В середине февраля у меня выдалось благодушное настроение, и я решил посетить нашу химическую лабораторию. В здании НИОКРа был у нас закуток площадью в несколько десятков квадратных метров, полностью оборудованный и отгороженный от основного помещения крепкой стеной. И никто из посторонних, кроме самих химиков, меня с Мишкой, Попова и локального директора не имел права сюда проходить. Крепкая дверь с надежным запором и суровый охранник на входе отбивали любое желание сунуть любопытный нос в наши секреты. Это была вынужденная мера — химическая отрасль сама по себе штука опасная, кругом одни отравляющие, горючие и едкие вещества, так еще и любители украсть чужие секреты появились. Пока, правда, поймали всего лишь одного такого шустрого, но это уже звоночек. Лучше сейчас перестраховаться, чем потом рвать на себе волосы из-за того, что кто-то тебя опередил из-за твоей же безалаберности.
Мельников, Евгений Адамович — руководитель нашей химической лаборатории с обожженными когда-то руками. Он встретил меня с радушием, разместил на своем стуле и, не дожидаясь моего вопроса, выложил передо мной несколько черных пластин-образцов, источавших неприятный запах фенола.
— Вот, — с довольным видом сказал он. — Вроде бы получилось….
И я, взяв образцы, с готовностью их рассмотрел. Вроде бы похожи на тот материал, что я знал. Та же плотность, тот же вес, та же структура. Вот только цвет был темно-красным, почти коричневым, а не черным каким я его помнил. Это была уже наша пятая или четвертая попытка изготовления, предыдущие оказались не слишком удачными. Ранние образцы получались слишком хрупкими, с мелкими пузырями в теле. Пришлось Мельникову серьезно поломать голову как добиться нужного качества, искать подходящие наполнители, а наши инженеры были вынуждены мастерить нечто похожее на барокамеру, потому как только при высокой температуре химической реакции и высоком давлении у нас стало хоть что-то получаться. А потом были еще долгие эксперименты со скрупулезной фиксацией параметров испытаний. Но зато теперь вот… лежит передо мной сейчас то, о чем я очень сильно мечтал.
Я постучал образцами по краю стола, потом попробовал переломить. Не получилось — пластины были прочными. Тогда я со всей дури шмякнул одной штукой по углу, так, что пластина разлетелась на мелкие куски. Подобрал самый крупный из них, посмотрел на излом. Да, это точно карболит, самый настоящий.
— Принимайте поздравления, Евгений Адамович, — радостно сказал я. — У нас получилось.
— Я очень рад, что мы смогли это сделать, — довольно ответил наш главный химик. Он тоже подобрал со стола осколок, посмотрел на ломаный край, так словно хотел понять, что же я там увидел. — А теперь, когда мы изготовили то, что вы хотели, что будем делать дальше?
— Дальше? А дальше мы с вами будем строить завод по выпуску вот этой вот штуки. На это уйдет пару лет и уйма денег. Надеюсь, денег нам на это хватит. Вы же не откажете нам в своих услугах? Не пойдете искать другую работу?
Мельников фыркнул смешной шутке. Куда ж он уйдет от таких заработков. Деньги для него главное и сейчас, когда он получает у нас свои законные двести пятьдесят, как он и хотел когда-то, он никуда не дернется. Интересно, а что он скажет на премию в пятьсот рублей за свою хорошую работу?
— Нет, конечно, — улыбнулся он, — я от вас никуда теперь не пойду. Но я вас спросил не об этом.
— А тогда о чем?
— Какими исследованиями нам заниматься теперь? Что нам искать? Мы с вами получили карболформальдегидную смолу, отработали рецептуру и теперь можно пускать ее в производство. Здорово, просто отлично, я помогу вам отстроить процесс, запустить завод…. А что моим подчиненным делать? Выгонять их?
Глядя на него, я понял, что он очень не хочет идти на такой шаг. Он, как руководитель, был ответственен за занятость своих подчиненных и их заработки. А их у него было целых пять человек. Я был в замешательстве. Ведь дальше планов по получения карболита у меня мысль не заходила и какую-либо дальнейшую тему исследования для химиков я придумать не мог. Слишком поверхностные представления у меня были. Разве что дать им возможность и дальше копаться в направлении смол и полимеров. Например, попросить их изобрести двухкомпонентную эпоксидную смолу. Или же попытаться получить полиэтилен высокого и низкого давления или тот же ПВХ, он же поливинилхлорид. А что, я по своему рабочему опыту знал, что самый первый образец ПВХ был получен как раз где-то в середине девятнадцатого века, но для чего его можно было бы применить, тогда так и не придумали. А потому все вскоре «забыли» о его существование и вновь «открыли» в канун Первой Мировой Войны, а в производство запустили уже после Второй Мировой. И ошибочно было бы думать, что ПВХ это в основном оконные рамы. Главное для ПВХ это изоляция для кабелей и проводка. Этот материал не проводит ток, не поддерживает горение, выдерживает в отличие от того же полиэтилена высокие температуры и от него можно добиться какой угодно гибкости, а это весьма важные качества в изоляции. Кстати, изолента тоже делается из ПВХ. А это значит, что внедри мы этот материал в производство, то откопаем золотую…, или даже нет, платиновую жилу и кимберлитовую трубку сразу! Одно единственное направление в изоляции проводников сделает нас воистину самыми богатыми людьми в России.
