В целом его поездка оказалась весьма удачной. Погостив сначала в Египте, полазив по пирамидам и искупавшись в море, он отправился сначала в жаркую и душную Индию, а оттуда такой же душный и в грязный Сингапур. Проболтавшись там несколько дней и вкусив все прелести тропиков и антисанитарии, он переплыл уже во Владивосток, где и провел свою первую неделю на осмотр города. Город, в котором он был впервые, ему понравился. Был он хоть и небольшим, но быстрорастущим и вполне по-европейски обустроенным, никакой азиатчины. Каменные дома, мощеные улицы, магазины, мануфактуры и, конечно же, порт, который являлся главным на востоке нашей страны. Посетил с дружественным визитом канцелярию, где его не очень-то вежливо встретили, поинтересовался возможностью прикупить землицы для производственных нужд. Ну а после этого, оставив супругу с дочерью в городе, сорвался в Порт-Артур. И можно сказать, удачно туда попал. В тот момент как раз происходила нарезка земель и ее продажа под дачные участки. Офицеры, кончено же, скупили все самое лучшее, но Мишка не расстроился, приобрел себе участок хоть и не в самом хорошем месте и не возле Пресного озера, но зато поближе к городу. Еще один участок выкупил уже в самом Порт-Артуре. Выспросил разрешение на основания там производственного цеха и через небольшую взятку ее получил. Познакомился в военном городе со многими офицерами, и, заведя особо теплые дружеские отношения с одним из них, попробовал уболтать его на копию топографической карты с той целью, чтобы показать ее мне. Он посчитал, что я, как человек прошедший через постсоветскую армию, смогу ее прочитать и придумать, как лучше всего помочь в обороне порта. Он не хотел карту военную, вполне обошелся бы гражданским вариантом, но…. Но вовремя прикусил язык и офицер, слава богу, не успел понять к какой цели направлялся эта нетрезвая беседа. И слава богу. Иначе приняли бы Мишку за иностранного шпиона и тогда был бы уже с ним другой разговор. А так, помучавшись с пару недель, полазавши по горам, да испортив дорогую обувь, Мишка от руки набросал приблизительный рисунок местности. Конечно же, ни о какой достоверности карты речи и не шло, но так хотя бы я смог понять, что из себя представляет сам Порт-Артур и его окрестности. Ведь я даже приблизительно не знал с какой местностью нам предстоит столкнуться. И вот, изучив Мишкины каракули, я убрал их во внутренний карман пальто, задумчиво изрек:
— Мы не сильно-то сможем помочь. Только по мелочи. Я так понимаю, миномет мы им подкинем, может пулеметов туда несколько купим. Наладим производство колючки. А если противопехотные мины сделаем, их туда можно будет поставить? Как думаешь?
— Не везде, — с сомнением ответил Мишка. — Там скалы кругом, камни. Мягкая почва не везде есть. Но мины нам тоже нужны, Куропаткину их подкинем, чтоб под Мукденом не сильно обосрался.
— М-да, ох уж этот Куропаткин, — произнес я вполголоса. По сути, я ничего особенного про русско-японскую не помнил. И про Куропаткина в частности. Помнил только, что он был не слишком решителен в этой войне, боялся то ли японцев, то ли свалившейся ответственности, за что его потом сильно гнобили. Считали, что он едва ли не единолично виновен в проигрыше японцам. Что ж, возможно это действительно так, но это не меняет нашего отношения к проблеме. Мы должны были ему помочь. Должны были дать ему те крохи преимущества, что мы могли. Или не должны? Я даже усмехнулся своей неожиданной идеи и это заметил Мишка.
— Чего? — спросил он, глянув на меня из-под пышного ворота шубы.
— А может в пекло этого Куропаткина? — спросил я, сверкнув глазами. — Уберем его без лишних слов и все. И вспоминай как звали. Нет человека — нет проблем.
— И кто на его место встанет? — меланхолично спросил Мишка.
— Да какая разница? Любой будет на его месте лучше воевать, чем он. Любой!
Мишка неуверенно покачал головой.
— Я поначалу тоже думал, что он будет главной проблемой. Но потом покатался по Китаю, посмотрел на наших вояк и понял, что это не так. Вернее сказать, не один Куропаткин будет виноват.
— А тогда что?
Мишка вздохнул морозным воздухом и шумно его выпустил, заворожено наблюдая как облачко пара уносит вдаль.
— Безалаберность и самоуверенность, — ответил он чуть погодя. — И еще гигантские расстояния, и отсутствие железной дороги. Кругобайкалку к четвертому году еще не успеют построить, а ты сам знаешь какая там местность. Там динамитом сопки рвать надо.
Я задумался. Насчет гигантских расстояний и железки Мишка был абсолютно прав. И это очень серьезная проблема, которую нам никак не решить. Хоть все свои миллионы вкладывай в инфраструктуру, к началу русско-японской нашим никак не успеть.
— Ведь понимаешь какое дело, Вась, — продолжил Мишка, меланхолично наблюдаю за пролетающими снежными хлопьями, — ведь наши-то прекрасно знают что война с японцами состоится. Понимают, к чему их ситуация на Дальнем Востоке выводит. Потому и принялись активно за строительство Порт-Артура — им же нужна незамерзающая гавань. И вот, представляешь, разговаривал я с тамошними офицерами и знаешь что они мне говорили? Нет? А говорили они, что они макак желтопузых одолеют одной левой. И для этого особо напрягаться не придется. Ты понял? Никто, Вась, никто из них не воспринимает японцев серьезным противником. Относятся к ним как…., ну не знаю…, как испанцы к индейцам. Как к туземцам, которые разбегутся от одного только вида белого человека. Так что нет, Вася, даже если вывести Куропаткина из штабной обоймы, то это не сильно поможет. Нам надо менять отношение людей к нашему будущему противнику. Пугать их так, чтобы они и подумать не могли принизить мощь японской военной машины.
