— От той подмоги пришлось отойти в гавань — под заслон крепостных батарей…
— Союзники ведь. Может, все же купцы? — Командор улыб нулся недоуменно, даже сконфуженно.
Петр не ответил. Помолчав, приказал Ягужинскому выйти в море на фрегате и проведать, с каким намерением пожаловали союзники. Генерал-адъютант прошелестел по ковру — полубегом бросился из каюты. Змаевич продолжал вопросительно смотреть. Царь заговорил:
— Кто их зпает? Честь у них, что одежда, — легко скидает– ся. А купец ихний — солдата похлеще при оказии. Ненадежны они в дружбе и весьма завистливы.
Вдоль переборки каюты послышались скребущие, будто крадущиеся шаги. Петр, ухмыляясь, потянулся к светильнику, хотел потушить. Но в дверь уже вежливо стучали. Царь проскрипел Змаевичу шепотом:
— Опять этот надоеда Рой Дженкинс! По пути в Лондон за несли его черти в Ревель — и вот набивает оскому визитами. Скользок, каналья!
Получив дозволение, дипломат долго скрипел дверью и не мог войти — каюту сильно качало. Петр, морщась, поднялся встретить, но Дженкинс уже входил на нетвердых ногах. Жалко улыбаясь, держался рукой за плывущий косяк.
— Я зашел проститься, — вкрадчиво начал посланник, бы стренько прилипая к указанному креслу. — Хочу также спро сить ваше величество, не угодно ли передать что-либо моему королю?
— Моему любезному другу? Передам! Пошто шлет сюда бо евые корабли под видом торговых?'
— Видите ли, ваше величество… Цель их прибытия, думаю, не расходится с политикой Великобритании, принципы коей неизменны, как течение времени… Но я догадываюсь, — дип ломат витийствовал свистящим простуженным горлом, — дело в том… Не кажется ли вам, ваше величество, — превращение Швеции в миролюбивое государство тянется уж очень долго? И не оттого ли, что Россия слишком много желает получить от Карла XII?
Петр уставился тяжелым остановившимся взглядом, словно окатил ледяной водой. Дженкинс невольно опустил глаза.
— Ваше величество! — опередил дипломат вскинувшегося
царя. — Не все в моей власти! — Сожаление разыграл отменно, покачал головой.
Петр понимающе-разочарованно кивнул. Скрывая желчную улыбку, поправил тяжелые кольца густых волос. Некоторое время не слушал воркотню Дженкинса.
— …есть прожект об учреждении посреднического суда, ко им можно замирить вас со Швецией… Вы хотите вернуть про винции, шведы их не отдают. Так войне не будет конца. Суд же вынес бы медиацию: условия мира, полезные для всех го сударств-интересантов, торгующих на северных морях…
— Игра втемную! Все будет тогда по мало скрытой воле Ан глии — какая тут медиация? А как же наш досельный навеч– ный договор, коли за суд взялись? — Скулы царя, туго обтя нутые смуглой кожей, зарозовели.
— Ваше величество! —на лице дипломата застыла полос ка горячей улыбки. — Я вам скажу простую, как хлеб, прав ду… Великобритания еще не связывала себя навечно ни с кем и пи с чем… Это — откровение, за подобное головы скатывают ся с плах… К тому же у нас нет точных обязательств по трак тату о Северном союзе…
Петр встал — заслонил светильник. .Резко обозначился чеканный профиль лица. В возмущенном голосе пробился гортанный клекот.
— Точных, верно, не было.! От оных вы ужом ускользнули! Набатно раскатилась волна, сотрясая фрегат, — затрещали
снасти. Слышно было, как с палубы по бортам с плещущим гулом потекла вода. Светильник качнулся — резкий профил?» лица Петра расплылся, заходил черной тенью по степе. Царь продолжил:
— Вот что! Было время, когда я предлагал шведскому сена ту умеренные претензии. Тогда я хотел возвращения только Ингрии, Эстляндии и Выборга. Но вольнолюбивые шведы, не знаю, но чьему совету, — Петр сделал многозначительную пау зу, — на то не согласились. Теперь же, пусть хоть вся Европа запоет вслед за вами — я от своих требований ни на шаг но отступлюсь!
— Ах, ваше величество! — искушенный в лицемерии дип ломат не справился с волнением. — Вы изнуряете нас своей гордой твердостью. И разрешите заметить — у вас очень мни тельный нрав.
— Ладно уж! Расстанемся по-нашему. Дабы вас сырым вет ром еще больше не продуло.
— Избавьте, ваше величество!
— Нет, нет! Непременно! А то вам пути не будет… да и ме ня обидите. — Плеснул в чарки водки, с шутливой грозностью поднес. — Лечебный дигет — от простуды!
Дженкинс мучительно выпил, закашлялся. Уходить не спешил. Оказалось, ждал не зря. Появился Ягужинский, весь мокрый, с пакетом в руках. Генерал-адъютант вопросительно молчал — было слышно, как с его одежд канала вода.