— Выгонять их не надо, — заверил я Мельникова. — Работа для них всегда найдется. По крайней мере, они будут помогать нам завод ставить. Ведь насколько я понимаю, для производства нашего изобретения нам необходима уйма карболовой кислоты и формальдегида, правильно?
— Правильно, — согласился со мной ведущий химик. И добавил, — еще соляная кислота требуется. А карболовую кислоту и формальдегид хорошо бы самим делать. Но для этого необходимы серная кислота, бензол, каустик, метанол…, — он мечтательно вздохнул, предвкушая непочатый край работы. — Много чего необходимо.
— Ну вот, Евгений Адамович, вы и описали для вашей группы новый фронт работ. Вы не торопясь распишите техпроцесс или как вы там его называете, посоветуйтесь с Поповым. Он вам подскажет к кому можно обратиться за помощью в этом деле, да и сам чем может он вам поможет. За границу съездите, подберите оборудование. За годик-два управитесь, а там и для завода денег подкопим. А пока, чтобы вы не скучали, пошукайте там в вашей среде способ промышленного изготовления поливинилхлорида. Очень уж перспективная тема.
На этом мы и расстались. Мельников ушел довольный и окрыленный перспективами, а я, прихватив с собой полученные образцы, пошел искать Попова. Завод заводом, но настало время налаживать изготовление давнообещщанных самому себе телефонов. А на первых порах можно обходиться и без гигантизма, а потихонечку закупать себе фенол, формальдегид и соляную кислоту в небольших количествах. И кстати, придумать бы новое название для карболита, а то это мне не нравится. Слишком уж очевидное для пытливых умов — еще догадаются из каких компонентов состоит. Хотя… фенольный запашок от образцов стоит такой, что не догадаться понимающему человеку будет трудно. Поэтому, черт с ним, пусть новое вещество будет карболитом.
В марте в столице Российской Империи был ажиотаж — в город с группой приезжал Собинов. Тот самый, который Леонид Витальевич! Маринка мне все уши про него прожужжала, охала и ахала круглыми сутками и настоятельно требовала сводить ее в Мариинский театр. И обязательно приобрести самые лучшие места! Каких бы это денег не стоило. И я ей пообещал, втайне кляня себя за дремучесть. Я не знал кто такой Собинов! Шаляпина с его волшебным голосом, способным заставить вибрировать самый толстый нерв, знал, а вот Собинова нет. Стыд мне и позор.
Билеты я приобрел на одни из самых лучших мест, хотя это и влетело мне в копеечку. Купил на себя с Маринкой, Мишке с Анной Павловной и Попову с супругой. А когда я удивленно спросил друга о том, кто это такой Собинов и из-за чего вся светская богема сошла с ума, то он, вскинув удивленно брови, спросил:
— Ты что и вправду о нем ни разу не слышал?
— Нет, ни разу, — сокрушенно сознался я.
— Да ты что! Это же величайший тенор современности или как его еще называют лирический соловей Большого Театра! — и он засмеялся беззлобно. А потом, несильно хлопнув меня по плечу, сознался, — да ладно, Вась, я сам о нем до прошлой недели ничего не слышал. Пока мне Аннушка газету под нос не сунула. А про соловья это я от себя ляпнул.
И он отвернулся к зеркалу, с мучением вглядываясь в свое отражение. Фрак, что пошили на заказ, сидел на нем как влитой и подчеркивал каждый мускул на руках и груди. И это Мишке не нравилось.
— Просил же пошить так, чтобы не стеснял, — пожаловался он и, согнув руки в локтях, попробовал их свести. Но не смог, хруст ниток подсказал, что не следует делать глупостей. Новый фрак пошить просто не успеют. А на выступление ехать уже завтра. Но все равно, Мишка во фраке в обтяжку выглядел как Аполлон во плоти, Анна Павловна получит серьезный повод для ревности.
— А супруга твоя к этому мероприятию как относится? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Нормально, как все женщины. Хочет сходить, себя показать, на других поглазеть. Платье себе купила шикарное, брюликами обвешается. А на Собинова ей, в принципе, плевать. Как, впрочем, и на Шаляпина. Она киношки больше любит.
— Черт, — ругнулся я, подскакивая со стула. — Украшения! Я же совсем о низ забыл.
— Ты Маришке разве ничего не покупал?
— Покупал, но не для таких мероприятий. Ну ладно, Мишка, ты тут давай, прихорашивайся, а мне срочно с супругой в ювелирный надо.
— Ага, давай, — кивнул он и, бросив в зеркало еще один тоскливый взгляд, глубоко вздохнул. — Нет, ну что за люди! Просил же посвободнее….
