Я починил зажигалку и принялся собирать хворост для костра. Пашка сидела на камне и расчесывала моей расческой свои длинные волосы. Какая же она была красивая в те минуты заката! Даже наша классная прелестница Люська Белицина со всей своей любовью к французской моде и косметике не могла бы сейчас сравниться с ней.
Я не находил себе места от стыда и волнения: ведь я столько сделал зла этой девчонке, а она так покорно все это принимала... Да и какая же она оказалась классная! Боясь, что Пятница заметит, что со мной что-то происходит, я старался не глядеть на нее и не разговаривать, занимаясь делами. Быстро развел костер, сделал запас дров для него. Потом Пашка стала сушить над огнем свое платье и мою майку, а я ушел на другой край островка и принялся там за сооружение шалаша для ночлега. Когда я вернулся, уже темнело. Болото курилось густым призрачным туманом. Коряги, кочки, отдельные деревья принимали в нем тревожные очертания. Отовсюду слышались какие-то злобные и печальные звуки. Стало свежо. Резче запахло болотом. Пашка сидела у догорающего костра, глядела на огоньки и поглаживала свои волосы, уже собранные в привычные озорные косички. Я по-быстрому оделся и от теплой и сухой майки впервые за столько времени испытал большое наслаждение. Стали оживляться комары. Я кинул на уголья охапку сырой травы. Дым повалил густой и едкий, а жужжание сразу же прекратилось.
— Господи, как же я устала сегодня! — произнесла Прасковья и зевнула, прикрывая рот ладошкой.
Передо мной была обычная вредная Пашка, но я почувствовал, что никогда в жизни еще не встречал такой девчонки, как она. Было в ней что-то такое, чего я еще никак не мог выразить ни словами, ни делами. Кто же ты на самом деле — странная девочка Прасковья из Подмосковья, обычная юная христианка или же дивная берегиня, сказочная нимфа Мещерского края?
— Да, славный выдался денек! — сказал я и... тоже зевнул. — Но ничего, думаю, что на этом наши приключения закончатся. Завтра вертолет обязательно нас разыщет.
— Ты так думаешь?
— Конечно! Нам здесь больше делать нечего! Пошли-ка лучше спать.
Мы перебрались к шалашу. Благо, дым от костра падал прямо на него. Хоть и пахло затхлой горечью, как от осенних костров, но зато комары держались на почтительном расстоянии. Забравшись внутрь шалаша, мы легли на подстилку из трав и веток каждый у своей стенки и расслабились. Усталость была действительно еще похлеще той, что я испытал после вынужденного купания в реке с ее омутами и быстринами. Болото же оказалось более грозным и серьезным испытанием. Какое-то время мы слышали лишь тревожные звуки, доносящиеся с окрестных топей. Потом я спросил:
— Паш, ты спишь?
— Почти... — прошептала девчонка.
— А ты в каком классе учишься?
— В восьмой перешла.
— И я тоже. Скоро уже четырнадцать стукнет...
Больше ни о чем не хотелось ни говорить, ни думать. И мы заснули. Где-то уже ночью я пробудился от холода. С болота тянуло свежестью, и сквозняки легко проникали сквозь хлипкую стенку шалаша, противно лаская мои голые плечи. Я поежился. Потом приподнялся и выглянул из хижины. Кругом царил темно-синий туман, смешанный со мраком ночи. Болото жило своей жизнью: бухало, урчало, охало, ухало, смеялось, трещало, посвистывало... Я, подергиваясь от холода, сбегал к костру и, разворошив золу, бросил в жар охапку сухой травы, а сверху прикрыл влажной от росы осокой. Повалил крутой дым, немного отгоняющий холод и комаров. Вокруг было круженье злых сил и тошнотворных болотных запахов. Ни звезд, ни луны, и только жалкий огонек костерка, слабо освещающий маленький шалашик, притулившийся на краю узкого островка и ставший для нас приютом на ночь, укрыв от всех неприятностей и страхов окружающего мира. Я бегом вернулся в наше скромное убежище. Заснуть не удалось. Снова стали одолевать сквозняки. Я осторожно подвалился к Пашкиной спине, на редкость теплой и мягкой.
— Ты чего?! — сонно прошептала она.
— Да, прохладненько! — отозвался я, засовывая озябшие ладони себе между колен.
— А-а! — безразлично протянула девчонка и плотнее прижалась ко мне.
И я тут же быстро согрелся, успокоился и отключился от всего, происходящего вокруг...
В ЛЕСУ
Утро встретило нас звонким пением птиц, лягушек и водяных жуков. По болоту резвились нежно-розовые барашки тумана. Сквозь непрочные стенки шалаша струились лимонные нити солнечного света. До одурения пахло свежей хвоей и болотными испарениями. Я выбрался из шалаша и немного размялся, посражавшись с невидимым соперником.
