В какой префектуре? Как называется деревня?
Сумико, наморщив лоб, попыталась вспомнить. Потом покачала головой.
— Помнила все время, но теперь забыла… Мама ездила весной туда за бобами. Старший брат мамы.
Помолчав немного, она добавила:
— А отец работает в мастерской… он не был дома тогда…
Где работает?
Сестра вытащила из кармана карандашик и кусочек бумажки.
— В ремонтной мастерской в квартале Минамита–кэя. Вот если итти от моста…
Сумико заметила, что сестра ничего не записывает, и замолчала. Сестра спрятала карандашик и бумажку в карман и положила руку на голову девочки.
— Скоро приедут за Сумитян. Сейчас, наверно, уже ищут через справочное бюро. Сюда уже приходили за другими девочками… приехали из других городов. И Сумитян тоже разыщут. Лежи спокойно и поправляйся. Только не ложись на левый бок. — Она низко наклонилась и шепнула: — И не плачь громко… разбудишь других.
Сумико повернулась на правый бок и закрыла лицо руками.
2
На следующий день врач — старик с черной повязкой на глазу, — осмотрев Сумико, сказал что–то не по–японски своему помощнику и приказал сестре:
— Пока все идет хорошо. Повязку можно снять.
Плечо болит и чешется, — сказала Сумико. — И глаза тоже… что–то белое все время…
Ничего, скоро поправишься. У тебя только ожог и больше ничего.
Молодой помощник врача поднес зеркальце к плечу Сумико.
— Видишь? Только это и больше ничего.
Сумико увидела на плече лилово–красный рубец,
похожий на маринованную сливу.
— Где ты находилась, когда взорвалась бомба? — спросил врач. — Расскажи подробно. Стояла около дома?
Сумико оказала, что упала в канаву и закрыла голову при виде белого дымка и огненного хвоста.
— Упала в канаву? — спросил помощник врача. — Тебя швырнуло туда?
Сама упала… играла. А потом сверкнуло и загремело… и что–то упало на меня. И больше не помню.
Значит, упала в канаву до взрыва? — Врач промычал: — На дне канавы… значит, была в тени. И что–то накрыло ее. Поэтому не опалило.
А ожог на плече? — сказал помощник.
Врач опять промычал и покрутил головой.
Через две недели Сумико разрешили вставать и ходить в палатке. Здесь помещалось еще десять девочек.
На место умершей девочки, занимавшей цыновку № 9, принесли новую, но через три дня у нее на теле выступили лиловые пятна и началась рвота, и ее ночью унесли люди в пятнистых брезентовых плащах. Сестра стерла с доски имя Кавано Таэко и сложила ладони перед лицом. Сейчас же принесли другую девочку, совсем маленькую. Она умерла через несколько дней, и человек в брезентовом плаще унес ее подмышкой. Сестра стерла с доски только имя — Миэко. Фамилия девочки осталась неизвестной: она не знала своей фамилии.
Девочки, лежавшие в палатке, вели себя тихо. Разговаривали вполголоса, словно боялись, что кто–то снаружи услышит их. За пределами палатки был мир, с которым случилось что–то страшное, непонятное. Из этого мира время от времени приходили люди в белых халатах и белых масках — врачи. Иногда врачи вызывали санитаров, те тоже были в белом. Они уносили девочек, потом приносили их обратно. Но те девочки, которых уносили люди в пятнистых брезентовых плащах, больше не возвращались.
Когда ветер дул в эту сторону, в палатку проникал удушливый, зловонный дым. Сумико узнала от лежавшей рядом девочки с повязкой на глазах, откуда этот дым. Такой дым бывает, когда жгут мертвых. Вероятно, их сжигают где–то совсем недалеко.
3
За двумя девочками приехали родственники из Сидзуока и Вакаяма. Они долго разыскивали девочек по всем госпиталям и лагерям для пострадавших, были и в Удзина, и в Сандзё, и в окрестных деревнях, уже совсем отчаялись, но потом узнали, что надо поискать еще в палатках на горе Хидзи, недалеко от парка.
После того как ушли девочки вместе с родственниками, сиделка сказала плачущей Сумико:
— За Сумитян тоже приедет кто–нибудь. Приедет тетя.
У меня нет тети. Дядя.
Твой дядя, наверно, уже ищет. Скоро придет сюда.
Все остальные девочки в палатке, кроме девочки с повязанными глазами и безногой, у которой уже выступили лиловые пятна, тоже были взбудоражены. Сестра и сиделка успокаивали всех, говоря, что их фамилии и имена вывешены на улицах и напечатаны в газетах и скоро их тоже разыщут.
В ту ночь перед глазами Сумико опять появился гуман и сильно разболелась голова от дыма. На этот раз он не был вонючим, вероятно жгли сосновые ветки, чтобы отогнать москитов. Потом ветер подул в другую сторону, и дым исчез, но Сумико не могла заснуть из^ за мучительного зуда на месте ожога и боли в руке в том месте, откуда уже несколько раз брали кровь. Где–то вдали протяжно выли собаки.
За бочонком из–под сои, заменяющим столик, сидели на рогожной подстилке сестра и сиделка. Они разговаривали вполголоса, сняв маски и обмахиваясь веерами. Сумико лежала с закрытыми глазами и, прикинувшись спящей, прислушивалась к разговору.
— Вчера уже прилетели первые американцы, — прошептала сестра. — Пока что только врачи и корреспонденты с охраной. Врачи будут изучать, как подействовала бомба. Сегодня видела их у Хидзибаси. Втыкали в землю какие–то тросточки, похожие на градусники. Наверно, выясняли насчет радиации…
Китано–сан говорил помощнику, — сказала сиделка, — американцы приказали представить им все материалы. Они будут осматривать пострадавших.
Я слышала… — сестра усмехнулась, — одна американская корреспондентка купила у кого–то кусочек асфальта с маленькими подковками. В момент взрыва асфальт растопился, человека вдавило туда, и он исчез,
от него остались только подковки, которые были на каблуках. Подковки совсем маленькие, наверно это был школьник. Корреспондентка повезет этот кусочек асфальта в качестве сувенира и, наверно, повесит у себя дома в гостиной.
Обе замолчали, прислушиваясь к вою собак.
— В соседнюю палатку позавчера ночью опять залезла собака, — сказала сестра, — и чуть–чуть не утащила ребенка. Собаки совсем одичали от голода.
Китано–сан сперва говорил, что у триста шестой острая форма лейкемии, — произнесла сиделка, — а вчера, после анализа крови, сказал, что ничего не понимает…
Сестра кивнула головой.
— Вряд ли удастся спасти. Надо было сразу делать переливание.