В кабинет генерала удалось попасть только через пару часов — очередь, несмотря на то, что была не очень большой, двигалась весьма медленно. Хуже всего же был тот факт, что в вместе со мной, «на ковёр» к генералу был вызван и подполковник бронетанковых войск Каня. Вид у него был весьма помятый, от самого офицера весьма сильно несло алкоголем, да и сам он изрядно покачивался.
Обстановка в кабинете у генерала нисколько не поменялась, с момента моего последнего его посещения. Да и что могло измениться за какую-то неделю?…
В кабинет первым вошёл подполковник — всё-таки старший по званию, да и не возражал я особо. Плюсом ко всему, на фоне шатающегося старшего по званию, один поручик выглядит просто примером «правильности» и «порядочности», что мне только и было нужно.
— Вы, подполковник, ведёте себя не как офицер Войска Польского, а как какой-то босяк, дорвавшийся до дармовой выпивки! — Негромко, но твёрдо проговорил генерал Кутшеба.
Этот голос командарма я знал неплохо — успел уже и на себе прочувствовать, да и штабные офицеры, несколько больше проработавшие с командующим армией «Познань», успели рассказать. В общем — в случае, если генерал начинает говорить, то нужно сделать всё по заветам Царя Российского Петра Первого Великого, то есть молчать в тряпочку и принять вид лихой и придурковатый. Подполковник Каня же этого не знал, и попытался начать оправдываться:
— Пан генерал…
Как и следовало ожидать, генерал Кутшеба был не из тех, кто позволит себя перебить:
— Молчать!
Казавшийся нейтрально-спокойным голос генерала в одну секунду вновь налился свинцом:
— Что за внешний вид! Что со взглядом! Почему шатаетесь в присутствии старшего по званию! Почему от вас несёт алкоголем! Употребляете на службе, вместо того, чтобы командовать вверенными вам людьми? Что молчите, нечего сказать подполковник?! А мне есть что сказать! Была бы моя воля, после этого инцидента вы бы не командовали не то что танковым батальоном, я бы вам даже роту не доверил! Благодарите бога и ваших покровителей из Варшавы! И запомните, подполковник, ещё одно подобное нарушение, и я до самого маршала Рыдз-Смиглы дойду и сделаю всё, чтобы вас не только сняли с должности командира батальона, но и выпроводили из армии!
Подполковник Каня побледнел. А потом покраснел. Должно быть, до него, наконец-то стала доходить вся серьёзность сложившейся ситуации и он сделает правильные выводы.
Судя по следующей фразе, пан генерал Кутшеба посчитал точно также и решил отпустить своего нового подчинённого:
— Вы свободны, подполковник.
Командир танкового батальона неуверенно посмотрел на генерала, после чего медленно повернулся через левое плечо, и, пошатываясь, поплёлся на выход.
Я же всё продолжал стоять навытяжку и поедать начальство подобострастным взглядом.
Дождавшись, когда подполковник уйдёт, генерал Кутшеба коротко показал мне место у рабочего стола по правую руку от себя, приглашая присесть. Ещё больше расстраивать своего непосредственного начальника я не стал, поэтому уже через несколько секунд занял предложенное место, и уставился на командарма взглядом преданной собачки.
Несколько секунд мы с генералом смотрели друг на друга, после чего он негромко засмеялся:
— Прекращай уже! Вот как у тебя так получается?…
Несколько секунд генерал добродушно смеялся, после чего принял вид серьёзный и начал заниматься тем, чем и должен заниматься настоящий командующий армией — раздавать указания.
— С подполковником ты уже, я вижу, познакомился. И знакомство это было далеко не самым приятным. — Начал пространно генерал, но тут же перешёл к конструктивному диалогу. — Что за человек этот подполковник, я уже и так прекрасно понял. Теперь мне необходимо понять, что же на самом деле из себя представляет его батальон на деле. Моим приказом будет создана комиссия, в составе подполковника генерального штаба Гжегожа Ястржембского, капитана Артура Лисовского и тебя, поручика бронетанковых войск Домбровского. Под вашим общим руководством, на недельных батальонных манёврах, вы должны будете выяснить про этот батальон всё. Вопросы?
У меня вопросов не было, поэтому, добродушно улыбнувшись, генерал уточнил:
— Больше у тебя нет никаких мыслей по увеличению обороноспособности Польши?
А вот предложений по борьбе с различными супостатами в серо-зелёной форме цвета фельдграу у меня ещё остались, поэтому я просто открыл свою полевую сумку и достал из неё обычную картонную папку, протянул генералу. Тот великодушно начал изучать составленные мной документы, и, буквально с первого листа начал задавать вопросы:
— Как противотанковое средство пехоты ты предлагаешь использовать бутылки с зажигательной смесью. Каков её состав? Возможности применения?