Я молча его слушал и думал. И все сказанное им мне очень не нравилось. Менять мнение людей очень и очень сложно. На это могут уйти года, а у нас их нету.
— Так это что значит, Куропаткина надо оставить? — с сомнением спросил я друга.
— Да, — уверенно ответил он. — Пусть командует себе, надо ему только мотивацию подкинуть. Такую, чтобы он впереди своих войск бежал и японцев зубами грыз. Ну и кое-какое вооружение из наших знаний ему подкинуть, минометы твои, мины противопехотные. О! Телефонную связь ему организовать между командирами, чтобы войска оперативнее докладывали обстановку и реагировали на приказы. Сможем же мы организовать такое? Я думаю, это не станет проблемой. Гранаты вроде бы еще нормальные не придумали — мы тоже можем в этом помочь. Кстати, как там мое детище поживает? Вроде должны уже были рабочий образец радио продемонстрировать?
— Сделали не так давно, — кивнул я. — Но работает не очень, электроники тебя с нетерпением дожидается.
— Это хорошо, — удовлетворенно протянул Мишка. — Значит завтра к ним заскочу, посмотрю чего они там намудрили. Ну и новое направление им подкинуть — пущай придумают, как наше радио можно применить в военно-полевых условиях. Радиостанции передвижные пусть придумают, глушилки разные. Понимаю, конечно что сложно все это будет, да и габариты будут такие что придется оборудование ставить на мобильную основу, полевой генератор для этого дела опять же, но все же…. Главное в эту тему залезть, а там видно будет. Чувствую, военные рано или поздно раскушают эту тему, а потом на них и жор нападет.
Я покивал, согласно, а потом, вернувшись к прошлой теме, усмехнулся и толкнул друга локтем.
— А как же ты собирался Куропаткина мотивировать? Истории из будущего собираешься рассказывать или как?
— Да в морду ему надо дать, — по-простому ответил Мишка, проигнорировав мою усмешку. И, причем, он не шутил, смотрел на меня вполне серьезно.
— Просто дать?
— Просто дать, — кивнул он и замер, наблюдая за мной. А через секунду не выдержал, негромко засмеялся. — Ну ладно, — смилостивился он, — не просто дать. А дать так, чтобы он потом возненавидел японцев всем своим существом. Так, чтобы он на их фотографии без ненависти смотреть не мог.
— Ну а если серьезно? — не удовлетворил меня его ответ. — Что ты надумал? Подстрелить его легонько и на японцев все свалить?
Мишка вздохнул. Укутался поглубже в теплую шубу, потерся щекой о густой ворот. Посмотрел через окошко на возницу, что восседал на козлах и правил пегой лошадкой.
— Вась, как ты думаешь, а эти мои китайцы они сильно на японцев похожи? — поинтересовался он, кивая на следующую за нами телегу.
— Азиаты все на одно лицо, — уклончиво ответил я, потихоньку догадываясь к чему склоняет Мишка.
— Вот-вот. Даже для тебя они не очень-то различимы, поэтому, будем надеяться, что господин Куропаткин и подавно их не различит. С этой целью я их и взял.
— У тебя уже есть конкретный план?
— Еще нет, только наметки. Но стрелять в задницу нашему Куропаткину я не собираюсь. Это не наши методы.
— Тогда что? Может поделишься?
— Обязательно, — ответил Мишка, — но только завтра. После бани, когда не будет лишних ушей, — и, высунувшись в окошко, кликнул возницу и громко сказал ему. — Эй, к воротам давай правь. Приехали.
А на следующий день, после второго захода в парилку, Мишка меня посвятил в свой коварный план. Эти два китайца, должны были играть роль похитителей будущего «героя» Русско-Японской войны. Они должны были поймать Куропаткина, связать, спрятать в подвале одного из частных домов и потихоньку пытать несчастного, выбивая из него сведения. Не важно какие. Любые. О количестве войск, пребывающих на Дальнем Востоке, их вооружении и довольствии. Номера частей, где располагаются, их состав, кто является командиром, кто у самого Куропаткина находится непосредственно в подчинении, штабную иерархию, вызнать пропускную способность железной дороги и ее узкие места. В общем, попытаться выпытать все, что касалось темы наших восточных границ и готовности наших войск к грядущей войне. Самого Куропаткина в заточении можно будет немного бить по морде, легонько пытать, оскорблять и унижать, но делать все аккуратно, так, чтобы он вдруг не «поплыл» и не раскололся. Не почувствовал себя потом предателем и не стал рвать на себе волосы. Кстати, можно будет его в заточении кормить одним только клейким рисом и соевым соусом, вот уж действительно пытка на русского человека. А еще бороду обрезать самыми тупыми ножницами, чтобы стало ему максимально обидно. Ну а чуть позже, через пару-тройку месяцев заточения он «случайно» сбежит, воспользовавшись безалаберностью «японских» шпионов. И тогда он откроет общественности все коварство восточного соседа и доложит об этом царю. И станет он тогда национальным героем, вынесшим ужасающие условия содержания и многочисленные пытки, но при этом не продавшим отечества. Ощутит на себе всю любовь общественности, которая горячо облобызает его в десна и воскинет на руках до самого неба. А освободившись, Куропаткин должен воспылать жуткой ненавистью ко всему японскому и заразить он этой полезной для нас ненавистью всех своих окружающих…. Ну, а наш Император, дав герою орденок за стойкость, можно надеяться, отнесется к произошедшему весьма серьезно и поспешит усилить свое влияние на Дальнем Востоке. Ускорит строительство железной дороги вокруг Байкала, кинет туда все имеющиеся силы. Улучшит снабжение войск и увеличит их численность и глядишь, не случится там у нас кадрового голода и дефицита боеприпасов. Ну, а чтобы никто не забывал о грядущей войне и о японском коварстве, мы будет изредка напоминать со страниц газет. Естественно под псевдонимом Владимира Вольфовича Жириновского, который уже приобрел некоторый авторитет среди читателей. Думаю, можно будет кинуть таким образом несколько пророчеств. Про Цусиму, например и про неожиданную блокаду Порт-Артура. Про то же поражение под Мукденом можно будет поныть. Конечно, Жириновскому не поверят и обвинят ему в предательстве. Но это не страшно, пусть переубеждают общественность через газеты. Глядишь и выльется это во что-то полезное. Обратит общественность свое внимание на какой-нибудь из недостатков. Ах, да. Надо бы не забыть предсказать что корабль, на котором будет находиться адмирал Макаров, подорвется на вражеской мине и сам он погибнет. Как и Верещагин, находящийся рядом с ним. Можно было бы и его лично предупредить и предпринять кой-какие меры, но вот беда — когда, где и при каких обстоятельствах это произойдет ни я, ни Мишка не помнили. А без этого это наше знание будущего исхода будет простым нытьем. А жаль.
