Пашка даже ахнула и перекрестилась, увидев тучу.
— Эх, принесла же ее нелегкая! — сплюнул я. — Теперь вертолет будет ждать, пока она пройдет! А я гляжу, она настроена весьма решительно! Как тогда на пароме, помнишь?
— Ой, что же нам делать? — испуганно поежилась девчонка.
— Надо уходить отсюда, пока не поздно!
— Но куда?! В лес?
Раздался протяжный удар, и все небо с юга на север осветилось ослепительно-яркой молнией.
— Ой, мамочки! — зажмурилась девчонка и, перекрестившись, стала шептать слова молитвы, взяв меня за левую руку.
— Вот что. Ни в лес, ни на заимку нам уже не успеть! Давай спустимся опять в подземелье! Там, я думаю, теперь будет самое надежное укрытие, как в бомбоубежище.
— Точно! — обрадовалась Пашка, и мы, помогая друг другу, стали спешно спускаться к водопаду. Ветер уже выл и рвал с неистовой силой. В лесу стоял жуткий треск, и он шумел, точно бурное море, перекатывая зеленые волны крон. Накрыть нас туче так и не удалось! Когда она, разъяренная нашим бегством, отдала приказ своим стрелкам открыть огонь на поражение и когда тугие хлесткие струи дождя и яркие стрелы молний полетели на землю, мы уже лезли в темный прохладный коридор горного лабиринта. Уходя подальше от бури, снова вернулись в ледяной зал. Однако долго там задержаться не смогли — начал пронимать холод. Плечи ведь у меня были голые, а мокрая «ночнушка» Пашки быстро остывала, сковывая все тело. Мы, увидев какой-то отросток в стене, прошли по нему в кромешной мгле к самому сердцу горы! Оказавшись в более-менее просторной галерее, где было не так прохладно, мы разместились пережидать грозу. Когда глаза немного привыкли к темноте, стали различать причудливые каменные нагромождения. Где-то в отдалении слышалась водяная капель. Больше никаких звуков не раздавалось. Пахло как в старом подвале современной многоэтажки. Мы сидели на шершавых камнях и... потихоньку замерзали. Снова пришла мысль о змеях: где-то же должны и они скрываться от дождя? Я почиркал зажигалкой, но с таким огоньком мало что увидишь... Да и газ был уже на исходе. Надо было сэкономить его хотя бы для костра. Здесь же зажигать было нечего: одни камни, куски льда и глины. Спохватившись, Пашка достала из кармана огарочек монастырской свечки. Я зажег его, и мы от нечего делать осмотрели грот. Интересного тут было мало: камни, камни и камни, представляющие из себя разные фигуры и нагромождения. Сосулек было мало и виднелись они лишь на самом верху темных сводов. Выходов из этого мешка тоже не оказалось.
Вода просачивалась откуда-то сверху через невидимую щель в стене, падала на камни и уходила в глубь горы. Змей, к счастью, мы нигде не заметили, зато наверху в темноте кто-то зашевелился и запищал. Пашка вскрикнула и спряталась за меня. Над головами что-то прошелестело, и кто-то вылетел в коридор, через который мы сюда пришли.
— Это, наверно, летучие мыши! — предположил я.
Мы снова сели на каменное возвышение. Свечка быстро догорала и уже щипала пальцы. Я положил ее рядом. Она разлилась небольшой лужицей, погорела еще минут десять и погасла, выбросив напоследок прощальное облачко сладковатого дыма. Снова все погрузилось во мрак. Пашка все больше и больше замерзала и невольно жалась ко мне, но тепла от меня исходило маловато, у самого плечи подернулись гусиной кожей. А ей — мокрой, — конечно же, здорово доставалось от холода подземелья.
— Интересно, когда закончится эта гроза? — тихо произнесла девчонка, и я увидел голубое колечко пара, вырвавшееся из ее рта.
— Боюсь, что не скоро, — вздохнул я. — Помнишь, как в ту первую нашу ночь в пещере буря гудела всю ночь? Эта на нее тоже очень похожа...
— А здесь прохладненько... — поежилась моя спутница и поплотнее укуталась в свое платье, ее влажные косички понуро повисли на груди.