— Можно использовать обычные стеклянные бутылки с бензином. Самое важное здесь — создать удобный фитиль, который солдат в подходящий момент должен поджечь, и, пока он горит, военнослужащий забрасывает его на крышу моторно-трансмиссионного отделения танка противника. Наиболее эффективно такое оружие будет во время боя в городе, так как его можно использовать со второго или третьего этажа здания. Вот только сама по себе бутылка с бензином, это скорее мера от безысходности. — Описал ситуацию я. — Если же составить раствор технического спирта (денатурата), керосина и дёгтя. Впрочем, всё это ещё нужно изучать и тестировать. Нечто подобное уже применяли националисты против советских танков в Испании, причём, вполне удачно.
Как и любого военного, имеющего здравую долю скептицизма по отношению к чему-либо новому, генерал Кутшеба воодушевился тем, что этот «прожект» уже кто-то использовал, и поставил на первом документе свою резолюцию о разрешении проведения испытаний в одном из подразделений вверенной ему армии.
— Противотанковые ежи? — Уточнил генерал и уставился на меня.
— Так точно, пан генерал. Чехи при строительстве «чехословацкой стены» на границе Чехии и Германии с 1935-го по 1939-й года заставляли танкоопасные направления несколькими рядами таких заграждений. Конечно, сам танк они не уничтожат, в отличии от той же бутылки с зажигательной смесью, но способны заметно снизить продвижение танков противника. С целью демонстрации, прошу разрешение на создание трёх, а лучше пяти десятков ежов, а также о выделении сапёрного взвода для их установки и испытания на полигоне.
Генерал внимательно посмотрел на меня, после чего поставил свою подпись на документе и тут же дописал своей рукой — «Выделить сапёрный взвод и обеспечить испытания.»
Получив разрешение и на этот эксперимент, я воодушевился и сразу же объяснил суть следующей задумки, до которой дошли в СССР только в сорок третьем году.
— Следующая идея, пан генерал, более трудо и ресурсно затратная. Создаётся ротный опорный пункт, с отсечёнными позициями. Помимо усиленной пулемётным взводом роты пехоты, на этом опорном пункте располагаются от четырёх до двадцати орудий разных калибров, начиная от 37-мм противотанковых «Бофорсов», заканчивая тяжёлыми, 75-мм зенитными орудиями «Виккерс». Эти противотанковые опорные пункты строятся у важных рубежей обороны, например, на мостах, стратегически важных дорогах. Организовав несколько таких опорных пунктов на танкоопасных направлениях, силами одного полка, усиленного достаточным количеством артиллерии, вполне реально уничтожить несколько батальонов, а то и полков танков противника. Единственное, наибольшую эффективность в наших условиях, такие укрепления могут оказать только на юге — в местности, где действует армия «Краков».
Генерал Кутшеба ненадолго задумался, после чего завизировал и этот, более объёмный документ, обильно дополненный более чем десятком схем расположения орудий и пулемётов как в одном опорном пункте, так и группы из двух-трёх опорных пунктов, а также долгими размышлениями на тему эффективности таких укреплений, с различными обоснованиями.
— Это, конечно, хорошо, поручик, что вы беспокоитесь не только о нашей армии «Познань», но и о всём Войске Польском в целом, но, порой мне кажется, что именно вы, пан командир отдельного танкового батальона, знаете слишком много. Причём знания эти далеко не уровня не то что поручика, находящегося на майорской должности, но даже не моего, генеральского уровня. Иногда у меня возникают мысли, что вы владеете некоторой информацией лучше, чем руководство нашей армии в целом, и пан Маршал Рыдз-Смиглы в частности. Что скажете на это, поручик?
Закончив свою длинную речь, генерал аккуратно отложил папку в сторону и посмотрел на меня. Причем смотрел так внимательно. Будто бы генерал обладал рентгеновским зрением и мог просвечивать меня насквозь. И отчего-то у меня возникло такое ощущение, будто он обязательно поймёт, вру я или нет.
И вот что ему ответить?
Вроде и человек хороший — обманывать его не хочется. Вон он как ко мне — со всей душой. Офицера (меня) с не самой лучшей репутацией взял к себе, приютил, обогрел, вначале на роту, а потом и на батальон поставил. Всяческую помощь и поддержку оказывал — и материальную, и, что не менее важно, моральную. А я ему в ответ что? Обману?
Не хотелось бы.