Через пару дней довелось мне снова оказаться на территории НИОКРА. Там же находился и Мишка. Он долго болтал со своими электрониками, беседовал с Мендельсоном и, после всего этого, одобрил все мои распоряжения и плюсом добавил еще несколько своих. Ну а когда все срочные дела были сделаны, он, лукаво прищурившись, кивнул мне куда-то в сторону и таинственно сказал:
— Пойдем-ка, покажу кое-что.
Завел меня в комнату, где хранились ящики, что привез из поездки, обошел их, читая надписи, потом указал на несколько из них и кивнул мне.
— Ну-ка помоги. Давай вытащим.
Кряхтя и перешагивая через остальной груз, мы вытащили их, поставили на свободное место. Откуда-то движением волшебника Мишка достал небольшую выдергу и передал мне.
— А теперь вскрывай. Это тебе подарок из самой Америки.
— А что там?
— Открой и увидишь.
Ну, я и подсунул инструмент под крышку первого ящика. Надавил в одном месте, потом в другом, толкнул посильнее, да и сорвал ее к чертям, неаккуратно ломая доски. Осторожно заглянул внутрь, хмыкнул и вытащил на свет божий новехонькую, пахнущую свежим лаком кинокамеру. Ну или как она в это время называлась? Тяжелая квадратная бандура с малюсеньким черным объективом и с кривой ручкой сбоку.
— Нравится? — спросил Мишка, видя мое обалдение. — Самое лучшее купил, что было. Денег стоит неимоверных.
Тренога! Где-то должна быть тренога. Я осмотрелся, заметил еще один узкий и длинный ящик и так же бесцеремонно его вскрыл. Вытащил массивную приспособу, раскрыл и водрузил на нее как на пьедестал камеру. Отошел в сторону, чтобы полюбоваться.
— Ну как? Нравится? — еще раз спросил Мишка.
— Да вроде бы ничего так, — уклончиво ответил я. На самом деле я не разделял его радости. Слишком уж убого и примитивно все выглядело. Хотя, надо признать, лакировка по деревянному корпусу выглядела просто блеск, хоть в зеркало смотрись. — А с чего ты вдруг ее купил?
— Ну как же, а кто хотел кино снимать? — ответил Мишка и развел руками, охватывая стоящие вокруг ящики. — Вот, я тебе и помог, купил что необходимо. А ты теперь действуй. Просвещай народ, промывай им мозги.
Я только крякнул от досады. Разговоры, конечно, такие у нас были, но чтобы так рано? Вроде же договорились подождать несколько лет…. Ну, да ладно, делать нечего, придется осваивать и этот фронт работ. Я тяжело выдохнул, почесал висок внезапно заболевшей головы, да и полез открывать остальные ящики.
Через десять минут передо мной стояло все необходимое для производства «хоум-видео» оборудование. Кинокамера, кинопроектор, монтажный стол, проявочная лаборатория, аппаратура для копирования кинопленки, бутыли с химикалиями, жестяные короба с не засвеченной пленкой и десятки пустых бобин. А еще несколько машинописных инструкций на английском языке.
— Ну что, потянешь это дело? — спросил Мишка, потешаясь над моей растерянностью. — Или нам придется людей искать? Будешь главным режиссером этого дела?
Я обошел все это дорогое хозяйство. Хрен его знает, справлюсь ли я с этим, но попробовать стоило. Не боги горшки обжигают, разберусь. Думаю, управляться с аппаратурой будет не сложнее чем с обычным фотоаппаратом. Ну тут хотя бы инструкция есть. Правда на английском, но тут мне поможет Мишка, он его знает достаточно хорошо.
— Да уж справлюсь как-нибудь, — ответил я, беря сшитые скобкой листы бумаги. Помахал ими перед носом друга. — Но ты мне вот это вот перевести должен.
— Да мне чего больше делать нечего? — несогласно замотал он головой и поднимая руки, отпихиваясь от инструкций. — Да найди ты толкового переводчика, это не сложно сделать, а ко мне с этой глупостью не приставай. У меня других забот полно. Вон, твоего главного актера надо в порядок приводить, а то отожрал без меня пузо, по бокам висит.
