— Эх, не зря я за тобой прыгнул с парома! А то бы сейчас давился тостами с джемом и никогда бы такой вкусноты не попробовал! — мне хотелось говорить этой девчонке побольше добрых слов. — Представить даже не могу, окажись на твоем месте, ну, скажем, Лизка Фомкина, давно бы уже с голоду померли! Она только перышки чистить и умеет. А сведи меня судьба с тем очкариком-следопытом? Пришлось бы хлебать супчик с паучиными ножками... — я болтал и болтал, глотая ароматный компот и горячие оладушки, а Прасковья глядела на меня, держа кружку обеими руками, тихо посмеивалась, а в глазах ее горели какие-то ослепительно яркие фиолетовые звездочки...
После ужина я ощутил себя вполне здоровым. Только в животе была тяжесть, но на сей раз весьма приятная. Я помог Паше убрать со стола и помыть посуду. Мы навели в избушке порядок, а потом Пятница предложила мне разуться и дать ногам отдохнуть.
Она осмотрела рану на пальце, промыла ее теплой водой и обработала йодом и зеленкой. Сначала сильно защипало, но Пашка подула, и все прошло. Фея, да и только!
— Хорошо, что не загноилась! — сказала девчонка, засовывая окровавленную обмотку в печь.
Потом стала класть на рану настоящий стерильный бинт.
— Теперь все быстро заживет! — говорила она, и я в этом уже не сомневался.
— Жаль, «ночнушку» подпортили! — вздохнул я.
— Ерунда. Она была мне несколько длинновата. Мамка покупала на вырост...
Мои портянки Пашка тоже закинула в «буржуйку». Сделала новые обмотки из куска брезента, обнаруженного ею в сундуке, точнее, это были останки от старого охотничьего рюкзака. Обуваться я пока не стал, так как мы решили, что пора уже ложиться спать, чтобы сэкономить и силы, и время для завтрашнего решительного броска к горам. Дождь не утихал: мелкий, нудный, обложной... Да, я совсем забыл, был в избушке еще один важный предмет: под потолком висела керосиновая лампа, и в ней еще имелось немало горючего! Вот, когда стемнело, мы и зажгли это светило прежних цивилизаций. Пододвинули к лежанке лавки, разложили сено, постелили на него медвежью шкуру, а под одеяло приспособили ветхую шубейку. Впервые за многие дни мы решили лечь без верхней одежды! Так как в избушке было жарко, то я разделся до плавок, а Пашка осталась в «ночнушке», даже свои грязно-белые носочки она постирала и повесила сушиться у печи. Перед сном Пятница заставила меня выпить еще одну кружку зелья «для закрепления лечения». И я не мог ей отказать, вспомнив, как намучился от своей болезни за день. Полюбовавшись на мою гримасу, девчонка тихо прыснула и, запрыгнув на лежанку, закатилась к стенке. Я загасил лампу, запер покрепче дверь на лом, крючок и вертушку да еще и лопату подставил. Лишь после этого тоже отправился на нашу походную кровать.
«Вот и наше брачное ложе! — усмехнулся я про себя, вспомнив сон. — Пашка — моя невеста!» Скажи кто-нибудь мне об этом еще неделю назад, я бы его, пусть это был хоть даже сам Фомка-качок, спустил бы с башни, скинул с парома или засунул с головой в болото! В лучшем случае только рассмеялся бы в лицо! Но теперь я даже был рад, что нас повенчали, хоть и во сне! Зато какие у нас были свидетели!
Где-то под лежанкой печально запел сверчок. По окошку тоскливо барабанил дождик. В печурке сонно потрескивали догорающие дровишки. Во мраке мелькали сине-алые огоньки буржуйки. Они отражались и на стенке, и на потолке... О такой романтике, что я испытал за эти пять дней, я никогда даже и не мечтал. Ночь в пещере, ночь в шалаше на болоте, ночь у костра на лесной поляне, ночь во чреве гнилой сосны и теперь вот ночь на охотничьей заимке на краю берендеева царства! Да еще в компании с такой странной и такой прекрасной девчонкой по имени Прасковья! А ведь я за свои четырнадцать лет ни разу не встречал девочек с таким имечком! И думал, что это просто седая старина или изобретение группы «Ума2рман». А вот, поди ж ты, все стало реальным! В тот вечер, ребята, я впервые почувствовал какую-то щемящую тоску от мысли о том, как же я буду расставаться с Пашкой, когда кончится этот наш новый таежный тур? А в том, что произойдет это уже совсем скоро, я не сомневался. И теперь вместе с радостью возвращения домой начал испытывать и боль от возможной разлуки с девчонкой, с которой провел эти пять просто незабываемых дней. Жизнь моя ломалась изнутри и снаружи: корчилась, сопротивлялась, цеплялась за прошлое, однако Прасковья разрушила ее. Я понимал, что теперь не смогу уже жить так, как прежде, что-то во мне надломилось, что-то произошло, что-то открылось, а что — я еще толком не осознавал, но чувствовал, что все теперь будет несколько иначе. Близость этой девчонки наполняла меня какой-то неведомой энергией, заставляла по-другому глядеть на все мои привычки и мнения. Наверное, это была ломка моей грешной души? Мы с Пашкой были ведь такие разные, как плюс и минус. Она была бедна — я жил в достатке, я был модник — она скромница-простушка, я сильный — она слабая, я обжора — она постница, я неверующий — она благочестивая, я злой и коварный — она добрая и терпеливая, я наглый — она стыдливая... И в то же время, я не одержал ни одной победы над ней! Я оказался и слабее ее, и трусливее, и беднее, и хилее. Ее сила была в духе! И укрепляли ее безграничная вера в Бога и добро, любовь к святым и ближним. Она была сильна и своими слабостями, и своей открытостью, и своим всепроникающим взглядом... Это же маленькая Параскева-Пятница! Ее небесную тезку и покровительницу не смогли ведь одолеть ни злобный всемогущий начальник, ни язычники, ни пытки, ни соблазны. И я понял, что Пашку тоже никто не сможет победить! Разве что Георгий Победоносец, но уж никак не Георгий Толстый, коим я до сих пор и являлся... И все же, несмотря на все минусы в наших характерах, в образе жизни и в отношениях друг к другу, находилось у нас и много общего, как и у наших небесных покровителей. Мы научились сглаживать острые углы, стремились понять друг друга, учились уживаться в разных условиях и обстоятельствах, наваливающихся на нас по желанию судьбы...
