В середине июля мою скромную обитель посетила любимая теща. Приехала она с несколькими чемоданами и обосновалась у нас надолго. На мой незаданный немой вопрос, она ответила, что собирается помогать своей любимой дочери принимать роды, а потом следить за малышом, пока тот не встанет на ноги. Вот и называется — приехали. Теща у меня была хоть и любимой, но очень уж властной женщиной. С первых же дней она задвинула Зинаиду на вторые роли и взяла прислугу в крутой оборот. Уж как они раньше страдали под пятой Зины, но теперь, после первой недели под управлением новой хозяйки, они по достоинству оценили великодушие моей экономки. Хоть и строга она была и порою могла дать хлесткого леща сильной ладонью, но все же по сравнению с моей тещей Зинаида была словно агнец божий, то есть совершенно безобидной. И вот сейчас с утра, лежа в своей кровати и поглаживая Маринкин живот, я слушал, как теща устраивает внизу жестокий разнос прислуге. Судя по ее громкому недовольному голосу, на орехи доставалось нашей новой работнице.
— Послушай, Мариш, — шепотом обратился я к супруге, — а может ты поговоришь с мамой? Попросишь ее уехать?
Маринка хмыкнула, прижалась сильнее.
— Шутишь что ли?
— Нет, я серьезно. Слишком уж она круто здесь за нас взялась. Прислугу гоняет, тебя заставляет делать ненужные вещи, ко мне какие-то претензии. Она всегда такая?
— Да, всегда. Но у себя дома она еще хуже. Да ты не волнуйся, я ее знаю. Она только для виду кричит, но внутри она добрая.
Я задумчиво произнес:
— Это где-то очень глубоко внутри…. А зачем она вообще приехала? Разве бы мы сами не справились? Она за тебя не родит, врачи тебе и без нее помогут. А с ребенком мы как-нибудь и сами справимся…, - и тут я чуть было не ляпнул «не впервой», но вовремя прикусил язык. Пришлось бы потом оправдываться.
Вообще Маринка могла на меня обидеться. При ней я не скрывал своей неприязни к манерам общения тещи, да она и сама была от этого не в восторге. Говорила, что раньше, когда она еще жила в доме родителей, ее мать часто устраивала ей нудные и продолжительные нравоучения, чем доводила Маринку до белого каления. Доставалось от тещи и Степану Ильичу, моему свекру, но тот, в отличие от эмансипированной, но послушной дочери, уже давно не сдерживался и скандалил со своей женой чуть ли не через день. А бывало, что и кулаки в ход пускал.
— Она с папенькой в очередной раз поругалась, — пояснила Маринка, показав вдруг на живот, который вдруг заходил волнами — ребенок гуляет. — Опять они из-за какой-то ерунды сцепились, едва не подрались, да Савва разнял. Хорошо, что он к ним по делам заскочил. Вот она и приехала отдохнуть.
Я горько выдохнул. Мне такая отпускница не нужна, несколько дней близкого общения с любимой тещей отбили всякое желание искать с ней общие точки соприкосновения. Правильно в народе говорят — люби тещу на расстоянии.
— А почему тогда они не разведутся? Обоим бы проще было.
Маринка покрутила пальцем у виска и посмотрела как-то странно, как на дурочка:
— Ты думай что говоришь-то! А люди что скажут? Сраму не оберешься. Да и что им такого надо сделать, чтобы церковь развод разрешила? На сторону сгулять?
— Да плевать на людей, — возразил я. — Нервы дороже. Ну, ладно, я сам понимаю, что про развод это я загнул, хватил лишку, но все же…. Ну если никак нельзя разводиться, так хоть разъехались бы по разным домам. Все реже друг друга видеть, глаза не мозолить. Папанька твой человек не бедный, давал бы твоей матери на прожитье.
— Глупости не говори, — вдруг сердито сказала супруга. — И вообще, не лезь больше в нашу семью. Тебе этого не понять.
— Это почему? — удивился я.
— А ты другой. Ты думаешь по-другому и к людям по-другому относишься. Не как все.
Вот тут она меня озадачила. Никак не ожидал, что я настолько отличаюсь от остальных людей. Ну да, на первом году жизни это, наверно, было заметно — другой говор, иное построение фраз, незнакомые местным словечки и обороты речи. Но сейчас-то, после трех лет пребывания в этой эпохе….
У меня был большой соблазн выпытать у Маринки ее понимание слова «другой» и я хотел уже было спросить, но в последний момент передумал. И так мне пришлось долго и убедительно врать, почему я в этом мире оказался совершенно один. И родителей у меня здесь нет и родственников никаких. Соврал, конечно, что, будучи подростком, я оказался вдруг сиротой, дом сгорел, а родственники-шакалы, вместо того, чтобы приютить погнали вон. Выжил только благодаря небольшой удаче и тяжелой работе на одной из фабрик, где и познакомился с Мишкой, у которого была похожая судьба. С тех пор и пошла наша дружба и стали мы с того момента вместе крутить-вертеть, проворачивать разные делишки, порою не совсем честные, зарабатывать дополнительную копейку. И хоть для меня самого мое вранье звучало не слишком убедительно, я бы смог поймать сам себя на паре нестыковок, но Маринка поверила, как поверили и все остальные. Хорошо, что после такого признания ко мне больше с вопросами не приставали.
