О том, что в составе армии «Познань» будет ещё один танковый батальон, мне уже было известно. Как и известна материальная часть, на которой он будет сформирован — лёгкие танки времён прошлой Великой Войны, Рено ФТ-17.
И вот, батальон этот, вооружённый полусотней этих стареньких машин, уже сформирован, прошёл первичную подготовку и прибыл к пункту постоянной дислокации. Вот там-то мне и предстояло познакомиться с командиром этого батальона. В тот момент я ещё не знал, что это знакомство мне не принесёт никакой пользы, и, даже больше — нанесёт некоторый вред. Впрочем, обо всём по порядку.
Надрывно пыхтя и выпуская пар отовсюду, откуда это было положено, к перрону медленно катился воинский эшелон. Следом за локомотивом и тендером катились несколько грузовых вагонов, обыкновенных теплушек для перевозки различного груза, и, только шестым по порядку шёл дорогой пульмановский вагон, переданный, судя по всему, командованию батальона. Прикинув, где он должен остановиться, я прошёл несколько десятков метров по перрону, и стал ждать.
Наконец, через несколько минут, когда поезд, известив всю округу о своём прибытии мощным гудком, застыл на месте, и, открылась дверца вагона, из которой выскочил немолодой мужичок в железнодорожной форме, а следом за ним, несколько взволнованных офицеров в чинах подпоручиков, я увидел его — командира батальона, подполковника бронетанковых войск Влодзимежа Каня. Или Каню? Впрочем, не особо-то и важно, как склоняется его фамилия.
В который уже раз, оправив форму и принимая вид «лихой и придурковатый», как завещал когда-то последний Царь Всея Руси и первый Император Всероссийский, Пётр Первый, он же Великий, направляюсь к вышестоящему офицеру, и, пройдя три строевых шага, и, вскинув к виску два пальца, докладываю:
— Пан подполковник! Поручик Домбровский, командир отдельного танкового батальона «Познань», поздравляю вас с прибытием к дальнейшему месту службы! Прошу проследовать со мной, вас ожидает пан генерал Кутшеба!
Скривившись от моего доклада, подполковник как-то смазано откозырял в ответ, и, пошатываясь, направился в мою сторону.
— Веди, поручик! — Не дойдя до меня несколько сантиметров, бросил он мне в лицо, причём сделал это так, что у меня перехватило дыхание от аромата, исходящего изо рта подполковника. Это сколько же он выпил?
Впрочем, это не моё дело.
Развернувшись через левое плечо, я направился к пристанционной площади, где нас уже ожидал мой служебный автомобиль — шикарный лимузин, прибывший в моё подчинение вместе с шофёром, прямо из Варшавы.
Увиденное подполковником авто представительского класса, произвело на подполковника Каня неизгладимое впечатление. Пьяно подмигнув мне, он заплетающимся языком произнёс:
— Уважают!
Говорить о том, что этот автомобиль передан в моё подчинение я так и не стал — пьяному что-то доказывать бессмысленно, поэтому я и не буду!
При помощи шофёра, капрала Дзедзича мне удалось усадить пьяницу на заднее сидение автомобиля, а, когда я вознамеривался было сесть рядом, подполковник разразился гневной тирадой в мой адрес. Если опустить все местечковые матерные выражения, то перефразировать его спич можно было просто:
— Проваливай отсюда! Не место тебе в моём лимузине, поручик!
На секунду я застыл, поражённый данным заявлением, но придя в себя, коротко бросил в ответ:
— А не пойти бы вам к чёрту, подполковник! Из МОЕЙ машины?
Впрочем, пока я приходил в себя, обдумывал что и как сказать подполковнику, выяснилось, что эта пьяная морда просто… заснула!
Негромко выругавшись, я зло зыркнул на капрала, который всё это видел и слышал, и, проследив за тем, как тот скроется в автомобиле, усевшись за рулём, всё-таки сел в лимузин. Правда, на переднее сиденье — ещё не хватало, чтобы этот алкаш заблевал меня, если ему вдруг будет паршиво.
До штаба армии добирались долго — около получаса. Повинуясь какому-то своему внутреннему чутью, капрал Дзедзич вёл машину аккуратно, с низкой скоростью, хотя и знал о том, что я любитель большой скорости.
