— Молодая госпожа, пора вставать.
Яркий свет резанул по глазам даже сквозь веки. Я знала — закрываться одеялом, прятаться под подушку, пытаться задернуть штору балдахина — бессмысленно. Старый дворецкий поднял бы меня утром, даже умри я ночью во сне. Потому я послушно села на кровать, потирая глаза и зевая.
— Молодая госпожа, ваша матушка просила вас зайти к ней перед началом занятий.
— Хорошо, — тоскливо отозвалась я. — Какое расписание на сегодня?
— Сразу после завтрака уроки пения, — начал дворецкий. — После обеда — чистописание, география и уроки этикета. Также прибудет новый учитель танцев, которого выписал ваш отец из-за границы. Занятия с ним пройдут после ужина.
— Хорошо, — я лишь равнодушно кивнула, хотя в этом не было совершенно ничего хорошего.
Вслед за дворецким в комнату вошли служанки и начался очередной день, как брат близнец похожий на все предыдущие.
Я умылась в прохладной воде с дурно пахнущим мылом, полезным для кожи. Увы, меня это не взбодрило, лишь в носу защекотало от неприятного запаха. Но леди не чихают, и я с терпела. Служанки помогли одеться. Белоснежное платье с пышной юбкой, страшно давящий на грудь корсет, неудобные туфли на невысоком каблуке.
На завтрак, как и всегда, подали безвкусную клейкую кашу, не вредящую фигуре, украсив ее парой долек кислого яблока.
И вот, наконец, небольшое разнообразие — поход в кабинет матушки. Впрочем, разнообразие неприятное. Матушка всегда просила меня зайти чтобы поругать, и никогда — чтобы похвалить. В ее белоснежном, роскошно обставленном кабинете я всегда чувствовала себя грязной. Казалось, стоит только дотронуться до чего-нибудь, то оно испортится, испачкается или порвется. Наверное то же самое ощущала и матушка. Она никогда ко мне не приближалась, отгораживалась столом, и уж тем более старалась меня не касаться.
— Абигейл, детка, присядь, — матушка — надменная, идеальная в своим светло-голубом платье — встретила меня фальшивой улыбкой. — Как твои дела, милая? — от ее притворного участия мне стало тошно.
— Хорошо, матушка, — я покорно дала единственно правильный ответ.
Я — послушная дочь.
— Отлично. У меня хорошая новость. Сегодня вечером к нам приедет на чашечку чая твой жених. Постарайся произвести на него хорошее впечатление.
— Я постараюсь.
И вновь — правильный ответ, пусть на самом деле мне вовсе не хотелось производить впечатление на жениха. И выходить за муж не хотелось, ведь я не видела этого мужчины никогда в жизни. Только имя и знала.
После этой короткой, далеко не теплой беседы с матушкой, день вернулся в привычное русло. Однако из-за “хорошей новости” настроение упало и спряталось под пыльным ковриком.
Урок пения уничтожил мое горло. Я всегда любила петь, но учитель был слишком придирчив. Он заставлял меня повторять раз за разом одни и те же куплеты, а когда я начинала запинаться — стегал указкой по пюпитру. С каждым его замечанием моя уверенность в себе таяла, я все больше запиналась и все больше хотела сбежать.
Потом обед. Пресный бульон и безвкусный салат. Боги, как же мне хотелось сладкого! Я бы душу продала за одну единственную конфетку!
Чистописание — только бы не поставить на испачкать чернилами руки. В последний раз, когда это случилось, мне пришлось оттирать пятнышко спиртом до тех пор, пока я не содрала себе кожу. Хуже этого только поставить кляксу на платье. Почему-то матушка всегда любила наряжать меня в светлую одежду, мол, это дисциплинирует. Потому одно единственное чернильное пятнышко могло привести к целому скандалу.
География — легкая отдушина. Мне всегда нравилось слушать о диковинных странах, других народах, странных традициях. Однако от мыслей о путешествиях становилось еще тоскливее и я все чаще посматривала в окно. За окном я видела далекий забор, а за забором кипела жизнь. Прохаживались пары, проезжали кареты… а я томилась здесь, в душном особняке, будто птица в золотой клетке.