Это он про нашего Серафима. Вчера, когда наш казак, мастер сабельного боя впервые после Мишкиного приезда показался ему на глаза и скинул на силовой тренировке исподнюю рубаху, Мишка чуть за сердце не схватился. Где эти кубики на прессе, где рельеф груди, где все? А ничего не было. Серафим после отъезда расслабился, забросил интенсивные тренировки и на легких деньгах, что получал от меня, отожрался. А с Мишкой потом еще возмущенно спорил, убеждал его, что находится на «массе» и сушиться ему пока нет необходимости. Спорил до тех пор пока не получил от Мишки символического пендаля и обещания похоронить на аэробных тренировках. Мне даже стало немного жаль казака, настолько недовольным и сердитым своего друга я никогда в жизни не видел. Сложилось впечатление, что Мишка вложил в тренировки Серафима частичку своей души, а тот его серьезно подвел, чем и ранил прямо в сердце.
Ну да ладно. Наш главный заочный актер скоро опять придет в норму, снова станет соблазнять молоденьких девиц рельефным бицепсом и могучей грудью. Зажимать их по темным залам синематографа, целовать в засос, а потом отводить в свою холостяцкую квартиру. Мишка пообещал совсем скоро привести Серафима в идеал, а потому и мне следовало как можно быстрее освоить киноаппаратуру. Как я и ожидал, это оказалось не слишком сложно. За какой-то месяц я научился без засвета заправлять в аппарат пленку, правильно ловить фокус и свет, проявлять ее и элементарно монтировать. Несколько вечеров я провел дома, снимая свою и Мишкину семьи, а затем, перебрав сотни метров отснятого материала, безжалостно выкинул добрые три четверти, а из оставшегося слепил небольшое семейное видео.
Позвал на просмотр гостей. Занавесил самую большую комнату плотными шторами и прикрыл ставни. Вдвоем с Маришкой натянули на стене белую простыню, да расставили стулья. Рассадил всех и, взглянув на эту идиллию поверх голов, пошутил:
— Сюда бы еще колу и попкорн.
Мою шутку понял один лишь Мишка, он даже улыбнулся. Но перебивая, готовый сорваться с уст супруги вопрос, скомандовал:
— Эй, киньщик, заводи шарманку, не томи людей.
— Это мы живенько, — ответил я и кивнул Маришке, чтобы гасила свет.
И когда люстра потухла, я взялся за ручку проектора.
В общем-то, фильм, который я демонстрировал, был совсем прост. Обычная бытовая сцена пробуждения, кормления и купания Дашки. На пленке в главной роли выступала моя супруга, да помогала ей Зинаида. Отснятого материала хватило всего на несколько минут и для меня, как выходца из другого мира, разворачивающееся действие на белом полотнище не являлось чем-то привлекательным. Но только не для сидящих передо мной людей. Для них это было действительно чем-то волшебным. И вроде бы, почти все из них бывали в синематографах, видели несколько фильмов, а все равно им было удивительно наблюдать на оживших картинках людей, которых они лично знали. Вроде как фотографии, но только живые. Особо впечатлилась супруга Моллера, Ольга Макаровна. С первых кадров она то и дело восхищенно охала, ахала, умилялась Дашкиной наготе и ее улыбке. Ну а когда дело дошло до кульминации, до момента нехитрого спецэффекта, когда Дашка на одном из кадров вдруг исчезает из рук Зинаиды, она от неожиданности воскликнула:
— Ой, а куда же подевалась Дашулька? А как это? А где это она?
И она даже закрутила головой, ища поддержки.
Этот фокус был понятен только мне, Мишке, да Зинаиде, что принимала участие в постановке. Даже моя супруга была удивлена. Не ожидала она от меня такого «коварства».
— Ну что ты, Оля, так всполошилась, — успокаивающе заговорил Моллер, — это же просто фокус. Не переживай, с Дашенькой все в порядке. Я такие приемчики видел в синематографе. Так же, Василий Иванович? Успокойте вы мою благоверную, скажите, что с вашей дочкой все в порядке.
— Конечно в порядке, — подтвердил я слова Андрея Григорьевича. — Да вы же ее не далее как десять минут назад видели. Чего вы всполошились? Ольга Макаровна, вы же ее сами недавно щупали и квохтали над ней, чего вы, в самом деле?
— Ой, ну да, — растерянно проговорила супруга Моллера. Она сидела и смотрела на меня обескуражено, а затем до нее стала доходить нелепость ситуации. Вот она расплылась в улыбке, толкнула словно рассердившись мужа локтем и громко воскликнула. — А вы шутник, однако, Василий Иванович. Могли бы и предупредить нас. А вообще, здорово вы это сделали, будет что вспомнить. Это даже получше фотографических снимков будет, так же Андрюша?
— Конечно лучше, — поддакнул супруг, лениво кивнув. — Вот вырастет Дашка, вот тогда и посмотрит на себя со стороны.
В общем-то, сеанс был окончен. Маринка заново включила свет. Народ повставал со стульев, двинулся ко мне. Всем хотелось посмотреть вблизи этот чудо-аппарат. Мужчины обступили меня, стали обо всем расспрашивать — сколько стоит, где купил, трудно ли освоить и как это «вообще». Им была интересна техническая часть, а вот женщины те наоборот, механика им была не интересна. Они хотели выспросить какого это попасть на пленку. Но не найдя с моей стороны времени, переключились на Маришку. Так и разделились мы на некоторое время, мужики стали болтать об одном, а женщины о другом и как-то так незаметно получилось, что мы разбрелись по разным комнатам дома. Супруга Моллера потащила всех баб к розовощекой и веселой Дашке, чтобы всласть ее потискать, а мы, накинув шубы, осели в беседке, где курящие смогли удовлетворить свои потребности. И разговор у нас с ними зашел о перспективах синематографа.