На КПП у штаба армии, я вышел из автомобиля и по полевому телефону в будке часового договорился о вызове к главному входу начальника караула с парой солдат покрепче. Поэтому, когда мы доехали-таки до крыльца, нас уже ждали.
— Принимайте тело. — Коротко кивнул я на заднее сидение знакомому капитану, командиру роты охраны штаба армии.
Открыв заднюю дверь, капитан засунул голову в салон, и, почувствовав запах, исходящий изнутри, отшатнулся от машины:
— Это кто такой?
— ПодполковникВлодзимеж Каня, собственной персоной. — Сквозь зубы проговорил я. — Новый командир танкового батальона.
Как-то незаметно вокруг начали собираться зеваки — офицеры и подофицеры управления штаба армии «Познань».
— Когда это тебя сняли? И за что? — Вопросительно уставился на меня капитан.
— Да не меня сняли. Второго батальона. — Всё также, сквозь зубы отвечаю я. — Эй вы, двое, вытаскивайте уже подполковника, пока он мне всю машину не заблевал!
Бойцы с карабинами на ремнях не сдвинулись с места, лишь вопросительно уставились на своего командира.
— Адам. Выручай. — Подойдя вплотную к капитану, негромко, чтобы слышал только он, сказал я. — Если я до этого козла ещё раз притронусь, я же не вытерплю и разряжу всю обойму ему в лицо!
Офицер не сдвинулся с места, лишь поигрывая желваками и сверля меня тяжёлым взглядом.
— Адам, с меня бутылка коньяка. — Также шёпотом пообещал я.
Капитан-пехотинец тут же изменился в лице, как-то потеплел и стал более дружелюбным, понятливо кивнул, после чего повернулся к своим стрелкам и быстро, но коротко приказал подчинённым:
— Вытаскивайте его!
Пехотинцы послушно козырнули, ответили положенное «Tak jest!» и принялись выполнять приказание.
— А ты чего стоишь? — Раздражённо бросил я шофёру, скромно расположившемуся за рулём автомобиля. — Отдельное приглашение нужно?
Капрал Дзедзич без особого энтузиазма на лице вылез из автомобиля, как-то недобро посмотрел на меня, после чего бросился на помощь своим товарищам по несчастью, от которых в пьяном бреду пытался отбиться этот чёртов подполковник Каня.
Спустя несколько долгих минут и пару выкуренных мной в неположенном месте папирос, эти трое всё-таки умудрились вытащить из салона изрядно помятого и осунувшегося офицера.
Именно в этот момент куда-то и подевались все зеваки, а вокруг наступила звенящая тишина, не предвещающая ничего хорошего.
Мысленно выругавшись, и, предчувствуя что-то нехорошее, бросаю окурок на землю и поворачиваюсь назад через левое плечо. Следом за мной, поворачивает голову и капитан.
— Пан генерал! Смирно! — Вытягиваясь во фрунт, успеваю гаркнуть я прежде, чем слышу негромкое, но твёрдое:
— Что за бардак? Что тут происходит?
А дальше… Дальше случилось то, чего никто не ожидал: солдаты, повинуясь моей команде, вытягиваются по стойке «смирно!» и бросают подполковника. Подполковник Каня, что-то бубнивший себе под нос, начал заваливаться вперёд, прямо на генерала. Прежде, чем кто-то успевает что-то понять, я делаю шаг вправо, и оказываюсь на траектории падения подполковника, и, пытаюсь перехватить падающую тушу. Каким-то чудом мне это удаётся сделать. Вот только пьяный подполковник имеет своё мнение по поводу всего происходящего, и он пытается вырваться из моих рук. Хуже всего, что у него это получается!
Вырвавшись из моих рук, он падает на бок и его начинает выворачивать! Прямо на мои сапоги!
Застыли все: солдаты и капрал от неожиданности появления генерала, повинуясь моей последней команде; капитан Адам — в ожидании выволочки от командарма; генерал Кутшеба из-за… а чёрт знает из-за чего именно он застыл, возможно, набирая воздух в лёгкие, чтобы начать орать. А я… Я просто застыл в ах@е!
Первым в себя, как это и положено по воинской иерархии, пришёл генерал Кутшеба и тут же начал… нет, не орать, а заниматься тем, что он умеет лучше всего в жизни — командовать людьми:
— Капрал, и вы, двое! Быстро взять подполковника, оттащить его в санитарную часть и передать на руки врачам. Чтобы через час! — Окинув взглядом лежащее тело, Кутшеба немного изменил сроки. — Чтобы через полтора часа, подполковник стоял у меня в кабинете. Сам стоял!