Этикет — самый скучный предмет на свете. Сотни раз отрабатывать книксены и реверансы, репетировать улыбки. Все это со временем доводится до автоматизма и превращается в театральную постановку под названием “я — леди”.
Еще один прием пищи, который вовсе не прибавил сил.
А потом несколько часов настоящей пытки под названием танцы. Новый учитель стар и страшен — у него совершенно лысая голова, покрытая бурыми пигментными пятнами. Папенька всегда пристально следил за тем, чтобы в доме не появилось ненароком красивого, молодого парня. Наверное, боялся, что я сбегу. Тогда-то меня уже нельзя будет продать за долги…
И все же, в новом учителе есть одна тайная прелесть. Глядя на его безволосую голову я вспоминаю о своей подруге, весело называющей своего начальника “Лысым”.
Вот бы Яна существовала на самом деле.
Иногда от мыслях о подруге мне становилось тошно. У всех была какая-то своя жизнь, а я сидела здесь взаперти, совершенно одна. Учителя бесконечно шлифовали мои умения и поведение, пытаясь сделать из меня товар подороже. У меня не имелось ни друзей, ни подруг, единственным же живым существом, с которым я могла поговорить по душам, была девушка из снов.
Танцы подошли к концу, и меня увели в комнату — обтирать вспотевшее тело влажными полотенцами. День подошел к концу, точно такой же как сотни предыдущих.
На самом деле я люблю учиться. Однако все хорошо в меру. Из-за постоянных занятий у меня никогда не было и секундочки на себя саму. Я всегда вставала утром, делала что положено, возвращалась в комнату и ложилась спать. И все это — в одиночестве. Я — кукла, от которой ничего не зависит.
Но сегодня я согласилась бы провести еще сотню таких одинаковых, изнуряющих дней вместо того, чтобы встречаться со своим женихом.
***
– Добрый вечер, госпожа. Добрый вечер, леди.
Элегантный мужчина в черном фраке поклонился нам с матушкой, опершись на свою трость. Уильям Хоук, самая известная личность от западного Сапфирового моря до восточных ледников Итстоуна. Безродный, имеющий денег больше, чем иной граф. Король торговли, так его прозвали в народе. Исподтишка рассматривая его, я подумала, что в Уильяме Хоуке больше аристократизма, чем во всей моей семье вместе взятой.
— Рады видеть вас, Уильям, — матушка лучилась довольством. Она делась в лучшее свое кремовое платье, уложила волосы в сложную прическу, даже косметику наложила по такому случаю. — Как хорошо, что вы почтили нас своим визитом. Знакомьтесь, это наша дочь Абигейл.
Я присела в реверансе с отработанной улыбкой. Хоук поклонился, прижав ладонь к груди. Что ж, хорошо хоть обошлось целования рук. Не думаю, что я справилась бы со смущением, ведь король торговли оказался потрясающе красив, я даже не ожидала. Однако в нем сквозило какая-то неприятная самоуверенность.
— Вижу, слухи о красоте вашей дочери — чистая правда, — похвалил меня Уильям, повернувшись к матушке. — Почему вы прячете ото всех такую прелесть?
Матушка хихикнула, как юная девица. Меня это удивило — кокетничает? Неужели этот Хоук ей так нравится? Вот сама бы лучше замуж за него и шла. А то единственное, что сделал отец — это вогнал семью в долги.
Хоук пристально, совершенно не скрываясь, принялся меня разглядывать. Казалось, что этот взгляд забирался под одежду, изучал каждый изгиб тела. Не остались без внимания ни грудь, ни бедра. На последнем Хоук чуть нахмурился, и я смутилась. Мог бы и не рассматривать меня так пристально, как как-нибудь товар. И без него знаю, что фигура у меня не идеальная, детей рожать из-за узких бедер точно будет тяжело.
— Что ж, — сказала матушка, когда мужчина наконец отвел взгляд. — Пойдемте? Стол уже накрыт.
Мы перешли в светлую от десятков свеч на хрустальной люсре гостиную, и расселись за столом. Передо мной поставили чашечку несладкого чая. Стол просто ломился от лакомств. Сладкие кремовые пирожные, крошечные печенья с маком, бублики в блестящей шоколадной глазури. И все это — не для меня. Я знала, что если хотя бы попробую протянуть руку, то мне потом сильно попадет. Настоящая пытка.
