— Ну как, дозвонился?! Как они там?
— Все куейс! Заждались нас страшно... Волнуются, конечно, сильно... — отозвался я и заставил себя заулыбаться, чтобы Пашка ни о чем не догадалась.
— Да, я так соскучилась по мамке! По тете Зое, по всем... Даже дом свой и то теперь расцелую, наверно! — тихо рассмеялась девчонка, а мою грудь вдруг пронзила внезапная молния.
Я вдруг понял, что, уезжая домой, я должен буду расстаться с Прасковьей. А ведь расставанье — это маленькая смерть... Как не хотелось мне вновь переживать эти минуты прощания.
Что я скажу Пашке? Как мы разойдемся? Как разомкнем наши ладони? Нет, я не стал пока думать об этом: ведь мы еще вместе, и пока за нами прилетит вертолет, пока отвезет нас на станцию, пройдет еще немало времени... Этот момент наступит лишь на перроне вокзала, когда мы станем садиться в разные поезда. Она — с тетей Зоей, я — с тетей Клавой. Там кругом будет полно народа, многие будут прощаться, и, наверное, этот момент пройдет не так трогательно, не так заметно и не так больно... Я положил мобилу на тумбочку дяди Юры и сказал как можно спокойнее:
— Связь классная, прямо как дома побывал! Мамка в шоке от радости! Даже говорить не смогла...
— Еще бы! Я, наверно, вообще в обморок грохнулась бы! — отозвалась Пашка. — А моя мамка, наверно, ничего еще не знает...
— А у вас телефон есть?
— Только обычный, домашний.
— Ничего, небось, тетя Зоя уже и ей позвонила или сейчас звонит. Мамка моя наверняка теперь со всеми связалась, чтобы сообщить, что мы обнаружены.
— Даже как-то и не верится, что все кончилось... — вздохнула Прасковья, опускаясь на табурет. — Скорей бы опять всех увидеть и вернуться в прошлую жизнь...
В вагончик вошел дядя Юра и доложил, что тайга по-прежнему не хочет нас отпускать, видать, уж больно мы ей понравились. Оказалось, что вертолет действительно поломался и что за нами прилетят только завтра с первыми лучами солнца. Тетя Клава передавала мне огромный и горячий привет и просила набраться еще немного терпения и подождать до утра. Обещалась прилететь за мной вместе со спасателями. А вот тетя Зоя оказалась от нее вдалеке, на базе горноспасателей, где располагалась вторая группа поисковиков. Но ей о нас уже сообщили, и она тоже собиралась прилететь сюда завтра вместе с самолетом геологов.
Хоть мы немножко и расстроились от такой очередной вынужденной задержки, но тем не менее настроение у нас поднялось.
Я очень обрадовался тому обстоятельству, что еще одну ночь буду вместе с Пашкой, теперь вот уже в надежном месте, где не нужно будет ничего бояться и опасаться, и что можно будет допоздна посидеть у костра, попечь картошечки и повспоминать все, нами пережитое. Не знаю, думала ли так же и Пашка, ибо это осталось для меня тайной. Короче, судьба подарила нам, как бы извиняясь за все прошлые удары, еще целые сутки беззаботной жизни вдвоем! А тут еще пришел дядька Петро и пригласил нас пройти в столовую и «отобедать геологической кашки». Новость для меня, не скрою, ну очень приятная! Я взял Пашку за руку, и мы, радостные, поспешили за крепышом в защитной панаме. Ах, кабы я знал в тот момент, что нас всех ждало уже менее, чем через час! Злые силы, не сумевшие разлучить нас навеки в избушке, сделали все, чтобы ускорить наше расставание! И произошло это вот так внезапно, нежданно-негаданно, что я оказался совершенно не готовым к такому повороту судьбы, заставшему меня врасплох. И вот ведь как все получилось! Мы сидели в вагончике-столовой и с аппетитом ели перловку с тушенкой, запивая это кушанье парным молочком (оказывается, на базе жила козочка!). Я уже загадывал на то, как мы проведем остаток этого дня. Дядька Петро был рядом и рассказывал веселые истории и байки из жизни геологов (а знал он их, наверное, не меньше сотни!). А его русско-украинская (или украинско-русская?) речь делала рассказы еще колоритнее и еще смешнее. И тут в столовку вошел летчик. Он поздоровался с нами и пожелал приятного аппетита. Дядька Петро предложил и ему пообедать, но тот отказался, сказав, что скоро улетает к горноспасателям и поест уже там, так как у них на первое был сварен борщ по-украински. Услышав такое, дядька Петро безнадежно крякнул и расправил свои пышные усы.
— Как дела, парень? — летчик дружески хлопнул меня по плечу. — Так значит, это ты тогда махал нам?
— Ага! — кивнул я.
— А мы от бури тогда удирали! Ох, и гроза же была!.. Как вы ее хоть пережили-то? Мы все так волновались за вас, а помочь ничем не могли...
— Да мы в пещере отсиделись... Правда, чуть дубаря не дали... Там очень прохладненько было... — отозвался я.