Мыши изредка пролетали над нами, пищали, шелестели крыльями — короче, жили своей привычной жизнью, не обращая на нас никакого внимания.
— Вот, Паш, сидим тут как Эхнатон и Нефертити, и грот этот — чем не пирамида? И зачем мне в Египет ехать?
— А я бы сейчас, наверно, согласилась туда отправиться... Там теплее... — и она опять сильно поежилась.
Желая как-то убить время, я спросил:
— Паш, а о ком ты читала тогда на пароме?
— Я читала про нашего российского богатыря святого Меркурия Смоленского.
— Расскажи, пожалуйста! — и я осмелился взять ее ледяную ладонь в свои руки.
Девчонка, подрагивая от холода, начала свой рассказ:
— Это было в XIII веке. Русь тогда разоряли татары. Много людей было убито и порабощено. Всюду царило запустение, поля некому было обрабатывать, дикие звери ходили по ним и поедали трупы, которые тоже некому стало хоронить. Церкви и монастыри были разграблены, а монахи перебиты. Захватчики не знали жалости. Они связывали пленников их собственными волосами и гнали перед собой, как скот, нанося удары кнутами. Хан Батый разорил Киев, Москву и подошел к Смоленску.
Передовой отряд врага уже вышел к стенам города. Командовал этим полком один великан, который воевал вместе со своим сыном. Сила их была необычной, и многие русичи полегли от их рук. Ужас охватил жителей Смоленска, когда они увидели этого жестокого исполина во главе надвигающегося войска. Они поняли, что если враг войдет в город, то всех их ждет мученическая смерть. И тогда они стали усердно молиться Божией Матери о заступничестве. В это время в Смоленске жил святой Меркурий. Родился он на Западе от благородных родителей, державших веру православную. Юношей он переселился в Смоленск и поступил на службу к местному князю. Меркурий был высоким, сильным и крепким духовно, так как с детства вел жизнь благочестивую. Слыша о зверствах татар, святой воин скорбел душою и горел желанием положить душу свою за веру Христову. И молитва его была услышана. Ночью в соборном храме города перед иконой Богородицы молился один пономарь и просил Царицу Небесную избавить город от врагов. И вдруг он услышал голос: «Иди к рабу Моему Меркурию и тихо скажи ему: "Меркурий! Тебя зовет Владычица! Ступай в военных доспехах на врагов!"» Пономарь удивился, но повеление исполнил. Он застал Меркурия на дворе, где святой воин молился Богу. Он был уже во всеоружии. Когда пономарь передал ему слова Богородицы, то они вместе пошли в храм. Святой упал на колени перед иконой и стал слезно молиться о помощи и заступлении. И опять раздался голос: «Раб Мой Меркурий, я посылаю тебя, чтобы ты отразил врагов от града сего и защитил храм сей. Враги втайне задумали в эту ночь напасть на град и разорить его. Немедленно ступай навстречу врагам. Не бойся, ты победишь вражеского воеводу. Я не оставлю тебя. В сей битве ты победишь врагов и сам получишь от Господа венец победы и вечного блаженства!» Услышав это, Меркурий очень обрадовался и быстро отправился на указанное место. Была глубокая ночь. Не ожидая скорого нападения врагов, жители спали крепким сном. Тихо и незаметно прошел Меркурий около стражи, дремавшей у ворот, и пришел в стан врага, готовящегося к нападению. Выхватил воин свой меч и со словами «Пресвятая Богородица, помоги мне!» кинулся на врага.
Первым он поразил наглого и безжалостного великана. Тот, увидев вдруг перед собой русского воина, опешил и лишился сил. Много и других врагов из передового отряда положил Меркурий. Остальные в ужасе разбежались. Отойдя в сторонку, святой стал молиться и благодарить Богородицу за дивное и славное заступление.
Тем временем враги получили подкрепление и снова устремились на Меркурия. Но воин Христов, призывая имя Господне, опять поразил их. Враги со срамом побежали.