Вечер следующего дня, день икс, мероприятие, когда элита столичной аристократии выгуливает свое богатство и кичится блеском бриллиантов, неотвратимо настал. Казалось, на Театральной площади собрался весь бомонд, некуда было плюнуть, чтобы не попасть в знатока и ценителя оперного искусства. Все были в предвкушении.
Мы подъехали к Мариинскому театру на двух крытых каретах. Снаружи было прохладно, дул неприятный ветер, принося с собой запах сырости. Мы, как и остальной народ, поспешили скрыться в театре, где у нас в гардеробе охотно перехватили верхнюю одежду, обнажив блеск камней и золота. Мы выглядели шикарно. Я, Мишка и Попов в черных парадных фраках, в начищенных до зеркального блеска штиблетах, наши супруги в эффектных платьях и в драгоценностях, обвешанных с головы до ног. Маринка счастливо сияла, демонстрируя случайным зрителям гигантские изумруды в серьгах и элегантное колье, что аккуратно ложилось в ложбинку неглубокого декольте. Эх, потратился же я вчера, даже страшно стало….
До выступления было еще далеко. Минут сорок мы медленно дефилировали в фойе театра, вежливо раскланивались с незнакомыми нам людьми, угощались вкусностями в буфете. Наши жены, впервые попавшие на такое великосветское мероприятие, даже несколько растерялись, не отходили от нас и вполголоса, чтобы никто не услышал, обсуждали наряды и драгоценности других дам.
— Вон, бабоньки, вы только посмотрите, какое странное платье, — едва слышно выдохнула Маринка, глазами стрельнув на обсуждаемый объект. — Какой глупый цвет, а складок-то, складок! Такое ощущение, что она хочет в них спрятать свою толстую задницу. И ее украшения ей совсем не идут. Такие маленькие камешки и очень тусклые совсем не смотрятся под ее вторым подбородком.
Слава богу, ее слова никто из посторонних не смог услышать. Анне Павловне совсем не понравилось Маринкино замечание, она на нее неодобрительно посмотрела, а вот супруга Попова с готовностью подхватила обсуждение.
— Да, Мариночка, я с тобой согласна. И цвет у этой дамы очень неудачный. А ее кисет совсем уж не подходит к платью.
И мы ничего не могли с этим поделать. Женщины, что с них возьмешь. Тем более что все трое оказались вдруг скоробогатыми и не успели свыкнуться со своим статусом. Ощущение чрезмерного достатка выбивало из-под ног чувство реальности, и наделяло их ощущением вседозволенности. Не ожидал я такого от своей супруги, уж она-то должна была привыкнуть к роскоши еще будучи на иждивении у отца. Но, видимо, Мальцев старший не слишком баловал свою любимую дочуру и потому, выйдя замуж, Маринка самозабвенно предавалась чрезмерности. Тоже самое касалось и супруги Попова — Полине Викторовне. Попов хорошо зарабатывал у нас, оклад в целую тысячу рублей, плюс премия, плюс дивиденды с арендованного процента акций. Жила его семья безбедно и ни в чем себе не отказывала и Полина не успевала тратить заработанное. А вот Мишкина женушка, моя бывшая экономка, избежала этой участи — железная женщина, по пустякам не разменивается и всячески старается держать себя в руках. Повезло, в общем, Мишке.
Что же упомянутого кисета…. Я зацепился за него взглядом и был вынужден согласиться с замечанием супруги нашего генерального. Действительно, миниатюрная сумочка бежевого цвета, затянутая блестящим шнурком, совсем уж не подходила к лиловому и явно старомодному платью. Обладательница сего наряда, очевидно, была «слегка» стеснена в средствах, о чем и поспешила поделиться с подружками моя Маринка. Я лишь бессильно вздохнул. Кстати, наши жены за полчаса окунания в великосветскую тусовку пообвыклись и теперь дефилировали по фойе, рассекая толпы народа словно атомоход «Ленин», и гордо демонстрировали свои украшения. А также сумочки нового типа, что Мишка попросил сделать на заказ. За образец взял клатч из будущего и их пошили из дорогой кожи, прикрепив к этому делу наши изобретения — молнию и кнопку. И если молния была скрыта декоративным клапаном и изменениям по внешнему виду не подверглась, то кнопка, будучи на глазах, обзавелась золотым навершием, украшенным россыпью небольших бриллиантов. И, в общем-то, никто на это дело не обратил бы внимание, если бы Маринка с громким вздохом не полезла в свою сумочку за зеркальцем. И полезла она так демонстративно, что все находившиеся поблизости мужчины и женщины, сумели заметить примененное новшество. И если мужчины, хмыкнув, сразу же позабыли об этой детали, то вот их жены новинку оценили, и стали исподтишка рассматривать. А потом, какая-то из дам не выдержала и окольными путями пошла знакомится с нашими женщинами. Она заставила своего мужа подойти к нам и завязать пустую беседу, а сама, выдержав для приличия небольшую паузу, зацепилась языком с Маринкой. Похоже, что новость о новых штучках скоро разлетится по бомонду со скоростью молнии.