— Ну, ладно, Мариш, пора вставать, — сказал я, меняя тему разговора. — А то твоя мама всех наших работников с потрохами съест. Они и так от нее уже стонут.
И я присел на край мягкой кровати, помог подняться Марине. Она накинула теплый халат, влезла в тапки и как перекормленная гусыня потопала, переваливаясь к двери. Держалась одной рукой за бок, а другой искала во мне опору. Я помог ей спуститься вниз, где мы и встретились с давно бодрствующей тещей.
Ольга Даниловна после раздачи очередной порции взбучки пребывала в благостном настроении. Даже улыбнулась мне, переняла любимую дочу, проводила за локоток к столу и насильно, не терпя возражений, усадила на стул. Пододвинула стакан парного, еще теплого молока с непередаваемым для городского жителя запахом и командирским тоном приказала:
— Пей.
Маринка поморщилась, отвернулась в сторону.
— Не хочу.
— Пей, тебе надо. Хочешь, не хочешь, а надо. Тебе полезно.
— Да не хочу я, мам. Не буду я его пить, — возразила Маринка. А по ее лицу я видел, что она даже смотреть не может на этот стакан с парным молоком. Она даже отодвинула его в сторону. — Не буду я это пить. Кофе хочу.
Ольга Даниловна возмущенно всплеснула руками. Открыла было рот, чтобы возразить, но я успел ее перебить, спасая супругу от неминуемых нравоучений:
— Плохо ей от молока, рвет сильно.
И теща замолчала, села рядом с дочерью на стул.
— Кофе вредно для ребенка — сказала она через несколько мгновений тишины, пытаясь настоять на своем. — Нельзя тебе его пить.
— А мне нравится, — упрямо ответила моя супруга и громко позвала, — Зина!
И в ту же секунду дверь в столовую распахнулась и вошла Зинаида с подносом в руках, на котором стояла дымящаяся чашка крепкого кофе и свежая, еще горячая сдоба. А рядом лежала свернутая газета. Она-то успела выучить привычки своей хозяйки. Демонстративно поставила поднос на стол и, втайне усмехаясь матери Марины, сказала:
— Вот, Марина Степановна, кофе как вы любите, очень крепкий. Булочки только из печи, еще не остыли, — и, развернувшись, победоносно ушла. Утерла нос моей теще.
— Ну, хоть ты-то ей скажи, — обратилась вдруг ко мне за помощью Ольга Даниловна. — Ведь вредно же кофе пить беременным.
Я лишь развел руками. Я с ней был согласен и я сам давно говорил своей супруге, что она напрасно поглощает кофе в таком количестве. Это ведь действительно вредно. Но и меня Маринка не слушалась, делала все по-своему. Очень уж упряма она была. И потому моей теще ничего не осталось сделать, кроме как тоже развести руками. А супруга моя, добивая мать, взяла свежую прессу и, развернув, демонстративно углубилась в чтение. Лучше бы она этого не делала. Ольга Даниловна мучительно застонала и, не терпя такого поведения, поспешила выйти, громко хлопнув дверью. Я проводил ее взглядом.
— Зря ты так с матерью, — грустно сказал я.
— Ничего, — жестко ответила Маринка, переворачивая страницу газеты, — она должна успокоиться. Не у себя дома все-таки. Здесь живут не по ее правилам, а по нашим.
Ну да ладно, в дела семьи Мальцевых я лезть не собираюсь. Теща, хоть и тиран и у себя дома устанавливает свои порядки, но, действительно, здесь она должна попридержать коней. Попытаться хотя бы так демонстративно не командовать. И Маринка пыталась донести эту мысль до матери. Сначала у нее был простой разговор, который ни к чему не привел, а теперь она вот дошла и до прямого игнорирования. Маринка часть своего характера взяла от матери и потому упрямства и настойчивости ей не занимать. И мне даже страшно становилось от одной мысли кто победить в этом столкновении, Титаник или же тот злосчастный айсберг? И понять бы еще кто из них кто. Ну, ничего, я тоже помогу своей супруге донести до любимой тещи мысль, что здесь ее правила не действуют. Попытаюсь сгладить конфликт. Ну а пока…, пока пусть все идет так как идет. Попрошу лишь Маринку сбавить обороты — мать все же, не чужой человек. Не надо ее обижать.
Тем же днем я поехал на работу. Заскочил в НИОКР, где мне обещали показать давно обещанный мотоцикл. Одноцилиндровый двигатель был уже готов, коробка передач тоже, оставалось только все это добро поставить на колеса. Попов говорил, что вроде неплохо получилось. Двигатель на двести кубиков выдавал мощность почти в две с половиной лошадиных сил, что для нынешних времен неплохо.