«Горе нам! — вопили они. — Нельзя нам устоять против сего воина, ибо вместе с ним нас поражают некие молниеносные мужи! А над ними видим мы лучезарную Жену!» Сын убитого великана, желая отомстить за гибель своего отца, подкрался и коварно напал на святого Меркурия! — тут Прасковья вздохнула и замолчала.
— Ну и что же дальше? Дальше-то что было? — спросил я с интересом.
— А дальше?.. Дальше ты уронил бутылку... — печально произнесла девчонка и опять вздохнула, стуча зубами. — Я так до конца и не дочитала...
Мне стало очень стыдно и неловко за тот мой поступок на пароме, но гордость все же вновь взыграла во мне и, желая оправдаться, я выпалил:
— Ну, я же не специально! Паром тогда сильно качало ветром... — и еще больше покраснел от того, что еще и солгал.
Благо, что в гроте было темно и девчонка ничего не заметила. Какое-то время мы молчали, только Пашка шмыгала носом и тяжело дышала от холода.
— Вот что, Паш, пойду-ка я посмотрю, не прошла ли буря, — сказал я, вставая с камней.
— Я с тобой! — поднялась следом и девчонка.
— Да сиди! Я быстро! Никто тебя тут не тронет, не бойся. Одни мышки, да и те — летающие! Они, видишь, не злые.
— Нет, я тоже пойду! Надо поразмяться, а то я совсем замерзла.
— Ну ладно, пошли.
Мы осторожно выбрались из каменного мешка, миновали черный коридор, а затем прошли ледяной зал. Пашка плелась следом, постукивала зубами и постанывала от холода. Бедняжка, ей так хотелось искупаться под водопадом, а вот обсохнуть так и не пришлось... Хорошо еще, что я не намок. Приблизившись к выходу из горы, мы отчетливо услышали грохот падающих камней, удары молний, рев ветра и раскаты грома. Буря, похоже, была еще в самом разгаре! Вдали виднелся тусклый свет, проникающий через выход к водопаду. Оставив девчонку на месте, я продвинулся вперед на разведку. Здесь был страшный сквозняк, снаружи залетали крупные холодные брызги, остро пахло хвоей и мокрой землей. Выход оказался почти полностью завален сошедшим с горы оползнем.
«Эге! — подумал я. — Да там, видать, творится нечто ужасное! И лучше нам на поверхность не высовываться!»
И еще подумал, что надо бы сходить проверить другой вход в гору, через щель, а то еще замурует нас здесь, как фараонов, и превратимся мы в закоченевшие мумии. Я вернулся к Пашке, и мы тронулись в обратный путь. Хуже всего нам было идти через ледяной зал. Холод здесь пронимал до самых костей. И уже было совсем не до дивных красот природы... Добравшись до щели, я отметил, что здесь пока все в порядке, только сверху так сильно льет, похлеще Пашкиного водопада, что и головы не высунуть. Коридор ближе к выходу уже заливало грязной водой, поэтому, чтобы не промочить еще и ног, я близко подходить не стал. У входа-выхода было светлее, чем в гроте, зато тут сильно сквозило, что было гораздо опаснее тихого холода. Делать нечего, пришлось возвращаться к мышам. Мы снова забрались на каменный выступ и прилегли на нем, тесно прижавшись друг к другу озябшими спинами. Девчонка сильно дрожала и никак не могла согреться. А я не знал, чем ей помочь, как согреть, ободрить и утешить. От холода голос мой вновь сел, и стал острее чувствоваться голод. Пашка, боясь прикусить от дрожи свой язык, тоже молчала, лишь судорога часто пробегала по ее хрупкому телу. Время тянулось мучительно долго. Здесь, в этой гробнице, мы не знали, что происходит вокруг, день сейчас или уже ночь. Ни звука, ни запаха, никакой весточки снаружи...Только холод, голод, тьма да действующая на нервы монотонная капель в отдалении... Карцер да и только, для особо провинившихся преступников, средневековый каземат... Эх, зря Пашка не взяла с собой побольше еды. Сухарики бы и то нам сейчас здорово пригодились бы! А то, поди, теперь сидит в нашей заимке какой-нибудь довольный сасквач и навертывает тараночку, причем вместе со всеми потрохами... От этих мыслей рот наполнился слюной. Желая отключиться от плохих мыслей, я стал думать только о хорошем. Однако это давалось с трудом. А подумалось, что вот недельку мы уже отгуляли, и тур дает курс на второй круг: опять внезапная ранняя буря, пещера, тоскливая ночь и холод, проникающий повсюду... А что же потом? Опять болото, шалаш, поляна, Берендей? Ну уж нет! И я прогнал дурные мысли. Завтра уже все будет кончено. Лишь выйдет солнышко на небосклон, так вертолет сразу и прилетит. Ориентир ими уже получен, и, кружа над грядой, они нас вмиг заметят. Пережить бы вот только эту ледяную бесконечность...
