Фурман сильно потянул вожжи волосатой ручищей. Кони резко повернули в сторону — и карета с грохотом опрокину лась в глубокую канаву. Со звоном посыпались стекла, от летело и покатилось колесо. С храпом и ржанием вздыбились лошади…
Царевич вскочил, заходил по спальне — бледный, потерянный — как лунатик.
Всю ночь бригантина «Принцесса» пересекала Финский залив. Форштевень часто зарывался в гребни валов. За борт по– сносило лодки, бухты канатов, смыло трох матросов. Под утро, разбивая в огцепья поручни, рухнула грот-мачта. Под вольным разгулом ветра пушечным гулом хлопали паруса. Возле берегов Финляндии бригантину понесло к отмели, где белой гривой неистово колотился прибой.
Петр, в ночной рубашке, босой, с красными от спа глазами, выскочил на палубу, свирепо закричал растерявшзмуся капитану:
— Бом-кливера ставить! Фор-стеньга-стакселя ставить! Три селя!.,
Матросы справились быстро. Бригантина задрожала, накренилась, залопотала парусами. Петр, насупясь, глядел суженными глазами, молчал.
«Принцесса» медленпо стала отваливать от берега, где в громовых раскатах каталась крупная галька.
На второй день к вечеру море погрузилось в лиловые сумерки. По пебу медленно рассыпался свет молодых звезд.
Лишь поздней ночью Петр высадился в бухте Тверминне, где стоял русский галерный флот.
В адмиральском шатре, раскинутом под навесом скалы, Петр и Змаевич выотали свои одежды прямо на хивинский ковер. Апраксин, от спешки пелепо одетый — в исподнем, но в парике, развел руками, запричитал:
— Воистину чудо, что не потонули! Нептун спас! Ах ты господи! Примите по чарке водки — простуду вышибет.
Генерал-адмирал из темного угла достал розовый графинчик, отлил против свечи, степенно поднес два серебряных стаканчика, огурчики, маковый крендель.
— Понимаешь, Матвеич, • к Твермппскому баю на бриганти не пикак нельзя было подойти, — будничным голосом говорил Петр. — Да и лодка текла… Хорошо еще, нас ударило о пе сок, а то плавать бы нам сейчас стерлядками.
— Лихо было! — покивал головой Змаевич, вздрагивая от . холода. — Но добрались, черт возьми! Может, и Нептун по мог, да паш государь тоже не плошал.
— Зови генералов, Матвеич, не мешкай. И так в отписках дело проволочил.
— Государь! — Генерал-адмирал широко развел руки, веки его заметно дрожали. — Подсушиться бы сперва, ей-ей про студу схватить легко.
— Военный совет со мной будет, а не с моим видом! Апраксин выглянул из шатра, помахал рукой. Голицын и Вейде, стоявшие в ожидании, тотчас вошли..
Петр встретил их молча. Лидо непроницаемо — не поймешь: не то сердит, не то притворно весел.
Полуодетый царь смутил — таким еще не видали, — не знали, куда девать глаза.
— Ну как вам живется, господа генералы? — справился царь, выпучивая взгляд.
— На беды не жалуемся, ваше величество, — учтиво улыб нулся Голицын — князь, вельможа по роду и обхождению. — Неприятеля стережем да и копфузию ему исподволь готовим. Погода военным делам сподручная. Теплынь, благодать. Как под Москвой-матушкой в конце лета.
— Швед поставил капкан, но и сам стреножен позицией, — подхватил долговязый Вейде.
— Значит, Ватранг сам себя стреножил? — недоверчиво и затаенно-зло покосился Петр, снимая куртку: в шатре стано вилось жарко. — Уж больно добычливо выходит! А мне сдает ся — русский флот остановлен шведами без единого пушечно го выстрела! Скоро вся Европа будет смеяться!
— Никак пет, ваше величество! — глуповато выпалил Вей де, конфузясь от недовольства Петра. — Все не так!
— Тогда похвально весьма, — Петр не смотрел — до вре мени прятал гнев: сердиться было некогда.
. Вейде смущенно передернул плечами, забегал глазами с Апраксина на Змаевича и опять на Петра — пугался и недоумевал.
Попыхивая трубкой, Петр растопыренной ладонью указал па стулья вокруг походного стола. Входившие усаживались молча. Вейде, успокаиваясь, коротко коснулся висков. Петр не торопясь, в который раз высекал кресалом искру. Молчал, подрагивая ногой, еле заметно улыбался своим мыслям. Раскуривал отсыревшую трубку необычно долго. Ждал, не глядя, пока садились генералы, бригадиры и командоры. Яков Бакаев юркнул к Змаевичу и незаметно пожал его руку: па– конец-то опять встретились!