Они мне его продемонстрировали. На наш обычный велосипед под раму поставили двигатель с коробкой, соединили приводным ремнем с задним колесом. Инженеры были счастливы, директор исследовательского цеха и Попов тоже и они не понимали, чем же я был не доволен. Слишком уж получившийся образец отличался от того что я желал увидеть. Я даже прокатился на нем и он, вроде, весьма неплохо ехал, но все же это было не то. И этот приводной ремень мне особо не нравился. И потому я стал вносить поправки, безжалостно критикуя получившегося уродца.
— От ремня надо отказаться, — брезгливо показал я пальцем на кожаную ленту. — Сделать цепной привод. Обороты двигателя поднять, сцепление сделать на руле, как и тормоз и газ. Запуск двигателя сделать через кикстартер, так чтобы ногой можно было завести. Амортизаторы на заднее колесо обязательно, на переднюю вилку тоже. Амортизаторы, кстати, нам тоже надо бы разработать. Либо газовые, либо масляные. Я вам потом нарисую как они должны выглядеть и работать. Правда вот с уплотнениями, я думаю, будет проблема. Гм, что еще…, ах да, велосипедные колеса здесь никуда не годятся. Нужны шире и с протектором. Ну и посадку сделайте поудобнее, так чтобы и центр тяжести был ниже.
Главный инженер спешно записывал все мои замечания в блокнот. Возражений с его стороны не последовало, только на мою последнюю фразу он добавил:
— Тогда раму надо будет переделывать.
— Переделывайте, — разрешил я. — Есть у кого блокнот?
В ту же секунду мне подсунули требуемое под руку. Карандашом я набросал примерный вид того, что я хотел видеть. И хоть я художник аховый, но основную мысль передать сумел. Требуемый мотоцикл должен кардинально отличаться от того, что мне продемонстрировали. Тут же сделал набросок и амортизатора, пояснил, как он должен работать.
— А что же тогда с этим делать? — риторически спросил Попов, не требуя ответа. Понимал какая участь ждет опытный образец. Загоняют его в хвост и гриву, выработают ресурсы двигателя и коробки до предела. И я так же думал, но пришла мне в голову одна идея.
— А знаете что, Сергей Сергеич. А пусть у нас вместе с мотоциклом будет выпускаться еще и мопед. Наш образец как раз подойдет для этого, надо только сделать цепной привод, поставить обратно педали, да управление газом и тормозом вынести на руль.
— А что такое мопед? — спросил меня один из присутствующих.
Как бы им объяснить? Я в задумчивости нахмурил лоб и через несколько секунд выдал сам для себя неожиданное объяснение:
— Мопед — это мотоцикл педальный. Там не нужна коробка передач, завод мотора происходит после разгона по велосипедному. Конструкция предельно проста. Наш образец почти идеально подходит под это описание. Переделки минимальны. Да и стоить такой транспорт будет существенно дешевле мотоцикла. Таким образом мы сможем получить дополнительный доход. Получим клиента из разных слоев. Кто-то сможет купить дорогой мотоцикл, а кто-то сумеет наскрести денег на относительно дешевый мопед.
Мои идеи тщательно зафиксировали, уточнили некоторые детали и я продолжил:
— А еще вдогонку можно сделать моторикшу. Это тот же мопед или мотоцикл, но только с небольшим фургоном за спиной. Таким, чтобы он был удобен для мелких торговцев. Думаю, что такой вариант имеет право на жизнь и вполне сможет найти своих покупателей. Как вы считаете?
Среди собравшихся нашелся кто-то из несогласных. Сказал, что для простых лавочников сей агрегат будет слишком дорог и хозяин вряд ли пойдет на такое приобретение. У него всегда есть лошадь с телегой, которая и притащит все что надо. Возможно, в его словах была правда. Но пока мы не попробуем мы и не узнаем. Тем более что изменения в конструкцию будет не очень-то и большие.
На том и порешили. Мопед мне пообещали выкинуть на рынок уже в течение месяца, а вот с мотоциклом, похоже, придется подождать до весны следующего года. Слишком уж много изменений, не успеть нам до конца сезона. Потому осень и зиму мы запланировали на доводку продукта до ума. Поднимем обороты у двигателя, попытаемся увеличить его мощность и ресурс, пошаманим над карбюратором. Попробуем так же сделать двухцилиндровую версию движка и попробовать его в деле. С коленвалом обязательно будут проблемы, подходящих станков у нас нет, и потому придется их заказывать на стороне. Возможно, что даже за границей. Чувствую, что и коробка передач преподнесет нам сюрпризы. Не может она просто без этого, обязательно что-нибудь случится. Либо сломается самым неожиданным образом, либо выявится какой-нибудь значительный недостаток, вроде вибрации на высоких оборотах. Эх, много работы нам предстоит, многих людей приходится подключать. Наши инженеры и так уже работают на пределе возможностей, часто задерживаются на работе, Валентин с ними рядом днем и ночью. Устают сильно, но и деньги зарабатывают очень приличные. Я не жадный, за задержку на рабочем месте по производственной необходимости плачу по полуторному тарифу. Чем люди и пользуются. Особенно Валентин. Тот уже себе и зубы новые вставил, и гардероб обновил, и дом новый присмотрел для покупки, и велосипед наш по себестоимости прикупил. Ездит сейчас на работу на двухколесном коне как белый человек на зависть всем мужикам. И грозился еще, что и один из наших первых мотоциклов приобретет, самый что ни на есть дорогой. Благо средства позволяют.