— Слушаюсь, пан генерал! — Ответил за всех мой шофёр, и, как старший по званию среди солдат, начал руководить. — Ну, взяли!
— Поручик! Привести себя в порядок! Через десять минут, чтобы вы ждали меня в приёмной у моего кабинета!
— Слушаюсь! — Придя в себя, козыряю двумя пальцами я, после чего делаю несколько шагов в сторону и стряхиваю всё лишнее с сапог, после чего быстрым шагом направляюсь к туалету на первом этаже, где при помощи воды, надеюсь, почистить сапоги.
— Капитан, быстро навести здесь порядок!
— Слушаюсь! — Адам, так же, пришедший в себя, тут же начал руководить, прикрикивая на своих подчинённых с места.
К счастью, чтобы привести себя, далеко идти не пришлось — на первом этаже, недалеко от поста дежурного, в небольшом помещении была организованна неплохая уборная, где была возможность не только недавно прибывшему посыльному форму от пыли отбить, почистить сапоги, но даже и «подумать» пол часика в отдельной кабинке. Последнее мне было ненужно — в уборной я с утра уже был — а вот с сапогами разобраться, точно нужно. Вот только не самому — невместно, пану офицеру, самому свою обувь чистить! Собственно, для этого обычно и «припахивались» свободные бойцы из роты охраны.
Сегодня таким «счастливчиком», попавшимся мне на глаза, оказался лопоухий паренёк лет семнадцати от виду. Бегло посмотрев в почти детское лицо, сам того, не осознавая до самого конца, я понял, что мне отчего-то очень жаль этого парнишку. Впрочем, пока пан поручик разбирался со своими внутренними чувствами, думал, чем же его зацепил этот молодой человек, солдат при помощи мокрой тряпки, щётки, какой-то губки и крема для обуви привёл сапоги в идеальное состояние, что называется, «начистил до блеска».
Не зная, как отблагодарить парнишку, я залез в карман форменных бридж и достал первую попавшуюся купюру, оказавшейся пятёркой злотых, и протянул солдату. Тот принял деньги и спрятал их в нагрудный карман, после чего с добродушно-благодарной улыбкой, от души поблагодарил:
— Благодарю, пан поручик!
Попрощавшись с бойцом, я быстрым шагом направился к приёмной генерала Тадеуша Кутшебы. Там, как обычно, было многолюдно, на диванчиках расположилось несколько офицеров в званиях от капитана до подполковника. Кто-то изучал свои бумаги, ожидая, когда его пригласят пройти, а кто-то тихо переговаривался.
Адъютант, он же секретарь генерала Кутшебы, заметив меня, кивнул как старому знакомому и знаками показал, чтобы я подошёл поближе. Выделываться я не стал, и, послушно приблизился к капитану. Тот негромким шёпотом, так, чтобы услышал только я, предупредил:
— Пан генерал сегодня говорил с Варшавой. После этого был не в духе. Поэтому сегодня нужно быть максимально кратким. Понимаешь?
Я понятливо кивнул и также негромко, коротко поблагодарил:
— Спасибо за предупреждение!
Капитан добродушно улыбнулся одними краешками своих губ, после чего поставил точку в нашем разговоре:
— Сочтёмся!
Улыбнувшись в ответ, я ещё раз окинул взглядом приёмную, и обнаружил, что со свободными местами-то сейчас очень напряжённо, поэтому в очередной раз за сегодняшний день выругался, мысленно сплюнул и подошёл к окну, возле которого негромко перешёптывались два незнакомых мне офицера в форме Военно-Воздушных Сил.
Офицерская форма ВВС Польской Республики представляла собой мундир серо-стального цвета, под которым виднелись белые рубашки и галстуки чёрного цвета. На ногах офицеры носили ботинки, а не сапоги. Да и на голове у них были не привычные мне по пребыванию в прошлом-настоящем «конфедератки»-«рогатыки», а привычного, европейского вида фуражки, правда, с польскими орлами. А вообще, по фасону эта форма напомнила мне форму ВВС РККА довоенного образца — галстуки, рубашки эти…
Лётчиков, как я уже сказал, было двое. Майор и капитан.
