Домой Тамара Комова вернулась поздно, во втором часу ночи, когда девушки уже спали. Она пришла с большим букетом последних осенних астр и очень пожалела, что никто сейчас не видит её. Не долго раздумывая, она подошла к той самой Варе, которой недавно завидовала и которую считала своей соперницей, и разбудила её.
— Извини меня, Варенька, — сказала Тамара, — тебе привет… Очень просили передать…
— От кого? Как не стыдно из-за пустяка будить среди ночи… — недовольно проворчала Варя. — Могла бы и завтра.
— Нет, девочка моя, этот привет я должна передать тебе сегодня, сейчас же, — с улыбкой возразила Тамара, присаживаясь на кровати. — Послушай только, от кого! Не догадываешься? От Левы Белочкина! — Последние слова Тамара выговаривала медленно, не спуская с Вари глаз и не сомневаясь, что смутит её. Но на лице Вари не дрогнул ни один мускул: она равнодушно и, главное, как показалось Тамаре, совершенно искренне сказала:
— От Белочкина? Вот не ожидала… С таким же успехом он мог передать привет Симе или какой-нибудь другой знакомой девушке. Стоило из-за этого будить!
«Ах, хитрая! Ну подожди!.. Ты еще у меня запоешь не так!»— озлясь, подумала Тамара, а говорить продолжала ласково:
— Пойми меня, Варенька, и не осуди. Я ведь не к нему ехала на свидание. Это просто судьба, фатум— Вот бывает же так: случайно встретились в трамвае, поздоровались, конечно, и целый вечер пробыли вместе… Однако он от меня теперь не уйдет. Ты извини, пожалуйста, тебе больно, я знаю… Нет, нет, не перебивай меня, я скажу как честный человек, — горячилась Тамара. Ей не нравилась добродушная усмешка Вари, — Видишь ли, я так понимаю: счастье каждый сам себе добывает… А Белочкин — это счастье! И ты мне лучше не мешай… Ты меня еще плохо знаешь!
«Действительно я еще её мало знаю, — подумала Варя. — Грозит, предупреждает… Распоясалась девица!» Вслух Варя сказала:
— Мне твой Белочкин совершенно не нравится. И зря ты передо мной порох тратишь. Спокойной ночи. — И Варя плотнеё накрылась одеялом.
Лев Михайлович Белочкин, а попросту Лева (как все звали его в цехе) работал на заводе сменным инженером. Он участвовал в драмкружке, где играл всегда трагические роли, пел небольшим, но приятным голоском грустные романсы. Многие девушки думали, что в его жизни произошло что-то тяжелое и он очень нуждается в утешении.
Однажды Белочкин пригласил Варю провести с ним вечер. Варя согласилась. В разговоре он жаловался на одиночество, тоску, сожалел, что не удалось устроить личную жизнь:
— Сначала я не любил, меня любили… Потом наоборот… И вот я одинок, Варенька…
Варя сочувственно вслушивалась в его журчащий голос и заглядывала в темные глаза под надвинутыми полями шляпы, думая о том, почему это в цехе Лева слывет пустым щеголем, хотя как инженер он не на плохом счету.
Дома Варя села за дневнник — записать впечатления дня и… написала письмо матери о Леве. «Мама, я, кажется, могу влюбиться..» Как потом она стыдилась этого письма! И вот сегодня Тамара снова напомнила о Белочкине…
«Никак, ревновать вздумала» глупая. Ну и на здоровье», — усмехнулась Варя и повернулась к стене. Не было ни с ял, ни желания разуверять Тамару.
В Москву на завод Варя Жданова приехала три года назад. Дом, в котором до войны жил отец и куда она приезжала из провинции на каникулы, погиб от бомбы, и ей предложили поселиться в общежитии. Девушка с готовностью согласилась: ей очень хотелось начать самостоятельную жизнь.
В бюро пропусков Варе выписали разовый пропуск. Когда-то, давно, она ходила по заводу с отцом, держась за его руку, и ей запомнились бесконечные шеренги разнообразных станков со множеством проводов, подъемные краны, величественно проплывающие над головэй, электрокары с готовой продукцией, грузовики и над всем этим высокий стеклянный потолок, сквозь который заглядывало в цех солнечное небо, дробясь и отражаясь тысячекратно в блестящих шлифованных деталях станков.