— Как идет торговля? — начала вежливый разговор матушка. Отец как всегда занимался какими-то своими делами и оставил разговор на матушку. Впрочем, скорее всего он банально спал — на улице смеркалось.
— Кипит, — Уильям равнодушно сделал глоток чая и чуть поморщился. Слишком дешевый для него сорт?
– Наверняка, у такого занятого человека, как вы, очень мало свободного времени, — покачала головой матушка с наигранной заботой. — Мне вас жаль.
– Видно, вы сказали это не подумав. Нет ничего противнее человека, который не трудится. Потому я счастлив, что каждая минута моего времени занята. Причем занята тем, что приносит мне деньги.
– Интересная точка зрения, — чуть растерялась матушка. — В любом случае, я рада, что вы приехали сюда.
– А я нет, — снова осадил ее Уильям. — Потому что я ехал к вашей дочери, а приехал к вам.
– Так чего же вы хотите? — в голосе матушки проявилось раздражение.
– Чтобы вы наконец перестали флиртовать со мной, и дали мне поговорить с Абигейл, — с каким-то садистским удовольствием попросил Хоук.
Матушка чуть не задохнулась от возмущения. Ее белоснежная кожа пошла красными пятнами, но она ничего не сказала. Лишь кивнула. И вот тогда Хоук повернулся ко мне. В его глазах я увидела жестокий, неприятный огонек.
– Итак, леди, чем порадуете? — спросил он.
Этот вопрос поставил меня в тупик. Я понятия не имела, что на него ответить.
– А… чем бы я могла вас порадовать? — осторожно ответила я вопросом на вопрос.
– О, вы уже порадовали меня, — раздраженно отозвался он. — Теперь я хотя бы знаю, что вы не немая.
Я смутилась и немного обиделась. Матушка не дала мне и слова сказать, а виновата я. И все, что я смогла на это ответить — лишь короткое, сдавленное:
– Извините.
– Хватит, — тяжело вздохнул мужчина, и в его голосе я ощутила усталость. — Лучше расскажите мне что-нибудь о себе? Чем вы увлекаетесь?
– О, наша милая дочка прекрасно играет на скрипке… — начала было матушка, но граф заткнул ее.
– Я не вас спрашиваю. Итак, Абигейл, еще раз. Чем вы увлекаетесь?
– Играю… на скрипке… — выдавила я из себя, ощущая все кожей злой взгляд матери.
– А помимо этого?
– Танцы… этикет… пение…
– И вам действительно нравится вся эта бесполезная ерунда?
— Д… да, — запнувшись, кивнула я, чувствуя, как все больше и больше мне хочется сбежать из столовой.
– О, тогда вы мне подходите, — с сарказмом ответил Хоук. — Как раз искал женщину, которая кроме как рожать детей ни на что не способна. Хотя, впрочем, чего я ожидал…
Все обернулось даже хуже, чем я думала. Но самым неприятным было то, что он в чем-то прав. Я действительно ни на что не годилась. Со мной, пожалуй, даже поговорить было не о чем. Опустив глаза, я уставилась на свои колени. К моему облегчению Хоук вздохнул и встал.
– Что ж, я свяжусь с вашим отцом и обсужу день помолвки, — сказал он. — Не могу сказать, что приятно было познакомиться. Всего доброго. И съешьте вы уже это пирожное, пока в собственных слюнях не захлебнулись.
– Я провожу вас до экипажа, — сказала, вскакивая, матушка.
– Обойдусь, — грубо отрезал Хоук. — Всего доброго.
И меня взяла злость. Как только матушка, увязавшаяся за королем торговли, вышла из комнаты, я схватила пирожное и запихнула его себе в рот. Давно забытый вкус сладкого заставил слезы хлынуть по моим щекам.
“Вот бы оказаться подальше отсюда, — подумала я, откусывая еле помещающийся во рту кусок лакомства. — Больше не видеть ни учителей, ни матушку, ни этого проклятого зазнайку, которому я нужна только чтобы войти в семью аристократов. Просто исчезнуть, и никогда сюда не возвращаться”.