В самом театре, на его входе и на площади было много полицейских. Оно и понятно, столько аристократии в театре, столько богатого народу. Подозреваю, что и невидимая охранка здесь присутствует, ибо не так давно скончался министр народного просвещения Николай Павлович Боголепов, смертельно раненный несколько недель назад террористом Карповичем, активным членом РСДРП. Преступление было громким, о нем много осуждающе писали в газетах и над Карповичем состоялся скорый суд, где ему присудили двадцать лет каторжных работ.
Кстати, вспоминая моего убийцу. Его тоже осудили, отправив в кандалах на каторгу. Суд был быстрый, свидетелей покушения оказалось много и потому впаяли ему по полной. А заказчик убийства, господин Баринцев так из заграничной поездки и не вернулся и потому ему все сошло с рук. А тех, кто совершил налет на наше предприятие, осудили на небольшие тюремные сроки, а кое-кому вообще прописали исправительные арестантские отделения. Легко отделались горе налетчики.
— Смотри, — сказал мне вдруг Мишка, когда наш новый знакомый удалился, и незаметно толкнул локтем. — Видишь этого человека?
И показал глазами на семейку из трех персон — главу семейства, его супругу и сына.
— Ты про кого именно?
— Про самого старшего. Знаешь кто это?
Я присмотрелся. Мужчина пятидесяти лет, стройный, с военной выправкой и в кавалерийском парадном кителе. Он величественно прошествовал мимо нас с супругой под ручку, которая была моложе его на добрый десяток лет. Их совершеннолетнее чадо проследовало за ними, отставая на полшага.
— Нет, не знаю. А кто это?
— Это, — многозначительно произнес Мишка, — граф Феликс Феликсович Сумароков-Эльстон. Ты знаешь кто это такой?
Я, напрягши память, был вынужден признаться, что сей господин мне не знаком.
— Он же князь Юсупов, — едва не подняв поучительно палец, провозгласил мой друг. — А это его супруга княгиня Юсупова. Имя-отчество, к сожалению, я подзабыл.
— Да ты что! — изумился я, вглядываясь в спину уходящего князя. — А этот гордый юноша, неужели тот самый…?
Вот тут Мишка сплоховал. Молодого человека он не знал, в чем он и признался. А Попов, который, навострив уши, услышал наш разговор, вдруг подсказал:
— По-видимому, это их старший сын Николай.
Мишка скосился на него, но ничего не сказал. А я, поинтересовался у обоих:
— А вы-то откуда их всех знаете?
— Газеты читаем-с, Василий Иванович, журналы-с, — поддел меня Попов. И это объяснение меня устроило. А Мишка добавил:
— Грешно не знать истории, Вась. Я вот, тщательно изучаю каждого, кто попадается в мое поле зрения. Тетрадочку завел, где их всех записываю. А ты разве нет?
А я нет! По-крайней мере не сижу с газетой в руках, не вырезаю из нее фотографии и не конспектирую каждую более или менее значительную личность. И думаю, что поступаю правильно. Всех все равно не упомнишь, а о более или менее значимых личностях я и так сумею узнать и запомнить. Мимо моего внимания они проскочить не смогут.
— Кстати, князь Юсупов один из самых богатых людей в России. Говорят, что у него почти полтора десятков имений, несколько заводов и много другого прочего. А еще, он вроде бы, является акционером Русского банка и какой-то железной дороги. Какой дороги не скажу, не помню, но у меня есть название в вырезках. В общем, ворочает миллионами, делает, что хочет и плюет на всех сверху. А сынок его младшенький сам знаешь, что позже сделает.
— М-да, знаю, — согласился я вполголоса, вглядываясь в удаляющуюся спину.
А Попов, слушая наш разговор, не встревал. Лишь, навострив уши, впитывал информацию. Он давно перестал задавать вопросы по поводу наших случайных оговорок, знал, что мы все равно ему не сознаемся. Поэтому, он просто ловил нас на случайных фразах, анализировал и, похоже, когда-нибудь настанет время, когда нам придется с ним объясниться. И мы с Мишкой это понимали и поначалу пытались следить за языком в его присутствии, но затем нам это надоело. Все равно никто нам не поверит, слишком уж невероятно выглядит наша история попадания в этот мир. А на все наши оговорки наш генеральный придумается свою версию, которую мы с готовностью и подтвердим.
— А ты откуда про его богатства знаешь? — спросил я Мишку чуть погодя. — Тоже из газет?
Мой друг кивнул.
— Из газет. Но я не сам ищу эту информацию. Я тут, пока ездил по стране, нанял несколько человек, которые скупают газеты по Империи и там они фильтруют информацию по людям, списки которые я им предоставил. Не поверишь, сколько всего интересного можно узнать из обычного отчета акционеров.
— И как долго ты этим занимаешься?
— С осени. Пришла в голову такая мысль, вот и решил ее организовать. Но что-то уж больно много информации приходится просматривать — не справляюсь. Думаю, что надо бы организовать нам небольшой аналитический отдел, где и будут заниматься сортировкой. Ты как на это смотришь?
Я пожал плечами.