Варя плохо слышала, что объяснял ей тогда отец. Из-за непривычного постоянного шума у неё разболелась голова, но все-таки ей не хотелось уходить с завода.
Сейчас цехи стали как будто меньше и теснеё: появилось много новых сложных станков. Завод разросся в ширину 'за счет дополнительных помещений, построенных уже после войны. С горделивым чувством в дуле Варя долго ходила из цеха в цех, прежде чем попала в главный коридор к выходу. Завод, оказывается, стал до того огромен, что в нем можно заблудиться! И Варя задумывалась о том дне, когда она пройдет тут не робеющим новичком, а кадровым рабочим, в спецовке, с инструментом в руках и повесит свою табельную марку!
Варю, как она и мечтала, поставили к станку, дав в учителя старого рабочего. Целые штабели готовых блестящих подшипниковых колец разных типов стояли на оцинкованном столе, в ящиках и просто на палу рядом со станком. Скоро, скоро эти кольца разлетятся и разбегутся по всей стране!
— Все, что в движении, все на наших подшипниках: и автомобиль, и корабль, и самолет! — с гордостью объяснял Варе мастер. — Вот только насчет земного шара утверждать не берусь, на каких он подшипниках вертится. Впрочем, должно быть, на наших, раз ему износу нет!
А в конце дня старый рабочий заметил:
— О, да ты бойка в работе!
Они вместе пошли в столовую, и мастер угощал Варю на свои талоны компотом из свеклы.
— Что новичок? — бесцеремонно разглядывая Варю, спросила у мастера белокурая высокая девушка. — Сима Кулакова! — тут же отрекомендовалась она Варе, крепко, до боли, пожав её руку.
— Вот и товарка тебе, — сказал мастер. — Тоже мою школу прошла, смышленая!
Сима, узнав от Вари, что поселилась она в общежитии, пригласила её перейти к ней в комнату. Варя, сомневавшаяся, как её примут, где поселят, с радостью отозвалась на приглашение.
В комнате с Симой жила и Тамара Комова.
— Ого, в нашем полку прибыло! — дружелюбно встретила она Варю.
Тамара все опасалась, как бы к ним не поселили по- жилую женщину.
— Знакомься, значит, располагайся, — напутствовала Сима, убегая куда-то. — Томка, помоги ей!
Тамара быстро познакомилась с новой квартиранткой. Не прошло и часу, как она рассказала ей о своей жизни: мать с младшим братом в колхозе под Смоленском, сестра здесь, в Москве. На завод Тамара поступила с надеждой, что тут скореё, чем где-либо, можно получить комнату. В цех она не пошла: там ей показалось трудно.
— Работаю покуда в конторе, а потом посмотрю, — закончила Тамара.
Варя принялась уговаривать её перейти на станок — вместе бы работали.
— Ну нет, подожду, — отнекивалась Тамара. — Дай присмотреться.
Видя девушек часто вместе в цехе, их привыкли очи- тать подругами.
Вскоре, по совету комсомольской организации, Варя пошла учиться в ремесленное училище при заводе. «Это, мама, первая ступень по пути к высокому званию инженера», — написала Варя матери, не сомневаясь, что мать одобрит её поступок.
Тамара была другого мнения об учебе.
— Два года! Очень-то надо! — с презрением говорила она. — Я поучусь на курсах и догоню тебя.
— А я хочу учиться серьезно, — возражала ВаряГ
Тамара, как и обещала, окончила краткосрочные курсы наладчиков и перешла работать на станок.
Однажды в выходной они все слушали по заводскому радио выступление девушки-комсомолки из соседнего цеха. «Моя личная пятилетка» назывался её доклад.
Тамара слушала выступление, лежа на кровати положив руки под голову.
Подумать только, сказала она, обращаясь к Варе с Симой, — теперь этой девчонке не жизнь, а масленица: авторитет обеспечен, все па работе к её услугам, деньги лопатой гребет…
Почему ты так думаешь? — спросила в недоумении Варя. — А по-моему, ей сейчас нелегко, ведь такая ответственность, весь завод следит…
— Так и не так, — снисходительно улыбаясь, возразила Тамара, — Соображай: ведь она от целого коллектива выступала! Хотят не хотят, а помогать придется.
Сима, приподняв с подушки свою белокурую кудлатую голову, даже свистнула.
— Крепкую платформу подвела! С кем ты толкуешь, Варя? Разве не видишь — она о сладком пироге печется!