А что по поводу кадрового голода…. — надо будет что-то с этим думать. Уже сейчас мы серьезно подчистили Санкт-Петербург, выгребли многих свободных инженеров, химиков и людей, понимающих в природе электричества. И подчистили довольно легко, люди либо приходили сами, либо их приводили наши работники. И устраивались к нам на работу довольно легко и никто нам скандалы не устраивал, ибо зачастую эти ценные кадры не были связаны никакими договорами. И виной тому был…, как это ни банально, кризис. Так, по крайней мере, пояснял мне Попов. Я здесь уже три года, появился перед самым началом застойного периода и потому я просто не догадывался, что начинаю работать в такое неудачное время. Мне не с чем было сравнивать, у меня не было видения ситуации в промышленности прошлых лет. И потому о свалившемся на мир кризис я узнал лишь спустя продолжительное время из газет, что разводили население на истерику и от нашего генерального директора Попова, который и просветил меня по этому поводу. Ну, что ж, нам повезло, что мы начали работать с канцелярии, служащие со своих мест пачками не увольнялись, и работа у них была всегда. Они всегда работали с бумагами, кропали записки, доклады и отчеты, оформляли документы и прочее, прочее, прочее. А там где работа с бумагой, там и наши кнопки-скрепки очень весьма кстати. Ну а потом мы слегка встали на ноги и смогли воспользоваться кризисным явлением, с легкостью находя ценные кадры. Теперь же, ситуация немного изменилась. Мы выбрали свободный лимит и нам стало не хватать людей. У меня был серьезный разговор с Поповым об этой ситуации. Что делать? И он предложил мне правильный выход — нам следовало выращивать собственные кадры. Искать сметливых молодых людей и обучать, обучать, обучать. Вкладывать в них деньги, холить и лелеять, гладить по шерстке и делать все для того чтобы те, обучившись и приобретя навыки, не сбежали к конкурентам. Я все понимал, это просто такая необходимость, но, блин, как же это получается долго и дорого. Я человек хоть и не жадный, но представив себе, во что нам это выльется, помрачнел лицом. Попов меня долго увещевал, уговаривал, приводил логичные аргументы, которые мне было нечем бить. Он был прав, тысячекратно прав. И нам от этого никуда не уйти. И потому, скрипя сердцем, я был вынужден согласиться. Дал ему разрешение на такой подбор кадров. Но тут же, вспомнив советский опыт распределения кадров, выдал нашему генеральному дополнительный рецепт — нам следует привлекать к работе толковых студентов старших курсов, платить им дополнительную стипендию, с той целью, чтобы те, выпорхнув из родных пенат, осели в нашем производственном гнезде. Так будет и быстрее и гораздо дешевле. Попову идея очень понравилась. На том и порешили и, хочется надеяться, что наше решение правильное.
А что же до рабочих специальностей…. Мы и так уже обучаем людей, отправляем их на курсы по нужным нам профессиям и обучаем на местах по мере возможности. Тоже, между прочим, недешевое удовольствие, приходится оторванным от производства рабочим платить стипендию. Хоть и вполовину от их заработка, но все же это было очень дорого.
В середине жаркого и душного августа, в ночь, когда и луны со звездами на небе не был видно, я стал отцом. У меня родилась девочка. Третья за мою короткую жизнь и первая в этом мире. Роды были… нормальными, если так можно сказать. Маринка еще днем почувствовала схватки, и потребовала немедленно привезти ей повитуху. Ту, которую она давным-давно присмотрела. Щаззз…, мне только бабок здесь и не хватало. Будет еще лезть своими немытыми руками куда ей соваться не следует, заразит потом мне и ребенка и жену. Потому, бабку, приведенную Зиной, я прогнал сильным пинком под зад и проводил грубым матерным словом, а сам привез к себе домой хорошего врача-акушера с помощницей. Вот они-то и приняли роды. Сделали все по высшему разряду, все по нынешней науке. Я зорко следил я их действиями, опасался осложнений, но, слава богу, все прошло нормально. Бабы меня гнали из комнаты, говорили, что не положено мужику смотреть как жена рожает, но я их проигнорировал, а Зинаиду, возмущавшуюся громче всех, грубо осек. Мне было не до любезностей, сам весь на нервах. Маринка, конечно, намучалась при родах, накричалась так, что посадила голос, но зато потом, когда наша маленькая девчоночка сделала первый в своей новой жизни вздох и заорала неистовым благим матом, она навзрыд заплакала. А когда ребеночка положили ей на опавший живот, и та инстинктивно засосала мамкину грудь, она разрыдалась еще больше, неумело прижимая свое сокровище к себе. А вместе с ней и я пустил скупую слезу. Я был счастлив, третий раз в жизни по-настоящему счастлив.