— Читай! — Из-под вздыбленных бровей Петр метнул сокру шающий взгляд. — Не мне — я с адмиралом Норрисом не пе реписчик. Ему читай! — он ткнул локтем в сторону Дженкип– са, — дабы уразумел, зачем здесь появился британский флот. Ягужинский засветился внутренним смехом. Скользнул по горько-кислой физиономии англичанина и с треском разорвал пакет — без почтения, небрежно.
— Так… вначале неподобающее государю приветствие… Вот дело… «Я имел честь принять вашего царского величества ми нистра сэра Ягужинского и был уведомлен, что вы не желаете ссоры между вашим величеством и моим августейшим королем. Позвольте заверить — я прибыл с эскадрой в Балтийское море исключительно для протекции английского купечества от швед ского г пиратства и защиты нашей древней дружбы. Искренне ваш — адмирал Ян Норрис».
— Ну как, ваше величество? — Дженкинс ласково замор гал, г— Надеюсь, теперь не осталось сомнений? Адмирал Нор рис, как видите, — рыцарь!
— Оставляю сие писание безответным, поскольку оно не от самого короля, — под черными бровями Петра медленно стыл блеск зрачков. — Счастливого плавания, мистер Дженкинс.
Прощание было подчеркнуто сухим и холодным — царь не ответил на поклон, не послал Ягужинского проводить. Дипломат с трудом одолел путь до дверей: ноги неуверенно танцевали на плывущем полу. Генерал-адъютант откровенно насмехался. Петр подошел к квадратному люку — долго вслушивался в гул ветра и воды.
— Шторм не утихает, — осторожно заметил Ягужинский.
— Зови, Павлуша, командора Змаевича, — думал о чем-то своем Петр, раскуривая трубку. — И лисий хвост, и волчьи зу бы видны! Что за глупая дипломатия?.. И невыгодно, и срам!
— Так, значит, галеры в опасности? — спросил Петр. И до бавил резко, язвительно: —Ахтительные авантажи! Благо дар ствую Апраксина за вести!
У Петра сильно разболелась голова — ломило затылок, тупая боль сжимала виски и лоб. Перед глазами качалась красная паутина.
<— Понеже мне отсюда ничего не видно, я на Гангут прибуду самолично. Отплываем на бригантине «Принцесса» сегодня же, сейчас, пока темно.
— Ваше величество! — вскричал Ягужинский, молитвенно поднимая руки. — Вы рискуете жизнью! В такую погоду!..
Петр помолчал, только глянул как-то необычно. Сказал строго и собранно, но тихо, разбитым голосом:
— Писем на мое имя не принимай. Впрочем, смотри и решай все своим умом. Где я — строгий секрет… — И уже весь в ве– ведомой радости глянул на Змаевича: — Поплыли!
Ягужинский скачками бросился на палубу. Сквозь разбойничий свист ветра донеслись его команды.
Шторм порывисто стонал в снастях. Закипающая вода ревела и металась по палубе пенными языками. Раскачиваясь, трещали и скрипели мачты. Гулко хлопало полотнище сорванного паруса. Высоко на спины разъяренных волн вползала и отвесно падала резная корма, мерно погромыхивала якорная цепь. Близкого берега не было видно — все утонуло в мутной бурлящей темноте.,,
Сколько раз возносилось солнце и западало в зеленый убор лесов Богемии — не считал.
Жалкий трус с ликующим сердцем, зарывшись в полутьму летящей кареты, Алексей не по-царски суетливо обнимал Ефросинью. Все было позади: исходящая пушечным гулом Россия, бешеная постройка кораблей, его пустоцветная жизнь при дворе.
За окном в тусклом тлеющем свете плыло серебряное от рос утро, широким шагом пробегали золотистые сосновые стволы, стекленела лазурь. Рядом грешно и нежно смотрела голубыми глазами дева, лепетала, просветленная и счастливая:
— Все в народе говорят: как де будет на царстве наш госу дарь царевич Алексей Петрович, тогда де государь наш царь Петр убирайся и прочие с ним голощекие вон! Он, царевич, душой о старине горит — богоискательный он человек!..
Держателям вирцгаузов Алексей выдавал себя то за польского полковника Кременецкого, то за купца русской армии, то за тайного советника Посольского приказа. Но ему казалось, что лакеи, фурманы, ландкучера, почтмейстеры — все знают, что он русский царевич и бежит от отца в Вену.
Та сила страха, которая ранее цепко удерживала возле отца, теперь гнала от него. И он, так давно бежавший в душе, теперь бежал во сне от вскормившей его земли. Бежал безудержно — позади мерещилась погоня. Грохот колес казался приглушенным разноголосьем мушкетных выстрелов. На экстрапочтах щедро сыпал отцовскими деньгами, наспех ел, и лучшие кони уносили его во весь опор все дальше и дальше — и днем и ночью…
Фурман, седой и взъерошенный, страшный в своей нелюдской худобе, просунулся в окошечко и что-то крикнул. Царевич понял, когда, взглянув вперед, увидел развилку дорог.
— Вена! Вена! На Вену!