Караульный, стоявший у будки возле мостика, перекинутого через ров, посторонился и застыл без шевеления — мушкет перед собой, нос задран, глаза вытаращены — едят царя. Петр задумчиво шагнул мимо него в ворота верфи.
Весь задворок между Адмиралтейством и берегом реки был завален корабельным лесом, бочками с ворванью, канатами, железом, щепками и мусором. У пристани приткнулись старые суда, швы у них заново конопатились и просмаливались. От огромных котлов несло гарью, черной густой копотью. Пахло дымом, свежерубленным деревом, ноздри щекотал горьковатый дух окалины.
Галера, готовая для спуска, высилась на стапелях. Плотники еще не начали выбивать стрелы — пока смазывали жиром киль и, видимо приустав, сидели на бревнах, тихо переговариваясь.
— Так, значит, Антон, стоит наняться в команду-то галер ную? — гудел басом кряжистый мужик.
— Очень даже стоит, Никола Иванович, —лукав*о отвечал ему светло-русый матрос. — Это тебе не лаптями торговать, аль ложками да свистульками.
— Оно б ничего, — суживая глаза под огромными бровями, смекал мужик.
— Куда ж лучше! — насмешливо подзадоривал матрос. — С жиру морду разнесет — почище боярской станет.
— А все ж как-то несподручно, — туговато соображал му жик. — Одна пагуба людская от той войны. Омерзла в самый корень!
— Штой-то язык у тебя, как собачий хвост, стал ходить!
— Что ж, разве то кривда? — качал головой Никола. — Един хлеб гнилой знаем да ломотой болотной крючимся. А за какие такие благодеяния?
— Смолкни, полоумный! — прошипел матрос, зажимая плотнику рот ладонью. Ткнул Николу кулаком и поспешно принялся за работу. Огляделся опасливо и похолодел — со всем рядом увидел царя.
Царь медленно шел по верфи — оглядывал доски, –уголь, ворвань. Остановился и кое-что услышал из перебранки. Гневно засопел. По загорелому лицу пошли малиновые пятна. Задумчивость слетела — взгляд стал пронизывающий, властный — с огнем. Надвинулся па Николу зеленой тучей и сверху, окидывая его огромными продолговатыми глазами, жестко спросил:
— Пошто сидишь? Ленишься?
— Я-то? — сердито отозвался мужик, разламывая краюху хлеба. — Я-то опосля трудов закусываю, а ты вот, мил че ловек, зряшным делом прохлаждаешься. Многие здесь хо дят, которые сухопутные, а тут дела корабельные…
Петр гневно, а потом уже безразлично скользнул взглядом по плотнику: что с мужика взять? Скинул полковничью куртку, остался в суконном жилете и, подойдя к галере, взялся за огромный чугунный молот.
— Ишь ты! Ладно бьет. Сразу видно — ране плотничал.
— Судно доброе, — коротко заключил он. — А вот как окрестить его — пока не ведаю. Тебя как звать, отец? — блеснул глазами Петр.
— Мепя-то? Никола. А тебе чего?
— Ну вот, так и назовем галеру — «Святой Николай», по елику ты ее срубил. Согласен, чай?
— Ишь ты] так тебе и дозволят! Да ты кто таковский?
Лучше бы дырку на шляпе-то зашил, — обиделся мужик, полагая, что его опять задирают в шутку.
Никола озорно глянул на плотников и по их лицам понял, что происходит что-то страшное. Еще не понимая, в чем дело, споткнулся на полуслове и стал внимательно разглядывать круглое с торчкастыми усиками строгое лицо. Неожиданно ахнув, он закрестился дрожащими руками и бухнулся в ноги царю.
— Ох, государь, не погуби! По скудоумию не признал!
— Ин, да ладно! Коль день– сегодня красный, то и быть по– твоему. Но впредь! — царь метнул обжигающий взгляд, — угодишь в Тайный приказ пе за. скудоумие, а за словоблу дие.
Мужик стоял ни жив на мертв: и пасть на колени страшился, коль сам государь поднял, и глаза мозолить дураком боялся — не приходилось вот так запросто перед его величеством стоять.
— Прошу дозволения, господин генерал-адмирал, поднять на форстеньге готовой галеры, названной мною «Святой Ни колай», вымпел российского флота!
— «Святой Николай»? Ну что ж… Сейчас осмотрим.
— Ну, коли готова, то можно поднять со господом!
— Поставщиков повесил? — проговорил Петр, немигающе уставясь выпуклым взглядом: — Нет? Почему?.. Доски сырые, ворвань — гниль одна! Уголь плох! Смотри, Матвеич, самого повешу на рее!