Доктора я потом рассчитал, не поскупился. Он, уходя, напутствовал меня, объяснил, что и как надо делать, если вдруг что пойдет не так и настоятельно рекомендовал звать его в случае необходимости. Разрешил даже поднимать с постели посреди ночи.
Девочку мы назвали Дарьей. Родилась она крепенькой, пузатенькой, с темными волосиками на голове и тонюсенькими ножками. По характеру она оказалась вся в мать, такой же своенравной и требовательной. Орала по ночам, требуя титьку и мочила нам кровать через каждый час. Подгузников жалко нету. Зинаида смастерила нечто напоминающее из ваты, да подстилала под нее гору тряпок, но это было все не то. Я не помню из чего они изготавливались, не помню какой применяли материал, поэтому данную проблему я пока оставил. Только на будущее сделал заметку, попросил Мельникова подумать из чего можно будет сделать подгузники. Хотя, для данного времени и вата должна подойти.
Вокруг нашей девченочки все хлопотали — Маришка еще неумело ухаживала за ребенком, теща, души не чаявшая во внучке, помогала дочери, а Зинаида, полюбившая мелкую с первого взгляда, целую неделю отказывалась уходить домой, а ночевала прямо у нас. Притащила свою трехлетнюю Ленку, чтобы та не оставалась без присмотра. И, как ни странно, мало-помалу, но маленькая и капризная Дашка стала нашим неким цементом, что заново стала сближать Маринку с матерью. Пока потихоньку, едва заметно, но это было уже что-то. Да и с Зинаидой Ольга Даниловна стала перекидываться короткими фразами, прося ее о какой-либо услуге, наводя невидимые мостки. Прося(!), а не требуя или упрекая. И Зинаида любезно откликалась. Что ж, а мир-то, похоже, в этот дом опять возвращается.
А через пару дней после родов у Дашки по всему телу выползли прыщики. Мелкие и ярко-красные. Они были повсюду — и на голове, и на руках и на животе…. В общем, везде. Бабы всполошились, засуетились, подняли панику. А я вызвал врача. Доктор приехал в тот же день, осмотрел ребенка и сказал что ничего страшного нет. Выписал рецепт травяной настойки и посоветовал протирать ею болячки. И все пройдет. В тот же день настойка была куплена в ближайшей аптеке и в связи с этим мною была замечена одна деталь, на которую я никогда не обращал внимания. В аптеке отсутствовала самая обычная зеленка. Еще в том мире, в будущем, когда у меня родился первый ребенок, с ним произошло то же что и с Дашкой. Те же красные прыщики по телу, то же раздражение. И в тот раз нам доктора сказали, что беспокоиться не о чем и посоветовали замазать все покрасневшие точки зеленкой. И мы, тщательно выполняя рекомендации, раскрасили свою дочку этим раствором, и наш ребенок на целую неделю превратился в маленького зеленого шрека, в такого же страшненького и крикливого. Так вот, зеленки в нынешних аптеках не оказалось. Ни в одной! И в тот же вечер, пораскинув мозгами, я стал собирать свои знания по крупицам, и мне удалось-таки вспомнить кое-что вычитанное со скуки в Вике и удивившее меня. Оказывается, изначально этот антисептик применялся в промышленности в качестве красителя! В том числе и в качестве красителей для тканей. А потому, найдя на следующий день Попова, попросил его отыскать что-нибудь из его прошлого опыта работы, что могло бы носить название «бриллиантового зеленого». Сергей Сергеич, понимающе кивнул, и через несколько дней притащил мне пузырек, на дне которого болтались золотисто-зеленые кристаллы. И сделав водно-спиртовой раствор, я быстро убедился, что это они и есть. Это была наша зеленка. Но к тому моменту острая надобность этом препарате у нас отпала. Прописанная доктором настойка сделала свое дело, и прыщики перестали высыпать по телу, а потом и вовсе поблекли и исчезли. Ну, ничего, сама зеленка у нас не пропадет. Наладить ее производство дело раз плюнуть, и уже через пару недель она появилась в местных аптеках. А чтобы продажи пошли хорошо, нами была дана реклама в газетах и журналах, напечатаны красочные постеры и были заказаны исследования у одного из местных профессоров по медицине. Профессор взял двести рублей и пообещал предоставить результат через несколько месяцев. Ну, а пока суть да дело, Мендельсон, поразмыслив над патентным правом, дал отрицательный результат на правообладание этого раствора. Патентовать здесь было нечего, развести в спирте кристаллы может любой дурак. Ну, разве что только что можно попробовать название за собой закрепить. Ну а раз такое дело, то и запатентовали мы наше средство под наименованием «Антисептик № 1. Зеленка» и вбухали на первое время в рекламу тысячу рублей. Согласен, звучит пафосно, но зато громко и запоминающее, что делало рекламу нашего препарата более легким делом. Жаль, Мишки нет, он бы занялся этим делом более качественно, у него в продвижении товаров и услуг рука набита. А дальше, развивая эту тему, мы с Мельниковым и Поповым задумались и о другом популярном антисептике — спиртовом растворе йода. На данный момент это средство уже было известно и широко применялось в местной медицине, но вот, зачастую оно был привозным, а, следовательно, весьма дорогим. Вроде бы, вот она очередная золотая жила, налаживай выпуск и зарабатывай. Но прикинув немалые расходы, решили пока в это дело не ввязываться. Для этого надо было приобретать в собственность участок на берегу моря, лучше всего Черного, покупать лодку, способную собирать водоросли, сушить их, а потом сжигать. И только после этого добывать из золы драгоценные кристаллы. Я точно знаю, что водоросли ламинарии весьма богаты на содержание йода, но вот растут ли они в Черном море, я не помнил. Но зато они точно растут на Дальнем Востоке и вполне возможно там нам и придется организовывать производство, если вдруг решимся. И сами ламинарии, кстати, тоже весьма ценный продукт. От дефицита йода в стране страдают миллионы человек, в памяти всплывают целые деревни, страдающие слабоумием, а морская капуста в этом деле может очень сильно помочь. Вопрос стоял лишь в цене конечного продукта и заинтересованности определенных лиц. Но все же это пока ждет. Вот приедет Мишка, тогда и поговорим, стоит ли вообще эти дела затевать.
