Говорят, что ихние врачи очень усердно изучают пострадавших от бомбы, — сказал военный с повязкой, — особенно интересуются составом крови. Как у девочки с кровью?
Насчет крови господин доктор ничего не говорил, — сказал дядя. — У нее только ожог и иногда глаза болят…
Это от лучей бомбы, — заметил студент.
Он стал что–то тихо говорить мужчине в больничном халате. Все замолкли и стали прислушиваться.
— Уцелеть–то уцелели, — говорил студент, — но… радиация — страшная вещь. Профессора Асано и Ва–танабэ считают, что у обожженных лучевая болезнь может возникнуть в любое время… даже через десять лет.
Получается, что все обречены… — начал мужчина в больничном халате, но, заметив, что Сумико прислушивается к разговору, повернулся к «окну и громко засмеялся. — Смотрите, монахи идут с большими мешками, собрали подаяния. А этот щеголяет в бабьих шароварах.
Пожилая женщина пристально посмотрела на Сумико и, покачав головой, вздохнула. Потом вытащила из баула несколько персимснов и протянула девочке.
— Вас, значит, вылечили иностранные врачи? — тихо спросила женщина в капоре.
Сумико сердито замотала головой:
— Нет, они только кололи меня и фотографировали, и брали кровь, и… не давали никаких лекарств.
Дядя дернул ее за рукав. Она замолчала.
— Говорят, что вдруг начинается кровотечение из носа или появляются пятна на теле, — сказал мужчина в котелке. — И тогда начинается горячка…
Хватит об этом! — громко сказал военный и, повернувшись к студенту, заговорил о каком–то профессоре, лечившем его глаза.
Сумико спала плохо, часто просыпалась. Рано утром ее разбудил дядя. У него было испуганное лицо.
— Повернись к свету.
Он внимательно осмотрел ее шею.
— Два красноватых пятна… вчера их не было. Болит?
Сумико потрогала шею.
— Нет, только чешется… наверно, москит.
Женщина в капоре осмотрела шею Сумико и кивнула головой.
— Меня тоже кусали ночью. Наверно, блохи.
Если блохи, то ничего. — Дядя послюнил палец, провел им по оконной раме, черной от сажи, и стал прикладывать палец к пятнам на шее Сумико. — Поставим печатки… чтобы не спутать с другими пятнами, если они появятся…
Только на лице не надо, — жалобно протянула Сумико. — Некрасиво.
Все засмеялись.
Поезд вошел в тоннель и стал ползти медленно–медленно. Выйдя из тоннеля, остановился. Из–за горы вынырнул самолет и стал кружиться над пагодой.
возвышавшейся среди сосен. На туловище самолета, у хвоста, был нарисован темный кружок с белой звездой посередине, а по бокам две белые полоски.
Разглядев опознавательные знаки на самолете, Сумико вскрикнула и закрьиГа голову руками.
— Не трогай шею, метки сотрешь! — крикнул дядя и похлопал Сумико по спине. — Не бойся, больше не будут бомбить. Война кончилась.
Они шли по горной тропинке, пробираясь между валунами и голыми кустами диких азалий и кустарникового клевера. Сумико шла впереди, проворно вскакивая на камни. Она часто оглядывалась назад и нетерпеливо махала рукой.
— Яэтян прямо как улитка.
Дорога становилась все трудней, шла по краю обрыва. Внизу в долине стоял туман, сквозь который вырисовывались верхушки кипарисов и криптомерий.
Яэко поскользнулась и села на землю, подвернув под себя ногу.
— Зачем Сумитян пошла здесь? Тут только обезьяны ходят и барсуки–оборотни.
Земля была сырая, на всех горах во впадинах еще оставался снег. Сумико выбрала кратчайший путь из Нового поселка в Старый — через Каштановую гору. Этой тропкой пользовались только углежоги и лесорубы, которых не отпугивали отвесные каменные склоны, расщелины и ущелья.
Когда девушки проходили под скалой, сплошь заросшей красноватым мохом, Яэко шепнула:
— А на другой стороне этой скалы есть пещера. И говорят, если подойдешь к входу и крикнешь: «Здравствуй, Хандзаэмон–сан!» — старый барсук ответит «здравствуй» и назовет тебя по имени. И никогда не ошибается. А потом услышишь, как поют и играют
на сямисене и флейте. Это молодые барсуки, подчиненные Хандзаэмона.
— Хандзаэмон–сан знает только здешних уроженцев, — сказала Сумико. — А приехавших со стороны, как я, наверно, не знает.
А вот там, — Яэко показала на покосившийся шалашик из хвороста под большим дубом, — на прогалинке, застрелился из охотничьего ружья один киноартист из Токио… во время войны. Говорят, по ночам он ходит около шалашика и плачет.
Ночью здесь страшно итти… — Сумико вобрала голову в плечи. — Я бы умерла от страха.
Против оборотней и привидений есть заклинание. — Яэко сложила щепоткой пальцы левой руки и приложила к ладони правой. — Мне дед говорил, что у самураев был такой способ самоохранения от всех бед… делали вот так руками и произносили: «Мариси–тен Мондзюбосацу»…
И помогало?
Говорят, помогало.
Они подошли к висячему мосту. К нижней паре канатов были привязаны брусья, на которые надо было ставить ноги, а верхняя пара канатов служила перилами. Яэко сняла сандалии, засунула их за пазуху, послюнила палец и провела им по бровям и, ухватившись за канаты, осторожно пошла по качающемуся мосту. Перейдя на ту сторону, крикнула подруге:
— Не смотри вниз, а то… — она покрутила пальцем перед глазами, — закружится вот так…
Сумико перешла мост и, тихо простонав, опустилась на мох.
— Ой, как страшно! Если бы не твердила заклинание, сорвалась бы…
Яэко засмеялась.
— Вот видишь, как помогает. Отгоняет все бед$>1.