На следующий день, в обеденный перерыв, Тамара, ничего не объяснив подругам, бегала в комитет комсомола и к начальнику цеха.
«О чем она хлопочет?»— недоумевала Варя.
В конце смены Тамара опять ушла куда-то и заявилась в общежитие лишь под вечер. Не раздеваясь, она опустилась на табуретку и оглядела комнату. Она посмотрела на свою постель, которая ничем не отличалась от других: то же казенное серое одеяло, подушка блином-
— В первую получку — плюшевое одеяло, это раз, — проговорила она, загибая указательный палец, — во вторую…
Варя перебила её:
— Откуда ты сегодня такая?
— Ах да, поздравь меня, Варюша: я получила разрешение на создание бригады, а Лева Белочкин уже выделил станки, те, что за колоннами, знаешь?
— Бригаду? Тебе? — вырвалось у Вари. «Вот почему Комова сегодня так разбегалась», — догадалась она.
— А что, думаешь, не справлюсь?
— Я не о том. Справишься, конечно, станки за колоннами рассчитаны на изготовление несложного типа колец, на них обычно работают одни ремесленники, — в простоте душевной сказала Варя.
— Ну, знаешь, — заносчиво произнесла Тамара, — труд везде — труд. Священный в нашей Советской стране! Не хочешь — твое дело, а я наметила тебя в бригаду, ну и Симку, раз живем вместе, и Мусю Цветаеву. Подумай… Нет, ты странная, — сердито выговорила Тамара, натирая на ночь лицо кремом. — «Простой тип, ремесленники работают!» Ремесленники — квалифицированные рабочие! Да что я тебя уговариваю: сама училась, знаешь В ТНБ сказали, расценки на эти кольца те же…
Варя слушала Тамару, невольно хмурясь. «Станки обычные, каких много в цехе, но не в станках в конце концов дело. А вот не нравятся мне её разговоры, — думала Варя. — Плюшевое одеяло, наряды… О том ли сейчас мечтать. Как работать будем, вот важно… Что ж, посмотрю, уйти никогда не поздно», — решила она.
Потом, когда их бригаду ставили в пример и хвалили, Варе было неприятно, словно она участвовала в каком-то обмане. Но с Тамарой теперь было трудно говорить об этом.
— Чего ты чочешь? Руководить бригадой? — сердилась она. — Разве у нас мало поковки и резцов, и это. когда у других перебои? Или плохо зарабатываете?
— Не учишься ты, Тамара, вот что плохо. Переведут на другой тип колец, и тебе не справиться с наладкой…
— Не каркай, ворона! — сказала раздраженно Тамара, но тут же, спохватившись, просила — Да разве я против, Варенька? Давай организуй, будем учиться. С той недели и начнем. Ну, целуй меня в щеку — и мир!
Мир водворился, а жизнь в бригаде по-прежнему шла самотеком. Приход в цех ремесленников на практику положил конец всему этому мнимому благополучию. Тамаре пришлось уйти со своих обжитых станков на другие, где, кроме известных ей резцов, к которым она уже применилась, был чистовой, фасочный, наносящий на стенку кольца окончательный блестящий ободок.
Тамара, как и ожидала Варя, не справлялась с этим новым резцом. Фаски на кольцах получались уродливые: то чересчур большие, то маленькие. Это, правда, не было еще окончательным браком, но кольцо приходилось перетачивать заново — лишняя работа Варя дивилась в душе: «До чего же неспособная эта Тамара пора бы научиться ставить резец!..»
Обычно, испортив несколько колец, Тамара с независимым видом подходила к ней:
— Ах проклятущий резец. Поди, дорогая, утихомирь его!
Варя, работая станочником, не всегда быстро могла откликаться на зов бригадира: в результате станки простаивали, а сменщику Коле Субботину, с которым они соревновались, сдавали их разлаженными.
— Ничего, на то он и влюбленный, все стерпит! — не стеснялась хвастаться Тамара, правда лишь в кругу тех, кто восхищался её деловыми качествами.
И Коля действительно все терпел.