Через пару недель ко мне домой приехал Степан Ильич. И не один, а с задумчивым Саввой. Приехал он довольный, первым делом полез ко мне обниматься и целоваться. Привез дорогих подарков, одарил ими любимую дочь, а затем осторожно взял на руки Дашку. Нежно лыбясь в густую бороду и шмыгая носом от внезапно нахлынувших чувств, вынес вердикт:
— На отца похожа. Глаза такие же хитрые. И подбородок отцовский, такой же упрямый.
И он счастливо осмотрел всех присутствующих, подмигнул Маринке:
— Ничего твоего здесь, доча, и нету. Как будто и не ты рожала, — и засмеялся беззлобно, поудобнее устраивая на широких ладонях драгоценную внучку.
Маришка устало вздохнула и предпочла не отвечать на глупую шутку отца. Зато теща не выдержала, буркнула громко и недовольно:
— Думай, о чем говоришь.
— А я и говорю, что Дашулька на мать совсем не похожа, — отмахнулся от супруги Ильич. — Ты смотри, какие волосешки чернявые, а глазы, глазы-то! Ух! Чистый огонь! Не наша порода, мать, не Мальцева она. У Иваныча кровь-то погуще оказалась! Так ведь, Иваныч? Твоя работа? — спросил он, кивая на ребенка, а затем, выпятив губы дудочкой, нежно проворковал, потрясая бородой, — У-тю-тю, а кто это тут у нас такая красивая?
А мне так и хотелось ответить ему, похвастаться, что мой ген и вправду сильнее. Дашка и в самом деле была сильно на меня похожа. И я, чего уж тут скрывать, был этим фактом весьма доволен.
А Ильич, натетешкавшись с маленькой, аккуратно передал ее Зине и хитро так, с прищуром, спросил:
— Ну что, молодые, а второго-то нам когда ждать?
Я усмехнулся прямолинейности тестя. А Маринка хотела было вспыхнуть, осадить отца, но не успела, за нее это сделала мать:
— Угомонись, хрен старый. Успеют они еще. Пусть сначала девочка подрастет хотя бы.
— А чего ждать? Пока молодые надо рожать! Не, доча, ты мать не слушай. Я тебе дело говорю. Сразу же делайте второго, не ждите. Потом подрастут, играть друг с другом будут, все веселей. Учиться детки друг у друга будут, матери помогать. Иваныч он богатый, семью обеспечит, даст все что надо. Горя знать не будете, не то что мы с матерью в свое время. Ведь когда у нас Савка родился у нас ничего кроме старой коровы и клячи, которая на будущий год подохла, не было. Вот у нас житуха была…, не то, что у тебя. И то мы и Савку подняли и Димку, и тебя потом народили. И ничего, выдюжали, хоть и живот порою к спине прилипал. А у тебя, доча, посмотри, все есть! Вся в шелках, в перинах, денег куры не клюют, да еще граммофоны целыми днями слушаешь. Грех в таких условиях не рожать. Поэтому, доча, не слушай мать. Делай, как я тебе говорю. На будущий год второго рожайте, а потом еще одного. Так будет правильно.
Он бы и дальше стал нас уговаривать, склонять к следующему ребенку, но я тоже считал, что он очень уж торопится. Маринке хотя бы в норму придти надо. Но, если по-честному, то я понимал Ильича. Очень уж ему не нравились эмансипированные закидоны родной дочери и он всерьез полагал, что малые детки и забота о них выбьют у Маринки всю дурь. Считал, что это поможет ей измениться. Но я-то знал, что это не так. Моя супруга, хоть и смягчилась чуть-чуть, но это было временно. Уже вскоре после родов она мне сообщила, что не желает сидеть дома в четырех стенах, а хочет заняться каким-нибудь делом. И сообщила она мне это таким тоном, что мне стало понятно — ее остановит только локомотив.