Еще не хватало нам замерзнуть среди лета! А что, если летчики «кукурузника» не знают о нашей пропаже? Нет же и нет! — снова успокоил я себя. Поди уж, весь Урал на ушах! Тетя Клава никому покоя не даст! Должны все знать и искать — от геологов и браконьеров до спасателей и туристов...
Мысли все путались и роились, только усиливая тревогу и озноб. И тогда я стал думать о Пашке, о том зрелище, что открылось мне совсем недавно у водопада. Как это только ей удается перевоплощаться: то она такая дивная и прекрасная, то опять серая и обычная... Какая она была классная под водопадом — точно вся вылитая из золота в кружеве драгоценных каменьев! И вот теперь в своем старомодном платье лежит рядом и трясется от холода и голода, шмыгает носом и ловит ОРЗ. И совсем не похожа на сказочную нимфу мещерских лесов... Какое-то время я лежал в сладостной дремоте и изо всех сил старался согреться. Потом забылся. А заснув, видимо, замерз еще сильнее. Вскочив, я принялся яростно лупить невидимого врага и выкидывать в темноте такие коленца, что вездесущие мышки весело засмеялись над моим выступлением. Освободившись от пут холода, я наклонился над девчонкой. Она лежала тихо, согнувшись в три погибели, спрятав застывшие ладони в складках платья. Похоже, Пашка спала тревожным сном. Как бы она окончательно не замерзла... Я, решив, что времени прошло уже достаточно, пошел к щели взглянуть на мир Божий. У входа уже не так дуло, но было очень сыро.
И пока мои обмотки держали воду, я решился выглянуть наружу.
Высунувшись из горы, огляделся. Буря, кажется, прошла. Ветер почти совсем стих, натешившись вдоволь над беззащитным лесом. Дождь еще шел — нудный, мелкий и прохладный. Небо было затянуто густыми свинцово-синими облаками. На одну минутку прямо у горизонта выглянуло красноватое солнце и, напоровшись на верх сосны, снова скрылось во влажных лохмотьях неба. Так как солнце почти уже село, то это могло означать лишь то, что времени сейчас около девяти часов вечера! Повсюду виднелись следы бури: глубокие размывы на склоне горы и холмов, оползни, мутные ручьи, бегущие с вершины. Окрестный лес представлял печальное зрелище. Всюду виднелись поваленные или поломанные деревья, кустарник спутался до неузнаваемости, и кругом — сучья, хвоя, листья, кора, шишки, куски мха и лишайников. Все перемешанное в кашу, мокрое, грязное, изодранное... Ни о каком костре сегодня не могло быть и речи. Да и ходьба по такому лесу будет теперь очень нелегким испытанием. Темнело быстро, так как небо было затянуло сплошной пеленой туч, а солнце не давало уже никакой подсветки. Пришлось возвращаться опять в недра горы. Отыскав свою Пятницу, я подвалился к ней под бочок.
— В общем, теперь ждать еще целую ночь! В холоде и голоде! Жуткая перспектива... Короче, муш куейс! — простонал я, поудобнее устраиваясь на камне.
— Как там? — прошептала Пашка, пощелкивая зубами.
— Хорошего мало. Гроза прошла и все вокруг смешала с грязью... Дождик еще идет. Теперь нам тут до утра куковать придется...
— Что же так холодно-то! — простонала девчонка и, встав, стала ходить по подземелью на негнущихся ногах и размахивать руками. — Я уже совсем задубела...