— Я не против. Но дорого, наверное будет?
— Не дороже денег, — возразил Мишка. — Зато пользы будет много. Вот представь себе, что придется тебе в будущем общаться со Столыпиным. И предложит он тебе должность какого-нибудь министра, а ты возьми и согласись. Но при этом ты наживешь себе кровного врага, который сам претендовал на это место и у которого будут миллионы в карманах и кривой кинжал за пазухой. Как ты будешь с ним воевать, не зная его слабых сторон? Или понадобиться тебе найти Ленина в Финляндии, как ты это будешь делать?
Я хмыкнул:
— Ну уж про Ленина такого в газетах точно не напишут. Лучше уж в Разливе его из шалаша за ноги выдернуть.
Мое замечание было риторическим. Мишка, конечно же, был прав и потому я дал свое согласие на отдел, который будет заниматься сбором информации обо всех более или менее значимых людях. А Попов, выждав момент, вкрадчиво спросил:
— Михаил Дмитриевич, а скажите… этот ваш Столыпин, о котором вы говорили, он кем будет? Неужели новым Императором?
— Не понял? — удивился Мишка. — С чего ты так решил?
— Ну как, вы же сами сказали, что господин Столыпин может предложить Василию Ивановичу должность министра. А такое сделать может только Император. Вот я и подумал…
Мишка беззлобно и негромко засмеялся. Действительно, должности премьер-министра в царской России пока что не существовало. Появится она только после революции пятого года, когда царь будет вынужден пойти на уступки. А отсмеявшись, Мишка весело хлопнул генерального по плечу:
— Не переживай, Сергей Сергеич, Романовы еще долго будут сидеть на троне. Это я тебе обещаю….
— А Ленин…, - замялся он.
— А что Ленин?
— Неужели вы видите его будущее? — вкрадчиво спросил наш генеральный, ожидая услышать откровения грядущего. Похоже, он придумал себе версию наших оговорок — мы для него экстрасенсы, способные заглянуть под полог тайного и невидимого. И мы не стали опровергать его догадку, а лишь загадочно улыбнулись и ушли от ответа. Что ж, его версия наших знаний нас устраивает. Поэтому, пусть так и будет.
Не люблю я, все-таки, оперу, не понимаю ее. Ходят по сцене мужики и женщины в красивых костюмах и поют историю. И хотя, надо признать, поют красиво, голоса что надо, но все же, не понимаю…. Спетая история меня не цепляет, мне ближе простой театр или даже примитивная киношка, где в почете обычная проза. Не понимал оперу и Мишка, я видел как он сидел в кресле и откровенно страдал. Грустно вздыхал и периодически поглядывал на свой швейцарский хронометр, чья минутная стрелка перемещалась с издевательской черепашьей скоростью. Мы были выходцами из другого мира, где в почете были другие, более увлекательные развлечении. А вот Попову и нашим дамам разворачивающееся действо на сцене весьма понравилось. Моя Маришка была в полном восторге и, кажется, влюбилась в Собинова. Я ошибался, когда думал, что не знаю этого типа — слышал его раньше пару раз на радио. Ария Ленского в его исполнении в будущем станет классикой, и многие подражатели сломают немало копий в тщетных попытках его превзойти. Собинов действительно был прекрасным оперным певцом, куда там до него Баскову.
— Ах, Мариночка, какая прелесть, — громко шепнула Полина на ушко моей супруге. — Это так изысканно. Какой голос, какой голос!
— Да, Полиночка, Собинов просто душка. Такой красавчик, — выдохнула моя вторая половинка, нисколько не смутившись тем, что я сижу с другой стороны и все прекрасно слышу. — А он, интересно, женат?
— Ах, не знаю, Мариночка. Но, наверное, у такого мужчины нет отбоя от разных красавец. Куда нам до него!
И Маринка согласно выдохнула. Нашли же сплетницы друг друга, перемыть косточки какому-нибудь бедолаге для них любимое дело. И как же повезло Мишке, его Аннушка держала себя в рамках приличий и за все время, пока шло представление, не проронила ни слова. А лишь молча, наблюдала за сценой и держалась за руку супруга.
Слава богу, это мучение, наконец, закончилось. Отзвучали последние ноты, артисты вышли на поклон, где и получили свою порцию оваций и цветов. Звучали крики «Браво!» и «Бис!», моя Маришка без стеснения подбежала к сцене, протиснувшись сквозь мужиков, бесцеремонно растолкав их локтями, швырнула букет под ноги главному солисту, а потом закричала во все горло:
— Браво! Браво, Собинов!
Букет Собинов поймал, одарил Маринку лучезарной улыбкой и послал воздушный поцелуй, чем вызвал ее восторг. Вернувшись, она схватила меня за руку, взвизгнула:
— Ты видел? Ты видел?! Ах…!