Майор, сразу видно — начальник. Ниже меня ростом на полголовы где-то. И сразу видно, что уже в годах — «за сорок».
Капитан — молодой парень, лет двадцати пяти. Моего роста, но худощав, поэтому кажется, что форма на нём висит как на пугале.
— Паны офицеры, разрешите? — Коротко попросил разрешения присоединиться к их компании под названием «нам нашлось место только у окна» я.
Майор неприязненно окинул меня взглядом и великодушно кивнул, разрешая расположиться рядом. Я долго себя ждать не заставил, и, повернувшись спиной к окну, облокотился о подоконник, впрочем, сделав это так, чтобы со стороны никто не мог сказать, что я веду себя как-то неподобающе. Лётчики же помолчали пару минут, видно, свыкаясь с вынужденным соседом в моём лице, после чего продолжили разговор:
— Наши PZL-11c, конечно, уступают германским «Мессершмиттам», да и французским «Моранам»-405, по правде говоря тоже. И в скорости, и в вооружении. Но я думаю, в манёвре мы их можем сделать. — Негромко, но авторитетно заявил своему подчинённому майор. — Стоит только им сойтись с нами в манёвренном бою… Да с нашим новым вооружением. Не спроста же на наши «единички» дополнительные пулемёты?
Мне показалось, или старший по званию лётчик, аж причмокнул губами, представляя, как он сбивает очередной… неважно чей, самолёт?
Капитан-лётчик же слушал своего старшего товарища и не перебивал.
— Да и говорят, скоро в войска пойдут новые самолёты. PZL-50. Знаешь, капитан, как их уже прозвали? — Не дожидаясь ответа своего подчинённого, майор сам же ответил на свой вопрос. — «Ястребами». Представь себе, восемьсот сорок лошадиных сил. Максимальная скорость, аж пятьсот километров в час, крейсерская в районе четырёхсот сорока! Это не наши триста девяносто километров в час максимальной скорости, да двести пятьдесят крейсерской! Это такие машины будут, что… что…
Капитан молча слушал своего начальника, а майор, майор говорил всё громче и громче, переходя с шёпота на повышенные тона. К счастью, вскоре он замолчал, видимо, подбирая слова. Именно в это время свои пять копеек вставил капитан:
— А всё-таки жаль, что мы летаем на «единичках», а не на «двадцать четвёртых»! У него и скорость больше, и вооружение мощнее. Конечно, не «Ястреб», но всё-таки…
Майор, услышав о PZL P-24, истребителе, разработанном в Польше, но послужившим везде, кроме Польши, лишь заткнулся, набирая в рот воздуха, чтобы что-то сказать. Но на моё счастье (и счастье остальных офицеров, уже обративших внимание на слишком шумных лётчиков), в коридоре послышались тяжёлые шаги и обронить больше ни слова, разговорчивый майор более не решился. Впрочем, правильно — через несколько секунд в приёмную вошёл раздражённый генерал Кутшеба, и, остановившись у входа, обвёл всех присутствующих тяжёлым взглядом.
— В порядке очереди. Ко мне. Через пять минут. По одному. — Отрывисто оповестил всех присутствующих генерал, после чего достал из кармана кителя ключ, открыл дверной замок своего кабинета и быстро скрылся за дверью.
Адъютант генерала лишь встал со своего места, подошёл к незнакомому подполковнику-артиллеристу и сообщил, слегка повысив того в звании:
— Пан полковник, вы первый.
Артиллерист нервно кивнул, после чего достал из своего кармана белый платок и аккуратно протёр выступивший на лбу пот. Капитан-адъютант же подходил к каждому и сообщал его место в очереди:
— Пан майор, — подошёл он к офицеру с пехотными знаками отличия. — Вы второй.
— Вы третий, пан подполковник. — Подошёл к смутно знакомому мне офицеру адъютант. — А вы, пан капитан, четвёртый…
Обойдя по кругу всю приёмную, и, направившись ко мне, к последнему, капитан-адъютант огорошил меня:
— Вы двадцатый, пан поручик.
Я в очередной раз мысленно выругался — нет ну какого чёрта?
Впрочем, спорить тут было бессмысленно, поэтому я лишь поблагодарил знакомого мне капитана за эту весьма важную информацию, опять мысленно выругался и настроился на долгое ожидание…