Пашка сидела у костра и пыталась его реанимировать, упорно раздувая еще не успевшую остыть золу. Несмотря на все злоключения прошлых дней, настроение было отличным. Я почему-то был уверен, что сегодня моя уральская эпопея обязательно завершится. Если вчера вертолет смог подняться в небо лишь после полудня, то нынче спасатели могут работать с раннего утра. А значит, нам надо поскорее выбираться из болота на более твердые и открытые пространства. Мы немножко погрелись у костерка и двинулись к лесу, манящему росными изумрудами хвои. Метров триста пришлось идти по воде, но это было нетрудно. Дно не засасывало, а глубина этой заводи едва переваливала за колени. Я не боялся, что подмочу концы своих бриджей, а вот Пашке было сложнее — пришлось поднимать подол длинного платья и держать его в руках. И все же мы довольно быстро добрались до леса. Тут все было иначе, чем на надоевшем болоте: могучие стволы сосен, елей, пихт, лиственниц уносились в бескрайнюю синеву неба. Темно-коричневую твердую землю покрывал сплошной ковер опавшей хвои, шишек, сухих веток с редкими островками зеленой травки и мха. Свежий воздух был пронизан томными ароматами смолы. Хотелось дышать полными легкими. Вверху весело пели птички, по деревьям резвились белочки и бурундучки. Единственное, что мне здорово мешало, так это босые ступни ног. Приходилось идти осторожно и глядеть на землю. И все равно было весьма колко.
— Так далеко не уйдешь! — подумал я.
Но делать нечего, приходилось терпеть. Примерно час мы брели вдоль кромки болот, пытаясь отыскать сухой путь обратно к реке, но царство кикимор явно не желало нас пропускать и вновь зазывало к себе в гости.
— Ну, уж нет! Дудки! В болото — ни ногой! — говорил я себе, вздрагивая от боли, когда моя пятка внезапно с противным хрустом опускалась на шершавую шишку.
Когда мои ноги стали буквально гореть от бесчисленных уколов и царапин, я сделал привал.
— Слушай, Пятница, а давай-ка лучше рванем к горам! Там за этим лесом я видел зеленую гряду. Какая нам разница на какой вершине сидеть? Вертолет нас везде достанет... А то, я гляжу, эти болота и не думают расступаться.
— Хорошо! — согласилась Пашка, и мы тут же услышали мерное урчание винтокрылой машины.
Мы вскочили и завертели головами. Но вертолет летел, видимо, где-то в районе реки.
— Эх, были бы мы сейчас на своей горе! — воскликнул я. — А то тут они нас и не заметят!
— Может, увидят наше кострище и все равно приземлятся! — предположила девчонка.
— Да там и приземлиться-то негде... Разве что на болоте...
Рокот то отдалялся, то приближался. Похоже, спасатели кружили над рекой, прочесывая наш путь от парома до пещеры. А может, это мне только казалось... Эхо на болотах было раскатистым и обманчивым. А что, если это был вообще не вертолет, а реактивный самолет, проносящийся над тайгой? Я огляделся и заметил метрах в пятидесяти от нас довольно приличную полянку:
— Паш, гляди! Рвем туда! Разведем по-быстрому костер, может, нас и заметят!
И мы кинулись в глубь леса.
— Уй! Ой! Йес! Йес! Йес! Муш куейс! — выкрикивал я, наступая то на сухие шишки, то на острые иглы хвои, то треща корявыми сучьями.
Кое-как, вприпрыжку достиг поляны. Тут действительно хорошо просматривался довольно приличный кусок неба, по которому мирно бежали бело-снежистые облачка.
— Паш, берем хворост быстрей! — и я кинулся к валежнику. — Только смотри, могут быть змеи!
И тут внезапная острая боль пронзила мою ногу. Большой палец с ходу врезался во что-то тупое, жесткое и, как мне показалось, даже раздвоился от удара!
— У-о-у-у! — взвыл я и, хватаясь руками за ногу, покатился по земле.
— Что случилось? — крикнула Пашка.
— Нога! Я, кажется, разбил палец!
Девчонка отбросила уже прихваченную охапку хвороста и кинулась ко мне. Бегло взглянув на мою ногу, она встревожено произнесла:
— Ой, Жорка, у тебя кровь хлещет! Потерпи, я сейчас перевяжу! — она быстро завернула подол платья и ловко оторвала от своей длинной «ночнушки» солидный кусок материи.
— Погоди... лежи смирно... потерпи... потерпи секундочку... — шептала она, занимаясь моей раной.
Я закусил губу и затих. Осторожно осмотрев палец, Прасковья принялась его ловко перевязывать. Было совсем не больно.
— Ничего страшного! Просто рассек сильно... Наверное, напоролся на сук... — тихо говорила девчонка. — Кость цела, вывиха нету... Ногтю, правда, досталось, но это ерунда... Все заживет...
— Вот невезение! Надо же, угораздило! Проклятая коряга!
— Плохо по лесу босиком-то ходить! Муку-ейс! Так, что ль, арабы-то говорят?
— Муш куейс! — поправил я и улыбнулся, мне сразу стало гораздо легче.