Говорил в основном Мишка, я же, как более косноязычный больше молчал:
— Кинематограф, без малейшего сомнения, завоюет сознание людей, — пафосно заявил он, подняв вверх указательный палец. — Он будет диктовать им образ жизни, определять тенденции, вдохновлять людей на подвиги. Сейчас он переживает свое рождение, пытается встать на ноги и на его взросление могут уйти годы. Даже десятки лет. И наша с вами задача встать у его истоков, закрепиться в основании и самим определять тенденции будущего развития. Я бы даже сказал, что из всех искусств для нас важнейшим является кино. И это не преувеличение.
Мишка был в ударе. Его несло как Бендера, его было не остановить. Он беззастенчиво украл Ленинскую фразу и не поморщился. Лишь хитро посмотрел на меня. А степенные мужики его слушали не перебивая. Моллер и Мендельсон коптили сигарами, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу, а Попов медитативно гонял в пальцах золотой червонец.
— Мы должны создать свою кинокомпанию. Мы будем там снимать фильмы. Да-да, именно те самые фильмы, что вы все уже много раз видели. Но наши с вами фильмы будут радикально отличаться от всего ныне существующего. Ведь в чем сейчас выражается незрелость нынешнего кинематографа? Не знаете? А я скажу вам — нынешние фильмы не вызывают у зрителей эмоций. Настоящих эмоций! Героям не сопереживают, за них не боятся, им не хочется помочь или как-то подсказать. Они слишком блеклые, невзрачные, роли их, по сути, проходные и незапоминающиеся. Вот скажите мне, почему люди любят ходить в театры? А? Сергей Сергеич?
Попов отвлекся от своего червонца, качнул задумчиво головой.
— И почему? — меланхолично спросил он, не найдя подходящего ответа.
— А потому что там актеры ЖИВЫЕ! Мы их любим или ненавидим, уважаем или презираем, да влюбляемся, наконец! Мы им сопереживаем! А потом, после спектакля, мы хотим встретиться с актрисами за кулисами и выразить им свое восхищение, и, может быть, познакомиться чуть поближе. И вот именно такой реакции от зрителей наших фильмов мы будем ожидать. Мы покажем им историю, мы дадим им страсть! И мы знаем, как это сделать. Вернее наш главный оператор знает, как влюбить нашего зрителя.
Ну, это Мишка конечно загнул. Такого рецепта я не знал. Но, даже на мой скромный взгляд дилетанта, я видел чего не хватает современным киношкам. И на первом месте в целом списке необходимых изменений стоял грамотный и цельный сценарий. Такой, чтобы и герои там были настоящими героями и негодяи оказывались негодяями. А главное — история, которой люди будут сопереживать. Поэтому, моя самая большая головная боль на сегодняшнем этапе это придумать и написать сценарий.
— Но! — снова обратил на себя внимание Мишка и опять поднял вверх указательный палец и назидательно потряс им. — Но, мы, снимая замечательные фильмы, не должны забывать, что все-таки наша главная цель это донести до зрителя идею, что больше нельзя жить по-дедовски. Нельзя больше цепляться за старые устои и привычки и пытаться выжить с прежним складом ума. Мир стремительно меняется и нам вместе с ним необходимо поменяться. Надо показать людям, что необходимо жить по-другому, не так как раньше….
И в этот момент наивысшего прокломаторского экстаза, перебивая вдохновленного оратора, возмутился наш банкир. Он встрепенулся, отнял от губ сигару и удивленно посмотрел на Мишку.
— Простите, Михаил Дмитриевич, я вас правильно понял? Вы хотите склонить людей к революции?
— Да что вы говорите?! — отмахнулся Мишка от дурной идеи как от чего-то мерзкого. — Никаких революций я устраивать не желаю, потому что это дело очень и очень кровавое. Нет, дорогой Андрей Григорьевич, я говорил о другом. Я говорил об изменениях в подходах к жизни в целом и в частности к организации труда. Вот сравните наше предприятие с любым другим. Ну, хотя бы тем же Путиловским. Что вы мне ответите на вопрос — где лучше рабочему, там или же у нас?
На это Моллер только развел руками. Вопрос был риторическим, не требующим ответа. Конечно же у нас. У нас и рабочий день короче, и почасовая со сделкой выше и даже на уровне бытовых условий мы с легкостью переплевывали любые ведущие предприятия России. И это если еще не брать в расчет и набирающее обороты профсоюзное течение с их кассой взаимопомощи и добровольное страхование жизни и здоровья. Плюс ко всему этому мы всерьез подумывали о строительстве удобного общежития под Новгородом. Там с весны следующего года начнется постройка завода по производству карболита, а рабочих нам размещать было просто негде. Сам город был слишком мал и не мог предоставить всем пришлым съемные квартиры.
— Так вот о чем я вам говорю, — вдохновенно продолжил Мишка. — Снимая наши фильмы, мы будем показывать помимо захватывающей истории еще и новый образ жизни. Мы покажем, что можно работать в человеческих условиях, когда хозяин над тобой не царь и бог, а простой работодатель, который обеспечивает достойными условиями труда. Мы покажем наш профсоюз, как он работает и каких целей добивается. А еще мы можем таким образом рекламировать свою продукцию. Понимаете? Будет, например, хорошо, если главный герой, борец с негодяями и прочей нечестью будет ездить на нашем мотоцикле, напяливать на голову наш защитный шлем и кожаная куртка у него будет с нашей молнией. И при этом колотить преступников так, чтобы люди ходили на наши фильмы и сидели с открытыми ртами.