— Ну, молодцы, стойкие ребята! Если бы не та буря, мы бы вас тогда еще до вечера забрали! Ну, да ничего, главное — все обошлось. Пусть уж лучше позже, чем никогда!
— Значит, Андрюха, все-таки решил полететь? — спросил пилота дядька Петро и добавил, старательно избегая акцента: — Может, все же пропустишь трошки перловочки, а то горняки, поди, борщ-то уже давно слопали...
— Нет, спасибо, Петро, надо слетать еще разок, пока погодка что надо. Пошли, лучше поможешь нам загрузиться.
— Ну, то всегда пожалуйста! — оживился геолог, вставая и надевая панаму.
— Пока, ребятки! Счастливо добраться до дома! — отдал нам честь летчик. — Уже вечером улетаете?
— Нет, только утром, — отозвался я.
— А что так?! — удивился пилот.
— Та вертушка трошки пидломалась! — встрял в разговор дядька Петро, снова щедро перейдя на украинский.
— Вот, Петро, я всегда говорил, что моя «Аннушка» надежнее этих винтов!
— Спасибо вам! У вас такая красивая форма! — сказала Пашка летчику Андрею, и эти вот ее слова дали старт нашему стремительному расставанию.
Летчику этот комплимент, видно, понравился, и он, уже выходя из столовой, вдруг неожиданно быстро вернулся и произнес:
— Слушайте, милая барышня, а не ваша ли это тетушка дежурит на базе горноспасателей? Уж больно вы похожи.
— Моя-моя! — оживилась Прасковья. — Это тетя Зоя!
— Да-да, тетя Зоя, — улыбнулся летчик. — Очень хорошая женщина. Так сильно за вас беспокоится... А не хотите ли полететь к ней прямо сейчас? Мы ведь как раз туда и направляемся. Всего часика два, и будете уже в объятиях своей тетушки, а то до утра-то еще ой, сколько времени, да и вертушку могут вовремя не починить.
— Правда?! — изумилась Пашка, и глаза ее засверкали.
— Конечно! С базы горноспасателей, может, даже до темна, если пойдет вездеход, сможете уже и до станции добраться. А там литером до Екатеринбурга. А уж там поезда всю ночь ходят...
— Верно! Летай, милая, а то эти вертушки-ватрушки подвести могут. Застрянешь тут еще на нэдэльку, — поддержал пилота дядька Петро.
— Здорово! — обрадовалась Пашка. — Тогда летим, конечно! — и она, залпом допив молоко, кинулась к выходу, но тут же осеклась, встретившись со мной взглядом.
А я испытал такой удар в сердце, будто кто-то сзади коварно саданул меня ножом под левую лопатку. Пашка подошла ко мне, виновато улыбаясь и теребя косичку, и не зная, что мне сказать. Я нашел в себе силы не выдать своего отчаяния и, улыбнувшись, сказал:
— Конечно, Паш, лети, нельзя упускать такой шанс! Тебе ведь еще лечиться надо, а то опять гроза какая-нибудь соберется... и застрянем тут опять... как всегда.
— Спасибо, Жор! — тихо сказала девчонка и так посмотрела на меня, что я сразу ей все простил.
— Я тебя провожу! — сказал я и вышел следом за Пашкой.
Я шел и ни о чем не думал. Оглушенный всем происшедшим, я никак не мог собрать воедино свои мысли, осознать все так, как должно. Разлука безжалостно подгоняла нас, и все мои воздушные замки, построенные на мыслях о еще одних сутках в тайге вместе с девчонкой, рушились теперь стремительно и неотвратимо...
Мы подошли к кромке летного поля. Ярко светило солнце, дул легкий попутный ветерок. Пахло смолой и цветами. Высокие заросли цветущего иван-чая красиво обрамляли взлетную полосу, на которой уже серебрился готовый к вылету самолет. Небо было чистое, прозрачное, точно над нами зависло горное озеро, воды которого почти до самого дна пронизывали солнечные лучи. Второй пилот хлопотал возле своей крылатой машины.
— Ну, ребяточки, прощайтеся! — сказал дядька Петро, обнимая нас за плечи. — Тилько нэдолго...
Летчик и геолог пошли к самолету, оставив меня и Пашку наедине. Как я боялся этого мига, как оттягивал его приближение! И вдруг он свалился на меня так неожиданно, что я вконец растерялся. Язык у меня присох к небу, щеки и уши пылали от волнения, а в голове творилось невесть что... Похоже, нечто подобное творилось сейчас и в душе девчонки. Поэтому мы целую минуту просто простояли друг против друга. Первой пришла в себя Пашка. Она улыбнулась и, оглянувшись на самолет, сказала:
— Ну, пока, Георгий Толстый! — и протянула мне свою руку.
Я сделал то же самое и ответил:
— Пока, Прасковья Пятница!
Пашка пожала мне руку и сказала уже вполне серьезно:
— Спасибо тебе за все, мой Робинзон! Я этого никогда не забуду.