Что-то бормоча, Апраксин открыл было рот, каменея и обмякая телом. Но Петр, зло улыбнувшись, уже взмахнул рукой. На форстеньге повой галеры плеснулся флаг с белым полем и голубым Андреевским крестом.
— Вашими руками сегодня срублена галера! — звонким ясным голосом обратился Петр к мастеровым и плотникам. — Пусть же и это судно послужит во благо отечества! Громкое «ура» перекатами загуляло над Невой. Из-за штабеля досок выскочил Розенкранц, приказал плотникам стать к канатам. Сам подбежал к толстой, почти полуметровой толщины балке. Покосился на близко стоявшего царя.
Петр заблестел белозубой улыбкой, приблизился к галере и снова стремительно махнул рукой. Плотники, отталкивая бревна, рванули канаты. Датчанин, сверкнув глазами, толк нул балку на царя. Петр, радостно увлеченный, опасности не заметил. Оторопелый Никола, бросив канат, с шальной лег костью подлетел к царю, сгреб его, потянул в сторону. Огромное бревно с гулом легло на то место, где только что стоял царь.
И тут же судно тронулось с места, медленно, а потом все быстрее и быстрее заскользило по натертым ворванью стапе лям. Задымило сало. Раскидывая две высокие волны, галера шумно вошла в воду и, тотчас выровнявшись, плавно закача лась,
Музыканты протяжно заиграли на рожках. Прыгнула носовая пушечка, пыхнув дымом. Еще одна галера вступила в строй русского гребного флота.
Петр, чуть побледневший, насупленный, поднял руку и вытер мокрый лоб. Шагнул к Николе, похлопал плотника по плечу.
— Молодец! Сегодня, похоже, мы спасли друг друга…
— Ваше величество, — голосом, сползающим на сладкий ше пот, обратился датчанин. — Вопрос… Навигацкий…
— Бондари затребовали весь дуб на квасные бочки, а я не отпустил. Надо ли столько бочек? Если выход флота в море близок, тогда другое дело… А то ведь дуба не хватает на ре монт трюмов и шпангоутов…
Петр взглянул недоверчиво. Ответил гудящим густым басом: – Вопрос пе навигацкий. Когда и куда идти флоту — не дело иноземных корабелов. Что до трюмных бочек — следует справиться у генерал-адмирала Апраксина… Розенкранц низко поклонился и засеменил к выходу. Неожиданно Петр тепло улыбнулся: увидел Змаевича я Бакаева. Поняв, что оба здесь по тому же делу, что и он, царь повернулся и шагнул к секретарю. Молча взял из его деревянных рук бумагу и, справляясь о фамилиях офицеров, пробежал глазами длинный список повышения в чинах. Подошел поздравить — молча протянул узкую мозолистую ладонь. Сообщая новый должности, пожал руки — крепко, быстро. Улыбнулся, над губой поползли в стороны щеточки усов.
— Устроим шведам на море Полтаву — видать вам и адмиральские чины.,.
Увидев множество парусов на Неве, Петр распахнул окно дворца. Пахнуло сыростью, терпким духом весенней земли и немолчным шумом игристых волн.
К пристани, видневшейся невдалеке, подходил нарядный галиот — резной, с круглой кормой в цветных стеклах, с легко и изящно вынесенным вперед форштевнем.
— Кто это там маячит? — пристально вгляделся Петр.
— Английский посланник, ваше величество, — ответил Ягу– жинский. — Каждый день променад совершает до Котлина острова и обратно — с подзорной трубой, записывает что-то. Повадился, видимо, не только от телесной слабости да празд ности. Запретить бы, ваше величество. Соглядатайство явное.
.— А пускай тешится. Все будут решать пушки да храбрость мэих моряков и гренадеров, — задумчиво улыбнулся Петр. Постоял, пощипывая ус, и вернулся к столу, продолжил диктовать Ягужинскому. — «В конце недели всех людей посадить на галеры и скампавеи, ночевать там, быть в полной Готовности. Ждать указу в марш…»
У дверей царского кабинета сэр Рой Дженкинс услышал последнее — «в марш!». В марш? От волнения визитер уронил перчатку на пол. Легко, не по-стариковски, наклонился, прислушиваясь. Прожив несколько лет в Санкт-Петербурге, ов хорошо понимал по-русЪки.
— Считаю долгом заметить, ваше величество, — произнес Рой Дженкинс, — мой король был весьма обеспокоен столь близко стоявшим к Англии бедствием…
— Какому еще такому бедствию? — Петр недовольно су зил глаза.
— До ушей моего короля дошло, что ваше величество име ли намерение заключить с Испанией наступательный союз против Великобритании. Такими слухами полна Европа…