая ткань меленько щипалась и кололась.
— Стой спокойно! — нагавкала на егозу кормилица, затягивая на спине шнуровку.
— Колется, — пожаловалась Руана, елозя в жёсткой обнове.
— Сама нормальную рубаху поддевать отказалась, — резонно заметила Урпаха. — Может, всё-таки наденешь?
— Ни за что!
— Тогда умолкни и терпи!
Когда со шнуровкой покончили, остался последний штрих.
— Вот, — кормилица с трепетной осторожностью развернула на столе какой-то свёрток из тяжёлого малинового бархата. — Мачеха твоя принесла. Пока ты спала. Велела обязательно надеть. Это де её покойной матушки. От сердца предложила. Чтобы в лад с парчой легло.
Руана не без труда присела на край кресла в плохо гнущемся платье. Старуха уложила ей на грудь тяжёлое широкое ожерелье с алмазами. Потом защёлкнула на запястьях такие же широкие браслеты, моментально оттянувшие руки.
— Мамушка, я в них, будто в кандалах. Сними.
— Не помрёшь.
— Помру.
— Вставай! Будет она мне ещё упираться!
Руана встала и отошла от стола, чтобы поместиться в небольшом зеркале по максимуму. Поместилась, пригляделась, поняла, что толком ни черта не видать, и плюнула: и так сойдёт!
— Ну как? — спросила она у кормилицы.
Та отошла, как можно, дальше и критически оглядела воспитанницу с ног до головы. Вздохнула и вынесла вердикт:
— Позорище, — после чего с присущей ей логикой уточнила: — Но ты хороша!
С чем Руана и покинула спальню, начав свой путь на Голгофу.
Облегающее платье заканчивалось небольшим шуршащим по полу шлейфом. За который развернулась натуральная борьба не на жизнь, а на смерть. Волочить супер дорогую ткань по земле Урпахе виделось страшным кощунством. Но рачительная старуха уступила.
А зря. Потому что теперь Руана была занята единственной проблемой: как бы не свалиться с лестницы и не расквасить физиономию из-за проклятого шлейфа. Который сползал за ней по ступеням и норовил попасть под ноги. Лишь выйдя на площадь, она выдохнула с облегчением: жёсткий парчовый хвост следовал за платьем чинно, не комкаясь и не мешая.
На пороге знакомого зала для приёмов Руану поймал Викрат. Вид у него был не оскорблённый — чего она страшно боялась — а неуместно деловой.
— Сердишься? — с трудом глядя ему прямо в глаза, осторожно поинтересовалась непричастная участница событий.
— На что? — опять-таки деловито уточнил Таа-Дайбер.
— Из-за Ати.
— А ты тут причём? — удивился он, подпихивая таарию к распахнутым парадным дверям. — Давай, не тяни.
— Раз не сердишься, — приободрилась Руана, — помоги прошмыгнуть как-нибудь незаметно.
— В таком платье? — иронично осведомился Викрат, демонстративно оглядев новое произведение её извращённой фантазии. — Топай прямо по проходу. Император лично ожидает оборзевшую таарию. Уже спрашивал, где тебя носит.
— Меня что, казнить собираются? — не веря в такой результат, всё-таки невольно поёжилась она.
— Иди уже, — перестал деликатничать этот подлец, резко втолкнув её в двери.
Влетев в зал, Руана на миг остановилась, расправляя плечи. И отшвырнув ногой скомкавшийся у ног шлейф. Дальше она поплыла с высоко поднятой головой. Хотя взглядов на себя насобирала! Как липкая лента в сенокосный для мух месяц.
Вокруг, естественно, и шипели, и юродствовали, и прочее всякое. Ещё бы! Кто мог столкнуть приличную девочку с пути истинного? Конечно, её старшая сестра хабалка. Казнить, закопать, откопать и выдрать.
Нынешний приём — с первого взгляда поняла виновница всех бед — здорово отличался от предыдущего. Тогда зал был забит исключительно таарами. Лишь в зоне «заседания» монархов имелась относительная концентрация яранов. Теперь же северян значительно поприбавилось. Возможно, явились все, кто сейчас отдыхал в цитадели от ратных дел.
И едва Руана миновала первую пару колонн, к ней тотчас присоединились две тигрицы. Багена с Налата-Яри пристроились по бокам, отчего публика рефлекторно принялась расширять проход. Передние теснили недовольно ворчавших задних. Но открыто возбухать никто не решался. Поскольку тигрицы были в полном боевом снаряжении.
Как и Лура, чуть позже присоединившаяся к эскорту сзади, и ещё парочка незнакомых яраний.
— Вы не перегибаете? — на всякий случай поинтересовалась у подруги Руана.
Хотя в принципе такой поворот дел её вполне устраивал. Лишь одно исподволь царапало психику: во благо ей такая помощь, или наоборот? Чем она заслужила или — хуже того — чем придётся расплачиваться? Судя по тому, как многозначительно тигрицы держали в руках весьма опасные железки, они вполне способны пустить их в дело.
И что? Устроят резню? Прямо тут? Да, за такой произвол бедной таарии вовек не расплатиться. Разве что сразу башку оттяпают. У императора там, впереди по курсу рожа надута до предела. Мрачен, аки пресловутый демон, который у аборигенов что-то вроде Сатаны: никто не видал, но все трепещут и поминают в проклятьях.
А вот императрица вроде ничего — внимательно изучала Руана лица-маски венценосной четы. Бесстрастна и только. Хотя именно из-за её братца нынче такой тарарам. Это он украл невесту практически из-под венца. Мстира будет его защищать даже с применением оружия — к бабке не ходи. И все остальные пять братьев, что обступили трон сестры каменными статуями беспредела и милитаризма.