Петр медленно поднялся, обвел всех свечой, словно каждого видел впервые. Из трубки дымом пушечного выстрела поползло густое облако.
— Ну-с, любезные генералы, бригадиры и капитаны! Изволь те советы давать — как без конфуза уйти от столь стыдного стояния? А тебе, Змаевич, — повернулся грозно и зло, — ве лю всякое мнение брать на письмо, дабы потом никто не ска зал, что иначе мыслил.
Быстро достав из канцелярского ларчика нефритовую чернильницу, капитан-командор изготовился писать.
— Так как же, любезные мои? — Петр каждому норовил заглянуть в глаза. — Федор Матвеич, для бога, придется тебе молвить первому, — и сразу тверже, жестче, — думать и го ворить надлежит с поспешностью, для чего велю ставить песоч ные часы.
Генерал-адмирал, поправляя наспех накинутый мундир, поднялся необычно легко и медленно заскользил пальцем по разостланной карте. Подняв голову, обмяк лицом, начал глухо, с остановками:
— С генералом Вейде, дабы лишне праздным не быть, я сам ходил на рекогносцировку. Подошли мы на малой скампавее к самому носу Гангута — были от оного примерно в миле. Видели воочию неприятельский флот в пятнадцать линейных кораблей, два бомбардирских судна, один прам и восемь галер. Сколько провиантских судов и чухонских лайб — подлинно яе рассмотрели. Посему, весьма желая пройти в Абоские шхеры с галерным флотом, почитаю то превеликою трудностью, ежели консилий не постановит произвести диверсию корабельной эскадрой.
— Не постановит, — сухо отрезал Петр и посмотрел страш но, отчаянло — как из омута.
— Тогда разве что, сверх чаяния, — голос повысил, зады шал чаще, — повелишь идти большим морем — в обход не приятельской линии. О том давно думаю. Но и то, ежели шти ля не будет, учинить зело опасно, — закончил Апраксин и вытер платком вспотевший лоб.
На лицо Петра легло напряженное, слегка ожидающее выражение. Безмерная усталость, недовольство и надрыв делали его взгляд отталкивающим и тяжелым.
— Я считаю, — молодцевато подхватился Вейде, — и при тихой погоде большим морем идти нельзя, поскольку у шведов тоже есть гребные суда. Нас могут перехватить и в штиль. Не исключена и буксировка фрегатов на пушечный выстрел…
— Стало быть, — с глухой злобой произнес Петр, — нам остается прятаться в Тверминском бае, как глухарям на токо вище. — Взглядом посадил Вейде, словно прижал к месту. — Михайло Голицын! При столь великих наговоренных трудно стях твой войсковой опыт был бы весьма кстати. Что скажешь, князь?
— Вспомни, князь, как мы с тобой, начав с потешных пол ков, до шляхетских воинских хитростей одной русской смекал кой доходили! Вспомни, как ты славно командовал под Пол тавой! — Петр сильно затянулся и пустил через стол длинную струю дыма.— Неужто Гангут — орешек покрепче?
— Не крепче, государь! — отозвался Голицын, краснея от похвалы.
— Неужто, раздобрев, надев звезды и ленты, мы стали ме нее храбры и не столь искусны в воинской доблести?
— Нет, государь, — князь выдержал испытующий взгляд царя. — И на сей случай смекалка найдется, — пятериком поставил руку на карту. 4 — А не устроить ли нам по берегу Гангутского плеса батареи и транжемеиты? Орудийным огнем можно отогнать шведов в море и самим прорваться вдоль бе рега, хотя бы и с частью галер…
— Вот, чай, первый резон, над коим можно мыслить.
— Полагаю, это не лучший резон, — генерал-адмирал за смотрелся на струйку песка, опять начавшую течь в перевернутой Змаевичем колбе. — Начальнику арьергарда недостаточно ясны здешние грунты. Строить батареи и транжементы было легко в Азовских степях. А тут камень, скалы — чем их взять? К тому же нет верности, что ядрами отгоним корабли. Да и Ватранг спать не будет, под его пушками много не настроишь.
— Извини, Федор Матвеич, какая была диспозиция на уме, такую и выложил.
Вейде, виновато глянув на царя, вырос во весь свой огромный рост. Просыпая пудру с буклей парика, сказал робея:
— Дозволь, государь, у меня три особливых плана.
— Три? — недоверчиво переспросил Петр. Разрешил благо душно, налегая на стол острыми локтями: — Выкладывай, что за планы? Нам бы и одного по бедности хватило.
— Первый, — подбодренный Вейде загнул мизинец, — издать, пока у неприятеля кончится пресная вода, — тогда он сам уйдет.