В этот момент подал голос Мендельсон:
— Мне кажется, я знаю, кого вы хотите сосватать в главные актеры. Уж не Серафима ли вашего?
— Его, Яков, именно его. Он прекрасно подходит для этой роли. А что? Красавец парень, девки на него заглядываются. Фигура как у Апполона, а ногами машет так, что, я думаю, что он и Валентина нашего уложит.
— Ну-у, это вы уж загнули. Да чтобы он да смог начистить рожу Пузе? — как один хором воскликнули мужики и засмеялись. Репутация первого драчуна в Автово у Валентина Пузеева так и не проходила. Он хоть и бросил пить…, ну, по крайней мере, у него почти не оставалось на это времени, но он не упускал возможности почесать кулаки об заезжую наглую морду. А порою бывало, что он и сам искал этой драки. И всегда выходил победителем. А когда на следующий день после драки приходил на работу, то все уже были к курсе произошедшего и старались вызнать у него малейшие подробности.
— Сможет, — уверенно заявил Мишка и повернул голову ко мне. — Вась, ну-ка ты скажи авторитетно. Кто кого?
Я пожал плечами. Исход гипотетической драки мог быть абсолютно любым. Я б не поставил все свои деньги ни на одного из них. Валентин знатный драчун, у него это в генах, да и Серафим не лыком шит — иначе бы он не смог с такой легкостью владеть своей шашкой. Да и приемчики, что я ему показываю, он впитывает как сухая губка. Сейчас, я думаю, он и меня бы смог уложить в рукопашной.
— Они оба друг друга стоят, — ответил я. — Но Серафим наш и вправду может стать прекрасным актером. У него помимо внешности и харизмы есть несомненный актерский талант. И очень надеюсь, что он сможет себя проявить на киноэкране. Жаль только, что звука еще нет, придется нам извращаться с титрами и тапером. Ну, или на пластинку голос записывать, хотя это будет тот еще геморрой.
— Это почему? — заинтересовался Мишка.
— С синхронностью будут проблемы. Угадать очень сложно, звуки будут или опаздывать или опережать. А еще пленка будет рваться, кадры вырезаться на память и так далее. А дальше сам понимаешь.
— Ну, звук дело наживное, — махнул Мишка рукой. — Обещаю что-нибудь придумать в этом направлении. Кажется, я даже знаю, что можно будет сделать.
Мне казалось, что Мишкин деклораторский настрой сбили и он выдохся, но нет, выдержав паузу и собравшись с мыслями, он вдохновенно продолжил:
— А вот возьмите-ка вы наших крестьян. Мы просто обязаны будем в наших фильмах затронуть их быт и уклад и наглядно показать всю их убогость или даже глупость, если хотите. Наши русофилы прославляют нашего деревенского мужика, делают из него икону, но на самом деле это не так. Обычный крестьянин это забитый, замученный бытом и налогами мужик, находящийся в крайне бедности, которому необходимо заботиться о хлебе насущном. Каково им живется на деревне, вы знаете? Мы, городские люди, порою даже не подозреваем того с чем им приходится сталкиваться. Все же знают чересполосицу? Все! И, думаю, все вы понимаете какое это зло. Община в нынешнем состоянии напоминает мне рахитичного ребенка, который вроде бы и влачит свое существование, но с каждым днем ему становится все хуже и хуже. В общем-то, идея общины хороша тем, что позволяет людям выживать сообща, но вот реализация ее, увы, очень далека от идеала. Да, я со многими из вас согласен, что в плохие года она помогает выживать, но беда в том, что она же и не дает крестьянам развиваться. Жуткая чересполосица! Кошмарная. Вместо того чтобы разделить землю по уму, нарезать едиными кусками каждому двору…. Или же обрабатываться совместно, так сказать вести коллективное хозяйство…. Вместо этого землица кромсается и кромсается. Делится на все более мелкие кусочки и крестьяне, вместо того чтобы заниматься обработкой земли только и делают что бегают между своими делянками и пытаются кое-как ее обработать. А еще знаете что? Я вам сейчас такую крамольную вещь сообщу, что вы меня проклянете и растопчете, но…. Я сам об этом только недавно додумался, когда с людьми поговорил. Так вот, еще одна беда общин это многочисленность семей! Очень уж много у семейных пар детей и всех их надо кормить.
И он замолчал, ожидая праведного гнева. И он не заставил себя ждать. Всех троих до глубины души возмутили Мишкины слова. Мендельсон покраснел, Попов замер с открытым ртом, а Моллер вскочил и, негодующе взмахнув руками, воскликнул:
— Да что вы такое говорите! Да как же вы можете!
— Могу, Андрей Григорьевич, могу, — твердо ответил Мишка и посмотрел на меня. Я, честно признаться, тоже не ожидал такого поворота и потому смотрел на друга более чем удивленно.
— Это вы что же предлагаете крестьянским бабам меньше рожать? Да у них же так принято, у них так заведено с давних времен. Вся деревня только на детях и держится. Да и как вы предлагаете это сделать? Отбирать у баб младенцев или же оскоплять мужиков? А на вилы за такие слова не желаете сходить?