Вечером того же дня ко мне в кабинет, где я сидел и читал в тихом уединении докладные записки, зашел Савва. Уже хмельной, с красной рожей и слегка покачиваясь. Распахнул бесцеремонно дверь, ввалился в комнату.
— А-а, Иваныч, вот ты где. А я тебя ищу, — заявил он, проходя к свободному креслу. Ухнул в него, едва не сломав, и блаженно вытянул ноги в сапогах.
Я отложил бумаги в сторону.
— Отдыхаешь? — риторически спросил я.
— Ага, — ответил он и, наклонившись, стал с кряхтением стягивать с себя узкие сапоги. Отбросил их за кресло, распустил вонючие портянки и блаженно вытянул свои ходули, пошевеливая потными пальцами. Я лишь прикрыл глаза, гася в себе раздражение. Только встал и распахнул окно, впуская жаркий уличный воздух.
— А ты разве в баню не идешь? — спросил я его.
— Да что я бань что ли не видел? — возразил он. — Да и не грязный я, в субботу парился. А вот в душик бы твой сходил, это да. Мне батя много о нем рассказывал. Говорит чудная вещь. А еще ретирадная твоя мне очень понравилась. Дернешь за цепочку и все уплывает куда-то. Интересно.
— Ну, так сходи, прими душ. Попробуй, какого это.
Мне было неприятно с ним общаться. Слишком уж мы с ним различались. Вибрировали на разных частотах, если можно так сказать. Савва был нагл и напорист, шел напролом и не замечал препятствий. Мог без лишних сожалений подвинуть другого человека, не обращая внимания на то, что причинил тому некий вред. Со мной он общался так, словно я ему что-то должен. Все время со мной на понтах, все время пытается мне что-то доказать. Вроде мужику за тридцать лет, а ведет себя как подросток. Вот и сейчас, развалившись в кресле и шевеля вонючими пальцами, он нисколько не заботился о том, что мне это просто неприятно. Не нравилось мне нюхать его ноги. Зато вот с братом его, с Дмитрием, у нас наоборот сложились вполне себе дружеские отношения. Тот был не таким наглым и бесцеремонным. Умел слушать внимательно, входил в положение человека. Полная противоположность Савве. И мы с ним быстро нашли общий язык.
— Слышь, Иваныч, — вдруг подал голос родственник, после того как я попытался вернуться к бумагам, — я чего пришел-то. Мне батя говорил, что ты у себя мотоциклы стал делать? Это правда?
— Еще не начал, — сухо ответил я.
— А батя сказал, что он уже видел один. Ты не врешь?
— Когда это мог видеть? — удивился я и поднял голову.
— А вот как с вокзала вышли, так и заметил. Мужик какой-то с золотыми зубами и в кожаном пиджаке им правил.
— Странно, а не должен был видеть. Ты ничего не путаешь?
— Не-а, батя твой значок знает, он его ни с чем не перепутает.
— Какой значок? — отложив в сторону записку, спросил я.
— Да который у тебя над проходной висит. «РЗ» в ромбе. Твое же?
— Ну да, вроде мое, — ответил я и задумчиво уставился на Савву. — А мотоцикл-то какой был, сможешь описать?
На мой вопрос Савва лишь забавно гоготнул:
— Можно подумать, что у тебя их с десяток разных. А вообще я его не видел, это ты к бате иди. Его спрашивай.
Вообще-то в том, что Ильич увидел наш мотоцикл, не было ничего странного. Вернее даже не мотоцикл, а наш мопед. Он уже месяц как продается и пока сделано всего полтора десятка экземпляров. И, по словам Попова, продажи стартовали весьма не плохо. Народ проявляет интерес к новинке. Оно и понятно, наш мопед отличается от конкурентов более совершенной конструкцией, а по цене они вполне схожи. Ну а тот, что видел тесть, скорее всего, был нашим опытным образцом, который в хвост и в гриву гоняли наши инженеры, испытывали его на прочность, выявляли слабые места. Ну а мужик с золотыми зубами это, скорее всего, был Валентин Пузеев, одетый в пошитую специально для таких демонтрационных выездов косуху с молнией наискось. Как мне говорили потом, наша пара мопед-водитель привлекали очень сильное внимание. Особенно засматривалась молодежь из пролетариев, подходили к технике, щупали, интересовались, удивлялись необычному виду мотоциклиста. Я еще и карболитовую каску армированную стальной проволокой и обтянутую черной кожей заставлял обязательно надевать, а Валентину вообще одну такую просто подарил. Чему он был несказанно рад и теперь, когда он приезжал на работу на своем велосипеде, на его голове красовалось наше новшество. Я, конечно, понимал, что защита получилась так себе, карболит слишком хрупок и тяжел для таких вещей, но все же это было лучше, чем ничего. Когда мы еще до ударопрочных пластиков дойдем?