В понедельник, после работы, Варя преднамеренно задержалась дольше всех в раздевалке, а затем спустилась в цех к станкам Субботина, стараясь остаться незамеченной. Но Коле сейчас было не до неё и не до кого бы то либо. Сердито-сосредоточенный, весь перепачканный в тавоте, он возился у первой пары. Прошло всего сорок пять минут дневной смены, а у него уже вышли из строя все резцы. — Варя определила это сразу, как только подошла ближе. Четыре других станка могли тоже каждую секунду выйти из строя, судя по размерам колец, которые с особой тщательностью проверяла на приборе контролер.
— Ну и ну!.. — ужаснулась Варя, решив бежать наверх за спецовкой, чтобы помочь Коле в наладке, хотя вся кипела негодованием.
— Ты что тут делаешь, почему домой не ушла? — спросил, увидев Варю, Волков. — И сердитая какая…
— Рассердиться… на дружка твоего. Советую полюбоваться, как он нам план заваливает.
— А ну, пошли! — отрывисто произнес Волков, вероятно догадываясь, что имеёт в виду Варя.
— Здравствуй, Николай. Со станками никак запарился, помочь? — проговорил Толя, незаметно подмигивая Варе — Ай-я-яй, вот не ожидал!..
Субботин вздрогнул, выпрямился и, не глядя в глаза другу, сказал невнятно:
— Да вот, копаюсь… Ничего, справлюсь как-нибудь.
— Ведь не впервой так, Варенька, заговорила, подступая, пожилая, полная станочница в клеёнчатом черном фартуке. — Тамарка совсем задурила парню голову, полсмены налаживает после неё. А работать когда? Нет, не по совести поступает Комова, а Николай зря спускает ей.
— Замолчи, прошу! Комова тут ни при чем… И вообще это мое личное дело! — раздраженно прикрикнул на станочницу Субботин.
Варя от удивления, не удержавшись, покачала головой:
— Ничего себе — личное дело!.. Коля, да ты что?.
Субботин перебил её:
— Ребята, честное комсомольское, разобьюсь, а норму дам, несмотря на задержку! — сказал он с жаром. — Не верите?
— Верим, ты наладчик хороший, — отозвался Волков. — Только не маловато ли одной нормы, вот что мы думаем… Правильно я говорю, Варя?
Коля мучительно, до слез, покраснел, и Варе вдруг стало стыдно за него: до чего довел себя человек! Но и Тамарку она ни за что теперь не оставит в покое.
Назавтра Варя сказала Комовой:
— Вот что, Тамара, на днях я решила идти в коми-' тет комсомола… и пойду! Опять Коле Субботину станки сдали разлаженными. Так нельзя, необходимо предпринять что-то…
— Ни я, ни ты никуда не пойдем, — нахмурясь, приговорила Тамара. — Подруга, тоже!
— Я пойду, я не могу не идти, — убежденно возразила Варя.
— А я говорю, не пойдешь! — перебила её Тамара. — Совесть у тебя нечиста. Не можешь простить мне Белочкина. Я все открою!
— Белочкина? Ну, это ты брось! — воскликнула Варя. — Неправда это, ты знаешь!
Они стояли внизу в коридоре, разделяющим завод надвое. Здесь было сумрачно, а в раскрытые ворога, продуваемые сквозняком, то и дело проезжали грузовики. Варе на минуту показалось, что она заблудилась где-то в незнакомом переулке, и ей стало не по себе. Тамара, заметив на её лице испуг, торжествующе сказала:
— Давай-ка, девочка, на мировую, чем выносить сор из избы…
Варя оттолкнула руку Тамары, повернулась и, забыв что она в одной спецовке, пошла по коридору к выходу!
«Кого подругой называла? — лихорадочно думала Варя. — Как же, бригадир стахановской комсомольской бригады, прославленная Тамара Комова! С одним резцом справиться не может… А теперь командует, грозит, лишь бы у сладкого пирога быть, как говорит Сима. В комитет комсомола надо идти немедленно, а то еще, чего доброго, Комова подумает, что я испугалась».
Варя представила себе внимательные, умные глаза Бориса Шарова, и у неё мурашки заходили по спине. «Скажу все начистоту: предпочитала, Борис, худой мир доброй ссоре, мечтала даже перевоспитать её…»
В коридорах было уже пусто, отработавшая смена ушла, и только уборщицы, посыпав пол мокрыми опилками, шли со швабрами в ряд, как на сенокосе. Шарова не оказалось в комитете комсомола.