Их знаменитый папаша стоял поодаль, о чём-то перешёптываясь… Кто бы мог подумать? С самим верховным советником Таа-Дайбером. Какая прелесть! Прямо-таки закадычные дружки, что обсуждают вчерашнюю сауну с девочками. Спокойны, как собственные портреты. Хотя Юбейн за спиной отца красен, как варёный рак.
И такой же варёный. Сутулится и пялится в пол. Ибо за жертву его никто здесь не держит. Он просрал невесту — пентюх малахольный. Такой же виновник, как более резвый и решительный похититель. Но правда — насколько это понимала Руана — юридически на его стороне.
Вообще странно — зрело в ней недопонимание — что она каким-то образом попала в центр разразившегося скандала с похищением. Случки не устраивала, вещички молодым в дорогу не собирала. Её первую со всех соторон надули и обесчестили. Но шипят и чуть ли не плюются таары именно в неё. Впрочем, далеко не все. Тут она безбожно передёргивает.
— Наконец-то, — хмуро буркнул император, едва она остановилась в пяти шагах от подиума с тронами и склонила голову. — Не объяснишь, почему я должен тебя ждать?
— Наверно потому, единственный, что я вам нужней, чем этот приём мне самой.
Это была фантастическая наглость. Во всяком случае, так показалось Руане, которая внезапно вспомнила, что нападение — это лучшая защита.
— Не поспоришь, — невозмутимо оценила её выходку Мстира. — Хотя за подобную дерзость тебя бы следовало наказать.
— За что? — в тон ей осведомилась таария, упрямо стоя на своём. — Я не получала приглашения на этот приём. А являться в гости без приглашения, по меньшей мере, неприлично.
Тут её будто толкнули. Она повернула голову вправо и напоролась на взгляд отца. Пустой и и ледяной, как вакуум. Но сейчас это не имело значения. Только судьба Ати. Девчонки, которой никто не испоганит жизнь из-за каких-то там гектаров, замков, виноградников и прочего хозяйства.
В конце концов, отец может их передать, кому угодно — пускай подавятся. Они с Ати как-нибудь проживут и без подобных престижных, но обременительных благ. Во всяком случае, Горди-Яра трудно представить в роли землевладельца и налогоплательщика. Да и саму Руану — положа руку на сердце — тоже. Ну, какая из неё помещица? Курам на смех!
— И с этим не поспоришь, — согласилась императрица, демонстративно уставившись на супруга.
— Я не знаю, что там с этим приглашением, — раздражённо проворчал тот. — Явилась и ладно. И закончим на этом. Итак, — многозначительно открыл он прения, обведя глазами всех участников мелодрамы с побегом невесты.
Таа-Дайбер с Тураном бросили трепаться. И верноподданнически уставились на господина: дескать, они оба сплошное внимание. Господин Таа-Лейгард вышел из толпы, подойдя к своему монарху. Но встав на максимально возможном отдалении от дочери. Между ними тотчас заняли место Багена с Налата-Яри.
Император при виде этой демонстрации поморщился. Но ругаться на чересчур инициативных тигриц не стал. Зато вперил весьма недружелюбный взгляд в непоколебимо спокойную таарию и сурово осведомился:
— Что ты можешь сказать?
— О чём? — ровным голосом уточнила та.
Он скрипнул зубами и процедил:
— О побеге сестры.
Она пожала плечами:
— Атиалора сбежала. Это всё, что я знаю, — легко выдержала Руана порцию запущенных в неё громов и молний из гневно горящих монарших очей. — Меня в свои намерения сестра не посвящала. В подготовке побега я не участвовала.
— Можешь это доказать? — даже не поинтересовался он, а скорей уже заранее вынес приговор.
— Могу дать слово, что это правда.
За спиной, естественно зафыркали. В том смысле, что верить на слово подобной особе всё равно, что верить грянувшей буре: мол, она тут чуть-чуть побушует и отвалит восвояси. Вы подождите, и жизнь наладится.
— И чего стоит твоё слово? — с весьма оскорбительной иронией в голосе осведомился император.
Как мило — восхитилась Руана. Стоило изображать из себя пылкого влюблённого — впрочем, довольно бездарно. Какая нормальная баба поверит, будто по уши втюрившийся в неё мужик предпочтёт возлюбленной шанс сделать ставку?
Зачем же он тогда устроил бездарный спектакль на глазах изумлённой публики? Не тайна: господин Таа-Жайбер одним словом распахнул перед таарией перспективы её счастливого будущего.
— Чего стоит? — в притворной задумчивости протянула она. — Ну, я же сдержала слово: не предала огласке имя человека, натравившего на меня убийцу. Не тех дурачков с ядом, а настоящего монстра. Кстати, господин Яр-Нат, я ещё не имела случая поблагодарить вас за спасение.
И гордая аристократка в бог знает, каком поколении, поклонилась назлу в пояс. Чего ни один таар не делал даже перед императором. Который с каждым брошенным ею словом каменел всё больше.
Давай-давай — злорадно благословила его Руана — лёгкой тебе дорожки к инфаркту. Борьба с заговорами, ведущими к гражданской войне, конечно, дело благое. И вообще твоя основная профессиональная обязанность. Но почему ради этого на жертвенник нужно бросить именно её? Она что, больше всех суетилась в стремлении вскарабкаться на трон?
А вы, господин монарх — говорили устремлённые на него глаза разумной, но упёртой женщины — могли бы просто удалить таарию из цитадели. В конце концов, приказать срочно выдать её замуж. Нет! Вы предпочли натравить на неё убийцу. И этого она тебе, свинья, никогда не простит!
Цитадель, понятное дело, покинет. Сегодня же. Но лучше тебе, твоё величество, на глаза ей больше не попадаться. Никогда.