Но и рассказывать информацию тоже нельзя — не поймут. И это в лучшем случае. А ведь могут и в дурку сослать. Или даже шлёпнуть. А с другой стороны — если, вдруг, поверят, то… при помощи генерала Кутшебы можно таких дел наворотить! Там я и себя спасу, и, вероятно, помощь Советскому Союзу обеспечу неплохую.
Рискнуть или нет? Рискнуть? Или? Нет?
Вот в чём вопрос?
А может, всё-таки?
Тьфу! Ну и чёрт с ним! Дураку понятно, что одним своим батальоном при моём уровне тактической и стратегической подготовки и грамотности я эту чёртову войну не выиграю и историю кардинально изменить не смогу! А тут целая армия! И ресурсов у генерала больше! Намного больше!
Рискнуть!
Точно!
Рискнуть!
Или всё-таки нет?
Никогда не понимал русскую пословицу — «и хочется — и колется», а вот сейчас — понял, и, что называется, прочувствовал на себе. На одной чаше весов — собственная жизнь, что весьма немаловажно. А на другой… На другой — сотни тысяч, миллионы жизней. Причём не только моих соотечественников — граждан Советского Союза: русских, белорусов, казахов, армян и многих прочих, да даже тех же украинцев, сиречь, хохлов, которые все годы после развала Советского Союза, после обретения независимости, гадили России по-всякому. На вторых весах — судьба всей Европы, всего мира! Может быть удастся что-то изменить и не будет концлагерей Дахау и Освенцима, Холокоста (кто бы как не относился к нему), Волынской Резни, Бабьего Яра, героической обороны Брестской Крепости вначале в 1939-м, а потом и в 1941-м годах. Много чего не будет. И стоит ли ради этого отдать свою жизнь? Однозначно — стоит. Только информацию стоит донести максимально аккуратно.
Пока все мысли клубились у меня в голове, настроение заметно упало — всё-таки там, в двадцать первом веке мы не привыкли рисковать своей шкурой. Нет, не так. Я не привык рисковать своей шкурой.
А тут рискнуть действительно стоит.
Спасибо, генерал Кутшеба понимает, что разговаривать на эту тему мне не то что бы очень легко, от этого и не торопит, хотя по искрящемуся в глазах огоньку интереса я понимаю, что командарму очень интересен ответ на этот вопрос.
Сделав три глубоких вдоха-выдоха, и, окончательно решившись, я начал свой долгий рассказ:
— Пан генерал. Как вы относитесь к фантастике?
Лицо Кутшебы резко изменилось. Вначале оно сделалось едва заметно яростным — это выразилось по едва заметным, ставшим чуть более дёрганным движениям рук, потом оно стало скучающим — пропал огонёк заинтересованности в глазах, но ответ я услышал.
— Читал фантастику в юношеском возрасте. Считаю это направление литературы несерьёзной, но необходимой для подросткового развития. В первую очередь, для развития фантазии. И какое это имеет отношение к теме разговора?
Я мысленно радостно воскликнул — генерал не послал меня во всем известном направлении, пусть и слегка потерял интерес, но всё ещё был готов к продолжению разговора. Этим я и решил воспользоваться.
— А что, если я вам скажу, что я — пришелец из будущего?
Вначале генерал засмеялся, но ненадолго — всего секунд десять он веселился, а после — внимательно посмотрел мне в глаза своим «рентгеновским зрением». Возникло такое ощущение, что он заглянул мне в душу.
Я своего взгляда не отвёл, хотя удержаться было весьма сложно.
И именно это убедило генерала, что я не шучу.
Командарм резко отшатнулся назад и размашисто перекрестился:
— Матка Боска Ченстоховска!
Увидев, что я не исчез, генерал вскочил на ноги, метеором пронёсся по кабинету и поплотнее закрыл дверь, три раза провернул замок изнутри и только после этого подошёл ко мне.
Я встал навытяжку перед генералом. Его поведение никак не вписывалось в моём представлении о том, как будет реагировать вечно спокойный и уравновешенный Кутшеба.
— Побожись! — Негромко, но требовательно бросил мне генерал.
— Клянусь! — С секундой заминкой ответил я, перекрестившись по-католическим обычаям пятью пальцами, открытой ладонью слева направо.
Генерал Кутшеба кивнул, видимо, подтвердив какие-то свои мысли, после чего подошёл к графину с водой, взял стакан, и, сняв крышку, наполнил его, пролив немного воды на стол. Быстро осушив стакан, каким-то охрипшим голосом сказал:
— Рассказывай!
Дождавшись, когда генерал усядется на своё место, я уточнил:
— Пан генерал, о чём именно?
— Всё рассказывай! — Сгоряча ответил генерал, но тут же исправился:
— Вначале о том, к чему ты так интенсивно готовишься!