— Да уж, заметил, — недовольно проговорил я, но моя супруга не обратила внимания на мою интонацию. Что и говорить, она впервые встретилась со звездой, чего уж там лукавить, мирового масштаба, и это вывело ее из равновесия. Подозреваю, что живи она в моем будущем и встреться она на концерте с…, ну допустим, с Робби Уильямсом, то и тогда она вела бы себя не лучше — прыгала бы вместе со всеми, танцевала до потери пульса и, что еще хуже, скинула бы с себя обтягивающую и уже мокрую футболку, оголив перед звездой свои упругие прелести. А потом попробовала бы проникнуть за кулисы, чтобы его соблазнить. Да уж, в то время ее мало что могло бы сдержать.
Уже поздним вечером, почти ночью, когда мы приехали усталые и удовлетворенные зрелищем, я выразил свое недоумение ее поведением. И вроде бы ничего необычного, на мой взгляд, не случилось, однако ж я заметил людей кого удивило ее развязность. Сам сын князя Юсупова, Николай, глазел на нее, широко открыв рот и вытаращив глаза. Наверное, этим она и запомнилась ему, потому как, принимая в гардеробе верхнюю одежду, я заметил, как великовозрастный отпрыск княжеского рода пристально рассматривает мою супругу. Внимательно так, с охотничьим прищуром и не смущало его то, что я стою рядом и демонстративно обхаживаю Маринку, показываю всем кто здесь ее супруг.
А Маришка, довольно хихикая, призналась, что виновата и попыталась загладить свой грех так, как это она умела. И потому вечер у нас закончился глубоко за полночь и на мокрых от пота простынях.
Следующим днем я с Серафимом Озирным тренировался. Пинал по груше, боксировал, показывал ему кое-что из приемов каратэ. Он же, в свою очередь, проверял меня, как я парирую удары затупленной шашкой. Вроде бы у меня не плохо получалось, но Серафим в свойственной только ему манере, подшучивал надо мной, беззлобно подтрунивал и раз за разом доказывал мне, что я излишне самоуверен. Все же почти девять месяцев тренировок слишком мало для того чтобы хотя бы приблизиться к совершенству. Но я к этому и не стремился. Мне бы только уметь уклониться от внезапной атаки и так же внезапно контратаковать с положительным результатом. Большего мне и не надо. И именно потому, постепенно, месяц за месяцем наши с ним тренировки по чуть-чуть сокращались. И если на первых порах он нас с Орленком гонял по полтора-два часа ежедневно, то теперь это время незаметно сократилось до получаса. Зато сам Серафим проявил неожиданный интерес к японской, или что вернее для этого времени, к окинавской системе безоружного боя. И теперь, после легкой разминки с шашкой, он жадно перенимал у меня интересные ухватки. А если учесть, что он еще и под Мишкиным контролем мышцы подкачивает…. В общем, этого Брюса Ли казацкого розлива только в кино снимать. А что, фактура есть — под нательной рубашкой появился кое-какой рельеф, ногами он теперь сможет запинать кого угодно, да и на лицо он был довольно приятен. Это я заметил по оборачивающимся на улице незамужним девкам. Вот только отсутствие зуба омрачало картину, но, это дело поправимое. Даже сейчас зубное протезирование в наличии имелось и восстановить лучезарную улыбку не составить труда. Только деньги плати и терпи, пока у тебя ковыряются в челюсти. Осталось только решиться на это сложное дело и уговорить будущего актера.
Идея сделать из Серафима киношного героя пришла ко мне случайно. Сходив в очередной раз с Маришкой в синематограф, где доблестный английский миссионер героически отстреливался от китайцев-боксеров напавших на миссию, я с сожалением посетовал, что синематограф нынче находится совсем еще в неразвитом состоянии. И ленты очень уже короткие, и сценарии слишком примитивные, да и герои не впечатляют. А Маришка стала со мной спорить и переубеждать меня — ей-то все нравилось. Оно и понятно, лучшего она никогда и не видела. Я попробовал с ней поспорить, привел вроде бы убедительные доводы, но она лишь посмеялась надо мной и в шутку предложила доказать мою точку зрения не на словах, а на деле. И тогда я замолчал, и в задумчивости дойдя до дома, я решил попробовать запустить свои знания и в это непростое дело.
— Послушай, Серафим, — окликнул я своего мастера сабельного боя, — а ты в театре бывал?
— Бывал, Василий Иванович, конечно, бывал, — охотно отозвался казак, вытирая потный лоб полотенцем. — Вот не далее как на прошлой неделе с одной барышней ходил. Ох, и хороша же девка, просто огонь! Я ее и так и эдак, а она, главное, не ломается, сама мне навстречу и губами тянется, пока никто не видит. А целуется так, словно душу высасывает, — и он мечтательно улыбнулся.
— Все никак не женишься? — поддел я его.
— А зачем? Я себе жену найду, когда на родину вернусь. Вот скоро год как я у вас, наш договор закончится, так я и уеду.
— А если я предложу тебе еще остаться?