— Паш, ты спишь? — тихо позвал я.
— Нет.
— Ты о чем думаешь?
— О доме, о нас...
— Я тоже... Знаешь, а я всегда мечтал иметь сестру!
— А мне всегда не хватало брата.
— А каким бы ты хотела его видеть?
— Братьев не выбирают... Но желательно, конечно, чтобы он был верующим в Бога, сильным, смелым, добрым, умным, верным, порядочным... Чтобы с ним всегда было интересно, весело, спокойно и надежно...
Я не решался спросить, подошел бы я на эту роль? Мы немного помолчали.
— Паш, а как ты думаешь, я смог бы быть достойным своего небесного покровителя Георгия Победоносца?
— Почему бы и нет? — удивилась девчонка.
— Правда?
— Конечно! Я верю, что ты обязательно этого добьешься.
— Почему?
— Ну, ты же привык побеждать! С соревнований без призов не возвращаешься, в школе тебя все уважают. Ты сильный и бесстрашный, готов всегда прийти на помощь нуждающемуся, как и святой Георгий. Он ведь сразился с драконом, чтобы спасти царскую дочь, а ты, не задумываясь, бросился в бурную реку из-за меня, простой девчонки, которую ты не очень-то и жаловал. Фомка-крепыш и то не решился! Знаешь, вот наш великий полководец Жуков — он ведь тоже Георгий — прошел весь путь от простого бойца и стал главнокомандующим. Одержал много побед в Великой Отечественной войне. Одолел очень сильного противника, покорившего почти весь мир! Вот и ты, я думаю, кончишь школу, поступишь в военное училище и станешь офицером спецназа! Дослужишься до маршала!
— Ну да?! — усмехнулся я.
— А что? — не унималась Пашка. — Разве так не может быть? Я вот лично в этом не сомневаюсь! Будешь ходить такой бравый, с орденами на груди, в лампасах, в высокой фуражке... Тебя по телевизору будут показывать, как ты в парадах участвуешь. А я буду говорить подружкам: «А знаете, девочки, это ведь тот самый Жора-Обжора, с которым я путешествовала по Уралу!» И они будут просто умирать от зависти!
— Спасибо тебе! — вздохнул я. — За доверие... Но ведь я маловерный...
— Ерунда! Стоит только захотеть! У тебя все получится. Ты упрямый и твердый, и если чего хочешь, пытаешься добиться. Вон ты как быстро научился креститься! Уже можешь теперь немного и молиться. Ты умный, способный, все схватываешь на лету, а главное — ты добрый, способный сопереживать и помогать. А доброе сердце — верный путь к праведности!
Я хотел сказать Пашке: «Зря ты так меня выгораживаешь — я вовсе не такой уж и хороший. Ведь я обижал тебя на пароме, и обещания свои легко нарушал там, на болоте... Нет, я еще весьма грешный человек!» Но опять не хватило духу признаться... Мы еще немного помолчали, думая о своем, а затем я сменил тему разговора:
— Слушай, Паш, а ты хотела бы побывать в Египте?
— Нет! Там очень жарко, и всякие там проклятия фараонов витают... Мне, знаешь, больше нравится путешествовать по святым местам, особенно по нашим, по российским. Ну вот если бы в Иерусалим, на Святую Землю, еще бы съездила. Хочется все посмотреть своими глазами, прикоснуться к нашим христианским святыням, наполниться их чистотой и силой!
— А со мной поехала бы?
— С тобой? Пожалуй... наверное, да!
— Почему?
— С тобой интересно путешествовать! Ты такой веселый и, главное, умеешь устраивать очень удобные и уютные ночлежки! — рассмеялась девчонка. — А в пустыне, наверно, сложно ночевать, как ты думаешь? Там ведь холодно, леса нет, одни верблюжьи колючки да песок... Да еще кругом эти жуткие гюрзы, скорпионы и тарантулы...
— Да, пожалуй, ты права! Наша земля на этот счет гораздо гостеприимнее! И поесть дает, и дровишки для костра, и местечко для отдыха...
Мы вновь замолчали. Теперь паузу нарушила Пашка:
— Жор, а расскажи мне что-нибудь про Египет! Мне и ехать туда не надо будет! Мы ведь тут прямо, как в пирамиде, лежим!
— Да, Эхнатон и Нефертити... — согласился я.
— Жор, а Нефертити действительно была красавицей?
— Считают, что да.
— Конечно, цари всегда выбирают самых лучших женщин! — вздохнула девчонка.
— Отгадай вот загадку! О ком арабы говорят: «Голова — в огне, ноги — в воде»?
— М-м-м... О верблюде?
— Нет.
— О страусе?
— Ха! — усмехнулся я. — Это когда он голову в песок прячет, что ли?