«Ну, значит, не судьба сегодня», — решила с облегчением Варя и вместо того, чтобы в свободный от учебы вечер зайти в читальню позаниматься, пошла домой, очень расстроенная объяснением с Комовой. Она ждала от неё всего: упреков, возражений, но не такого бесстыдства.
В комнате было не топлено и не прибрано. Сима Кулакова как пришла с работы в пальто и сапогах, так и завалилась на чровать читать какой-то растрепанный, без начала и конца роман.
— А, это ты, — буркнула она Варе, не отрываясь от книги.
Варя заметила, что и руки у Симы были в перчатках.
— Подай-ка закурить, — показала Сима на пачку «Бокса» на столе. Варя покорно и молча подала. Сима метнула на неё полный любопытства взгляд: «Что такое, какой-нибудь новый подход?»— спросили её глаза.
Варя обычно стыдила Симу за курение, прятала от неё папиросы. Сима хвастливо оправдывалась, что она в прошлом, когда отец был на фронте, а мать умерла, почти беспризорничала и что с неё многого спрашивать нельзя. «Наверно, из детдомов бегала, ужиться ни с кем не могла, — часто упрекала её Варя. Нашла чем похвастаться!»
— Что случилось? — спросила, не выдержав, Симч, откладывая книгу. — Уж не с мамой ли что? Письмо получила?
— Нет, — сказала Варя, сидя на кровати в унылой позе, тоже не раздеваясь.
«Вот ведь, оказывается, и друга настоящего у меня нет, поговорить не с кем, — думала Варя. — С Симой — не поймет, пожалуй, хотя и не любит Тамару. Несерьёзная, танцы одни на уме. Читает вечно ерунду и где достает только? Прошу: брось курить, так нет!..»
Сима вскочила с кровати, оттолкнула с грохотом ногой табуретку в угол и несколько раз обежала вокруг стола, надеясь погреться.
— Лентяйка Тамарка, никогда печки не топила, её ведь очередь. Варя, перестань глядеть на меня такими глазами, слышишь? — крикнула она. — Обидел тебя кто, что ли? Да скажи же! Я за дочь Марьи Николаевны и подраться могу…
«Вот у неё весь разговор; подраться», — с укором подумала Варя.
— Нет, ничего. Я просто не совсем здорова.
— Тогда ложись, — приказала Сима и, навалив на Варю всю одежду с вешалки, чертыхаясь, побежала в сарай за дровами.
Тамара пришла поздно. Сима, думая, что Варя спит, остерегалась говорить громко, только шипела на неё. Варя с чувством неприязни незаметно из-под одеяла наблюдала за Комовой, как она медленно раздевалась, долго причесывалась перед своим овальным зеркалом с ручкой. Затем, сняв замок с тумбочки, села есть.
Сима, завивая на ночь бумажками свои слегка намоченные волосы, покосилась на Тамару и громким шепотом заметила:
— И эту вонючую рыбу запираешь? Ах ты, жадина…
Крепкая на сон Сима быстро уснула, а Тамара, подойдя к Вариной постели, тронула девушку за плечо:
— Ты не спишь? Поговорить надо. В последней раз, — добавила она, придвигая стул и усаживаясь.
— Я думаю, нам говорить не о чем, — отозвалась Варя.
— Варенька, ты не сердись, — заискивающе сказала Тамара — Я погорячилась давеча в цехе. Ну, извини меня.
Все-таки мы с тобой дружили и дружить будем что нам мешает?
— Нет, Тамара, дружбы у нас с тобой не получилось и не получится, возразила Варя, в волнении приподнимаясь с подушки. — Мы по-разному понимаем дружбу. По-твоему, если дружишь — значит, сор из избы не выноси, так ты говоришь? По-комсомольски это? Нет, так комсомольцы не поступают. Они правды не боятся, а ты боишься!
— Значит, пойдешь на меня ябедничать Борису Шарову? грубо спросила Тамара. — Смотри покаешься!
«Ну, вот и все, завтра же попрошусь в другую бригаду, — размышляла Варя. — Хорошо бы все же с Симой в другое общежитие переселиться. Видеть Тамарку не могу!»
А Тамара взяла бумагу, чернила, села за стол писать что-то. Ноздри её вздернутого носа раздувались, щеки алели пятнами, перо так и скрипело по бумаге, разбрызгивая чернила.
«Заявление, наверное, пишет на меня, вперед забежать хочет, жалуется, — предположила Варя. — Ну и пусть: Москва слезам не верит!»