Мишка успокаивающе поднял руки. Дождался спада гневного возбуждения и, усаживая Моллера на свое место, продолжил:
— Я вас понимаю, это звучит кощунственно. Но послушайте меня дальше и вы все поймете. Мне самому нелегко далось осознание данного факта, но все же. Вот скажите мне, сколько детей принято иметь в городских семьях? Два, три, реже четыре. А сколько в деревнях? Я встречал семьи с десятью детьми, с двенадцатью. А у казаков насколько большие семьи вы знаете? Нет? А у них, между прочим, чаще всего по три ребенка и редко когда бывает больше. Хотя вроде бы тоже с земли живут и за животиной также ухаживают. А знаете, почему такая разница? Ни за что не догадаетесь.
Все молчали. У них не было предположений. Только Мендельсон, негромко высказался:
— Крестьянам дети нужды для обработки земли?
— А казакам тогда почему не нужны? — мгновенно парировал Мишка. — Нет, дело в другом, дорогой Яков. Тут вся загвоздка как раз в способе распределения земли в общинах. Чем больше у тебя едоков, тем на больший кусок ты можешь претендовать и вот, тебе уже нарезают дополнительный кусочек землицы от надела соседа. А сосед не дурак, на будущий год рожает своего едока и землица опять делится. И так с каждым разом. И это замкнутый круг. И вместо того чтобы просто работать на земле и кормить себя, жену и троих детей, крестьянин ездит по своим полоскам и корячится на них чтобы прокормить десяток своих отпрысков. А в итоге получается, что и сил он прилагает больше, а на рот выходит меньше. Парадокс.
Мужики молчали. Молчал и я. На самом деле, о таком я даже не задумывался. Да, знал, что у крестьян многочисленные семьи, знал о проблеме чересполосицы, но о причинах даже не приходило в голову подумать. Хотя и смертность детская была высокая, а все равно детей у крестьян было очень много. Чем очень гордились горожане-русофилы, в жизни не бывавшие в настоящей деревне. Вот мол, человек русский — вопреки всему размножается, не берет его ни голод, ни мор, ни другие трудности — заселяет земли необъятные. Плодится и размножается.
— И что же вы предлагаете? Покончить с общиной? А что же вместо нее?
Мишка отмахнулся.
— Я ничего пока не предлагаю. Нам сейчас не с руки заниматься общиной, да и время для этого пока не пришло. Оставим эту проблему на будущее, когда после пятого года…, - тут он вовремя запнулся. Едва в порыве не проболтался. Испуганно поглядел на меня, на слушателей. Я неодобрительно качнул головой, а мужики, переглянувшись, сделали вид что не заметили, только Попов понимающе улыбнулся Мишке. Чувствую, что чуть погодя он пристанет к нам с вопросом о пятом годе. Будет нас пытать и вызнавать. Удовлетворившись тем, что все сделали вид будто ничего не произошло, он продолжил. — Так вот, возвращаясь к нашим баранам, то есть к крестьянам и чересполосице. Весь разговор я затеял для того, чтобы донести до вас мысль, что через наши фильмы мы можем менять мировоззрение людей. Даже тех же самых крестьян. Как донести до них мысль, что бесконечно резать землю это большой вред. Даже навскидку я могу уверенно сказать, что обрабатывать землю единым куском куда как выгоднее чем кусочками. А что делает безлошадный крестьянин для того чтобы вспахать и засеять свою десятину? Правильно, идет к тому, у кого эта лошадь есть. А тот за это требует отработку или берет будущим урожаем. То есть поступает как настоящий кулак или как сами крестьяне называют таких — мироед. По моему мнению, вроде и хорошим делом кулак занимается и себе прибыль делает и людям с голоду не дает умереть, а все же плохо выходит. Он первый враг для безлошадного мужика. В случае чего голодный мужик пойдет к кулаку первому морду бить. Так вот, к чему я веду разговор. В наших фильмах мы должны и просто обязаны показывать, что землю можно обрабатывать другим способом. Не чахлой лошадкой, распахивая свой маленький кусочек и отдавая часть урожая кулаку, а…, - он обвел присутствующих взглядом.
— А? — не выдержал Моллер.
— А техникой. Тракторами. Вы знаете, что это такое, нет? Хорошо. Куда как лучше будет крестьянам на общинном сходе решиться на обработку всех их земель трактором. Это и быстрее и качественнее, да и если прикинуть, то, наверное, даже получится что и дешевле. Если поделить услуги вспашки на всех, то не так уж и дорого должно выходить. Всяко лучше, чем потом отрабатывать кулаку. Так вот, еще раз возвращаясь к нашим фильмам. Нам с вами надо бы придумать, как лучше всего это организовать. Убедительно показать общинам, что для них же лучше будет, если они будут применять прогрессивные методы обработки земли. Например, для банального трехполья известного с древности, в деревнях землицы просто не хватает. Все поделили по кусочкам и никто о том чтобы оставить землю под пары и думать не хотят. А все потому что мало ее получается на один рот. И выходит замкнутый круг. А нам надо придумать жизнеспособную схему работы на земле и показать ее на экране. Что думаете?
Они молчали. Мендельсон тот вообще пожал плечами и недоуменно сказал:
— Михаил Дмитриевич, а мне кажется, вы не к тем людям обращаетесь. Мы что? Мы не занимаемся крестьянским делом, и нам просто неведомо, что людей может привлечь. Трактора дело хорошее, но, вы уж меня извините, крестьян это не привлечет. Дорого для них будет, даже если в аренду им сдавать. Они, конечно, подивятся увиденному, поговорят меж собою, но останется все по-старому. Вы бы лучше к помещикам обратились. У них и земля есть и деньги, а желание, я думаю, появится. Не у всех, конечно же, но хоть у кого-то.
— Точно, помещики! — даже удивился Мишка. — А я как-то про них и забыл…. Те, что не сидят в долгах по уши, наверное, и вправду заинтересуются. Надо бы только им все грамотно преподнести.