— Гм, ну тогда не знаю, Василий Иванович. Тогда может быть, мне здесь придется семьей обзаводиться. А вдруг я здесь женюсь на городской барышне, а потом вы меня выгоните, что я делать буду? Ко мне на родину она не согласится поехать, она же там ничего делать не умеет. Одно слово — городская, столичная. А я здесь руки ни к чему приложить не смогу. Я же, кроме как шашкой махать, да хозяйство со скотиной держать ничего и не умею. Что мне здесь в городе делать? Только в лихие люди подаваться, а я так не хочу. Не-е, Василий Иванович, жениться я здесь не буду. Неподходящие здесь для этого девоньки.
— А если в актеры тебе податься? — забросил я удочку.
Серафим хохотнул.
— Да уж, это было бы забавно. Вот бы хутор меня засмеял, потом хоть на глаза не показывайся. Да и какой из меня актер? Этому учиться надо.
— Да ладно, Серафим, не прибедняйся. Уж тебе-то учиться точно не надо. Вон, анекдоты травишь так, что ухахатайка на всех нападает. Нет, Серафим, ты не прав. У тебя явный актерский талант. Надо тебе идти дальше в этом направлении.
Я не врал. Мой казак действительно был талантлив. Он был отличным собеседником, анекдоты и рассказы его конек. Банальную историю мог пересказать так, что хоть за перо берись и записывай. А уж как он передавал мимику и интонации персонажей вообще отдельная песня.
Мои слова польстили казаку. Он, похоже, слегка смутился.
— Эх, Василий Иванович, — мечтательно проговорил он, — ваши слова бы да богу в уши. Да только кто меня возьмет? У меня ни чинов, ни имени. Прогонят меня в три шеи еще с порога. Таких как я тысячи по России.
Договорить мы не успели. С громким скрипом распахнулась тяжелая дверь, и в комнату вошел Миха. Задумчивый, со свернутой газетой в руках. Кивком поздоровался с Серафимом, присел на лавку и положил нога на ногу. Серафим, шестым чувством почувствовав, что он здесь лишний, быстро, но с достоинством покинул помещение. А проходя мимо моего друга, обронил:
— Вот, представляете, Михаил Дмитриевич, мне ваш товарищ предлагает актером стать. В театры предлагает устроиться. Смех да и только.
Мишка кивнул. Он знал о моей задумке и был не против нее. Но, просил пока подождать. Слишком много проектов наваливается, синематограф на данном этапе мы можем пока не потянуть. И я был с ним согласен. Это дело следовало пока хорошенько обдумать.
— Ты газеты читал? — спросил он вдруг без прелюдий, едва за Серафимом затворилась дверь.
— Ну, читал. А что?
— Читал о том, что наши выставили Китаю ультиматум с требованием, чтобы те убрались из Манчжурии?
— Ну да, что-то такое припоминаю. Около месяца назад проскакивало это сообщение, — ответил я, теряясь в догадках. К чему он клонит?
— А чего мне не сказал?
Я пожал плечами.
— Так ты же все газеты сканируешь! Как ты мог пропустить?
Мишка молчал и мял газету руками. Потом вздохнул и, кивнув на издание, устало сказал,
— Наши нагибают китайцев как хотят, ни в грош их суверенитет не ставят. Да и японцы с британцами тоже шастают по их территории как по своей собственной. Все идет к большому шороху, скоро война будет с японцами. Три года всего осталось. А мы с тобой этой темы даже еще не касались.
Да, позорная война приближалась. Наши сейчас ведут активную деятельность на Дальнем Востоке, пытаются закрепиться на этих землях, и это очень не нравится японцам, у которых тоже имелись весьма широкие планы на этот регион. И скоро интересы двух держав столкнуться, что выльется в ожесточенное противостояние. По нашей истории мы войну проиграем, а Япония наоборот выиграет. И хотя я как-то слышал, что победа японцам далась очень тяжело и что продлись война еще чуть-чуть и у них бы появились проблемы с людскими ресурсами и материальным обеспечением. Возможно это действительно так, но нам от этого не легче. У нас тоже своих проблем хватало — одна только недостроенная кругобайкальская железная дорога, что стала серьезной проблемой для снабжения наших войск, чего только стоила. А будет еще и осада Порт-Артура, Цусимское поражение, нерешительные действия Куропаткина и неудачная битва при Мукдене. А еще эта война станет катализатором революции пятого года, которая едва-едва не скинет Николашку с престола. Мишка говорил, что в то время у нашего царя личный корабль все время стоял под парами, чтобы чуть что слинять за границу.
— Я почти ничего не знаю об этой войне, — признался я, когда Мишка развернул газету и захотел зачитать мне заголовок статьи, что привлек его внимание. — Помню только в общих чертах, — добавил я, — без деталей и дат.
Мишка вздохнул и признался:
— Я тоже.
И в воздухе повисло молчание. Через долгие секунды неудобной тишины, я саркастически произнес:
— И как мы с тобой будем спасть Россию?
Мишка пожал плечами.
— Не знаю. Ты хоть помнишь дату начала войны? Когда япошки Порт-Артур осадили?
— Нет, не помню. Знаю только что в начале четвертого года.
— Хреново, — с досадой констатировал мой друг.