— Иваны-ыч, слышь, Иваныч, — оторвал меня от мыслей Савва. — Ты чего задумался? Слышь, я чего сказать хочу. Ты б подарил мне один такой, а? По-родственному? С тебя не убудет, а я перед соседями похвастаюсь.
— А ты купи, чай не бедный, — усмехнулся я.
— Не-е, дорого, — притворно скривился Савва, — ты мне лучше его подари. Да ездить научи.
Ну, не нравится мне он и все тут! Его брату Дмитрию подарил бы не задумываясь, а вот этому наглецу совсем не хочется. И дело тут не в жлобстве.
— Ага, и права тебе еще купи, — про себя вполголоса добавил я, но Савва, вопреки моим ожиданиям, вдруг расслышал:
— Чего, какие права? Чего ты там бормочешь? Так что, Иваныч, подаришь мотоцикл али как?
Я раздраженно вздохнул. Прикрыл глаза на секунду, мотнул головой, прогоняя поднимающеюся злость. Успокоился, а затем спросил:
— А на кой он тебе вообще, Савва? Ты ж поди даже на велосипеде не умеешь, да? А тут такой агрегат! На нем же не просто так сел и поехал, там понимать надо как все работает. А ты в этом деле ни в зуб ногой. Так что нет, Савва, мотоцикл я тебе не подарю. Убьешься ведь, с меня потом тесть три шкуры спустит.
Савва молчал. Хмурился недовольно, шевелил пальцами, злился. Я ожидал вспышки гнева, но, похоже, пронесло. Он усмехнулся и посмотрел прямо мне в глаза.
— Ну, ладно, Иваныч, нет так нет, — подозрительно легко сдался он. — Да и по правде сказать, не понимаю я всю эту новую технику. Сложная она. Но знаешь, я тут подумал от бати отделиться. Денег у меня достаточно, чтобы сделать что-то свое, а вот куда их приложить я пока не решил. А у тебя кроме мотоциклов еще и велосипеды есть и замки хорошие. Так вот, может я буду в Москве твоими товарами торговать, а? А ты мне скидку по-родственному сделаешь. Что скажешь?
Он не шутил и не издевался. Он выжидательно смотрел на меня, читал мои эмоции. А я…, а я призадумался. Хоть и не нравится мне Савва, но вот деловую хватку у него не отнять. Весь в отца, свою выгоду не упустит. Тот из крестьян сумел за какие-то два десятка лет соорудить свою собственную торговую «империю» и Савва, надо полагать, был не хуже отца. А потому может и вправду сделать его своим официальным московским представителем? Пусть продает нашу технику, обслуживает ее, ремонтирует. Вся нынешняя техника чрезвычайна капризна. Тот же мотоцикл, хоть и прост донельзя, а все же требует к себе повышенного внимания. И ломается тоже, а потому, основные деньги можно будет делать не столько на продаже техники, сколько на ее обслуживании, запчастях и ремонте. А еще про гарантийный период надо бы подумать, а то мне кажется, что предложенные Поповым три месяца будут явно маловато. Хотя, конечно, с ним можно было согласиться, увеличенный гарантийный период для нас может влететь в копеечку. Но, зато выхлоп по обслуживанию может его с легкостью перекрыть. Надо только условия нашего союза как следует обдумать.
— Ну, так что, Иваныч? Что ты на это думаешь?
Ну что тут можно ответить? Хоть я и не недолюбливал Савву, но его идея мне понравилась. И потому, откинувшись на спинку кресла и улыбнувшись, я ответил:
— Что ж, весьма заманчивое предложение. Москва хороший рынок сбыта, там много обеспеченного народа. И свой представитель там нам бы очень пригодился.
— Это значит «да»?
— Это значит «да», — кивнул я, — но не так скоро, Савва. Мы сначала должны разработать условия нашего союза, а это, как ты понимаешь, быстро не делается. Поэтому давай сделаем так…. Через месяц ты опять приедешь к нам в столицу, и мы с тобой снова обсудим твое предложение. И уже тогда, если ты согласишься на наши условия, подпишем договор и начнем тебе поставку наших товаров. Тебя это устраивает?
Савва мне улыбнулся широко, развел недоуменно руками:
— А разве у меня есть другие варианты? Приеду к тебе через месяц, там и обсудим все как следует.
— Хорошо, Савва, жду тебя осенью. Грамотного юриста с собой захвати, а то в нашем с тобой будущем договоре сам черт ногу сломит.
— Возьму, обязательно возьму, — пообещал он, поднимаясь с кресла. — Ну, что ж, Иваныч, рад, что мы с тобой договорились, а то я, честно признаться, сомневался. А теперь, коли у нас тобою все договорено, пойду-ка я в душик, освежусь, — и, подхватывая с пола сапоги с портянками, босиком прошлепал к двери. И у самой двери остановился и, обернувшись, попросил. — Ты это, только бате моему пока не говори. Ладно? Я сам…, - и получив от меня молчаливое согласие, вышел за дверь.