— Вот-вот, — закивал Мендельсон, желая отвязаться от неудобной темы. — А вообще, Михаил Дмитриевич, пока наш государь сам не обратит внимание на эту проблему — все без толку. Только он один и может ее решить. Только его велением может быть изменена община и никак иначе.
— Да знаю я, — с кислой рожей ответил Мишка. — Но не решит наш император ничего, не сможет. Советники у него не семи пядей во лбу, не знают они проблемы. А если и знают, то доносят до Николая под другим соусом. Так что, хочешь не хочешь, а надо бы нам самим людей наставлять на путь истинный. Будем показывать им как правильно на земле работать, по-научному, глядишь кто-то из них и клюнет. Убедит свою общину, да и попробуют они так поработать. Будет успешный пример — мы об этом расскажем. Снимем отдельный короткий фильм и будем показывать перед сеансом. Ну, ты понимаешь, Вась, как это сделать, да? — обратился он ко мне устало. Я понимал, коротенькая документалка под нужным соусом перед фильмом будет очень хорошим вариантом. Ведь недаром в советское время так и прививали нужное мышление.
Кажется Мишка выдохся. Он обвел мужиков взглядом, ища поддержки, но не находил ее. И тут, решительно мотнув головой, возразил Мендельсон.
— Нет, Михаил Дмитриевич, это плохая идея. Она очень дорогая и, если уж вы решили за нее взяться, то могу уверенно предположить, что она себя не окупит. Крестьяне не будут рисковать и работать по-вашему. Они скорее по старинке, по-дедовски. Так надежнее. Да и денег на трактора надо немалые, где ж они их возьмут?
— Да нет же, — резко махнул рукой Мишка. — Вы меня не понимаете! Я не предлагаю ввязываться в это дело, я предлагаю просто показать! Визуально оформить идею и обыграть ее в фильме. Родить ее и показать людям. А там пусть сами решают, надо это им или нет. Я же просто прошу у вас придумать саму идею! И ничего более.
Мишка был убедителен. Хотя, я скорее полагаю, что свою роль сыграло начальственное положение. И мужики, натужно скрипя мозгами, включились в обсуждение. Ни шатко, ни валко было обдумано несколько идей, но все они в итоге упирались в стену крайней бедности самих крестьян, в их систему общины и в собственные скудные знания в этом вопросе. Минут через двадцать крайне непростого обсуждения Мендельсон в горячке воскликнул, указывая трясущимся пальцем на мою персону:
— А чего мы тут мозги ломаем? Вона, у Василь Иваныча тесть прямиком из самых что ни на есть настоящих крестьян в люди выбился. Пускай он и у него и спросит что им надо! В конце-то концов, чего мы тут мучаемся?!
И все хором посмотрели на меня.
— А и вправду, — задумчиво протянул Мишка. — Может, ты поговоришь с ним, а?
Я обвел взглядом мужиков. Разгоряченные мозговым штурмом, возбужденные и слегка усталые. Обсуждаемая тема оказалась настолько не из их области, что каждый желал как можно скорее от нее отделаться. Мендельсон так тот вообще смотрел на меня с надеждой.
— Ну, ладно, поговорю, — пообещал я, пожав плечами. — Делов-то…. А вообще тебе, Мишка, надо бы обратиться в какой-нибудь университет, что занимается этим вопросом. У тебя язык подвешенный, ты с ними быстро сговоришься. Да и подскажут тебе там по-настоящему дельное, не то, что мы.
Мишка, почесав бритую щеку, согласился со мной:
— А что, тоже дело. Так даже лучше будет. Наверное…, - и поморщившись от морозного воздуха, выдохнул. — Ладно, думаю, что мы все уже обсудили. Предлагаю пойти в дом, а то что-то холодновато стало. Там наши женщины уже, наверное, нас заждались….
И мужики, облегченно выдохнув и повеселев, поднялись. Раскуренные сигары нашли свой последний приют в пепельнице, а золотой червонец, что гонял меж пальцев наш генеральный, утонул в бездонном кармане шубы. Хлопнув весело в ладоши, Яков вышел из беседки и первым пошел к дому, утягивая за собой остальных. Мы же с Мишкой, чуть задержались, подождали, когда святая троица отойдет подальше. И только тогда Мишка огорченно сказал мне:
— Блин, чуть не сболтнул. Случайно вышло. Хорошо, что никто не заметил.
Я, хлопнув его по плечу, сказал:
— На самом деле твою оговорку заметили все, только вида не подали.
— Вот как? — сокрушенно спросил Мишка. — А я-то думал…. Черт!
— М-да, неаккуратно получилось. Я еще удивляюсь, как Попов нас все еще не раскрыл. Хотя…, скорее всего он уже давно все понял, только пока сам не верит в свою версию. И только ждет подтверждений. И я не знаю, что случится, когда он их получит. Но рано или поздно это произойдет. И тогда нам надо быть готовыми.
— Думаешь? — с сомнением спросил Мишка.
— Почти уверен, — ответил я. — Он уже спрашивал у меня о нашей невероятной прозорливости. Я тогда ему что-то соврал, отшутился и он от меня отстал. Но, чувствую, ненадолго. Так что ты, Миха, поаккуратнее со словами, не ровен час припрет он нас к стенке. Как бы ни пришлось раскрываться.
Мишка расстроился. Это было видно — поджал недовольно губы, задумчиво склонил голову. Сделал шаг в сторону дома и, вдруг решив что-то для себя, задумчиво сказал:
— Нам с тобой надо еще раз обдумать нашу легенду. Она у нас ни к черту….