Я был с ним согласен. Это очень плохо. Но все же не так плохо как нам поначалу показалось. Все же основные вехи войны мы помнили, а это уже кое-что! Попробуем высосать из наших знаний по максимуму. Кстати, первый в истории миномет придумали как раз наши люди, когда обороняли Порт-Артур. Уж что-что, а про миномет я могу прямо сейчас на листочке набросать несколько идей. Все ж какая-никакая, а помощь! Думаю, только одним этим знанием мы можем помочь отстоять военную базу.
— Я тут вот что подумал, — сказал вдруг Мишка. — Надо бы мне скататься на Дальний Восток, посмотреть там, что к чему, прикинуть, что нам там будет необходимо. Может производство там нам придется какое-нибудь открыть?
— На Сахалине нефть есть, — вспомнил я.
— Ага, — саркастически осадил меня Мишка. — Начни ты там ее добывать и япошки в первую же неделю войны ее к себе приберут. И война пойдет по другому сценарию. И после семнадцатого года им опять же будет соблазн на Сахалин залезть. Американцы, кстати, в период гражданской войны на Дальнем Востоке высаживались. Этим тоже нефть будет как красная тряпка. К тому же ты не знаешь, на какой глубине она залегает. Нет уж, пусть черное золото на этом острове и дальше в своих недрах плещется.
— А тогда какое производство ты собрался на Дальнем Востоке открывать? — не понял я.
— «Егозу» делать, — прямо ответил Мишка. — Не везти же ее отсюда. Наладить там производство и оттуда же снабжать наши войска.
— Ага, — поддакнул я и, развивая мысль друга, продолжил. — А еще можно там наладить производство минометов и боеприпасов к ним. Тоже чтобы не везти через всю страну.
Мишка кивнул.
— Хорошая идея. Дать с десято минометов крупного калибра Порт-Артуру и боеприпасов несколько тысяч, глядишь, и отстреляются от японцев. А с продовольствием как было во время осады? Ты помнишь?
Я отрицательно покачал головой. Этой детали я не знал. Но в любом случае при длительной блокаде всегда возникают сложности с продуктами питания. Тем более что технологии длительного хранения в это время были еще далеки от совершенства.
— А может тогда «калаш» для них еще изобрести? Ты же должен помнить, как он устроен? — поинтересовался он моим мнением, на что я лишь покачал головой.
— Нет, Мишка, не вариант. Там затворная рама и сам затвор такой, что в производстве станут в копеечку. Автомат получится больно дорогой. Я думаю, что даже значительно дороже нынешних пулеметов. И кому он такой будет нужен? Я, конечно, могу соврать, но там, похоже, металл для ствола нужен специальный, нынешние не подойдут, сгорят быстро. Ты ведь помнишь по фильмам пулемет Максима или пулемет Льюиса?
— Какой-какой пулемет?
— «Свой среди чужих…» помнишь? Михалков из него стрелял. Так вот, без хорошего охлаждения стволы быстро сгорали и сильно теряли в характеристиках, потому они и были почти все с водяным охлаждением. Хотя вот пулемет Гочкиса был на воздушном охлаждении, но с оребрением ствола, так что я могу и соврать.
— А кто вообще из «калаша» длинными очередями бьет? — недоуменно спросил Мишка. — Короткие выстрелы на два-три патрона, кажется так. А может вообще сделать ствол как у ППШ? С перфорированным кожухом? Или вообще, можно забыть про «калаш», а дать им ППШ под пистолетный патрон? — предложил Мишка.
— А ты знаешь его устройство? Сможешь набросать на листочке его схему? — риторически спросил я. — Да и не оценят сейчас ППШ — стреляет недалеко, убойная сила низкая, да и просто патронов для него пожалеют. И к тому же война с японцами будет сильно отличаться от Второй Мировой. Здесь бои будут в основном на открытых пространствах, а перестрелки вестись на дальних дистанциях. А тут мосинка вне конкуренции.
— Построим завод под пистолетный патрон для ППШ, — не сдавался мой друг. — Пусть пуляют не жалеючи.
— А на фига? — спросил я Мишку. — Проще и дешевле купить несколько десятков максимов, а потом отдать когда прижмет нашим войскам. Или продать если получится. А собственный пулемет разрабатывать та еще морока. Годами будешь его доводить до более или менее приемлемого состояния. И денег потратишь не меряно. А вообще, я думаю, свой пулемет нам надо будет разработать к началу Первой Мировой. Но не под пулю в три линии, а крупнокалиберный под пулю в пять линий. Наподобие «Утеса».
Мишка грустно вздохнул и уныло спросил?
— Тогда пусть и дальше мосинками продолжают воевать? Так что ли?
— А чем тебе плоха мосинка? — не понял я друга. — С ней еще фашистов довольно неплохо били.
У Мишки не было аргументов против и потому наш спор на этом закончился. Решения о наших необходимых действиях на Дальнем Востоке пока отложено. По крайней мере, до тех пор, пока Мишка не сгоняет туда на разведку. А вот когда вернется, то тогда и сможем поговорить более детально. А пока он ездит, я попробую найти человека, который сможет взять на себя разработку миномета и боеприпасов к нему.