– А мне интересно. Я родилась в декабре восемьдесят первого, а Бомбончик, Болек значит, ни о чем не рассказывает: пришел и ушел. А ты ему все приготовь, и у него постоянно только одно на уме. Такая вот я дура. Ничего не знаю.
– Ты не ходишь в школу? – спросил Пакер.
– Я ходила в кулинарный, но это бесперспективно.
– Кто его знает, – задумался Пакер. – В принципе люди всегда есть хотят. И скажу тебе, детка, что сейчас едят больше. Я тебе уже говорил, что в наше время было всего три супа. А теперь? Или возьмем второе. У нас были котлеты, ребрышки, клецки, по пятницам хек, по воскресеньям иногда свиная отбивная. И все. Если кто хотел чего-нибудь эдакого, то шел в столовку. Мы с Болеком винтили в столовку на Торговой, где Зомбковская, и брали вареники, ленивые или силезские с шампиньонами, или картофельные биточки с маслом.
– Что с маслом?
– Биточки. Такие круглые. На базаре это тоже продавали, но я всегда брезгливый был и не мог из целлофана, а там давали в таких блюдцах из-под цветочных горшков.
– А что еще?
– На базаре? Фляки. В банках из-под молока. Стояла баба с детской коляской, а там двадцатилитровая банка, завернутая в одеяло или в какой-нибудь конверт для новорожденных. Выгодное дело было, на всем базаре ничего другого не сыщешь, а народу тьма. И каждый голодный. Не то что сейчас.
– А Болек?
– Что Болек?
– Он ел эти фляки?
– Ел. Что до жратвы, он брезгливостью никогда не страдал.
Человек на полу постепенно переставал двигаться. Он лежал на боку в такой позе, словно собирался куда-то ехать на детском велосипеде. Согнувшись в три погибели и подтянув колени к подбородку, он двигал ногами в затихающем темпе, а носки белели, как бинты. Тип в фиолетовом спортивном костюме соображал, что делать. Прикидывал разные варианты. Можно продолжать пинать дальше, но клиент был почти без сознания и не ощущал ударов в той мере, в какой бы должен. Можно его поднять и посадить куда-нибудь.
«На фига, – думал фиолетовый. – Все равно сразу свалится. Двинешь его разок и снова сажай, как на горшок». Он несколько раз глубоко вздохнул: «Были б мы где-нибудь подальше, я бы его тачкой переехал. Хоть бы одним колесом. Выжил бы, но запомнил. Тачкой хорошо». Фиолетовый залез на стол и прыгнул на сжатую кисть лежащего обеими ногами. Почувствовал, как что-то хрустнуло, но так, не особенно, поэтому он прыгнул еще раз. Удовлетворения все же не было. Подумал, что «адидасы» на хрен не годятся для такого дела. Тут его взгляд упал на забытый на столе кий. Он взял его, взвесил на ладони, попытался согнуть и потом рассек им воздух, чтобы услышать свист.
– Шеф, – позвал он, – я всажу ему это в жопу. Будет ему сюрприз, когда очнется.
Болек сидел на противоположном краю стола и курил.
Он потер ладонью подбородок и сказал:
– Нет.
– Почему, шеф? Не оставлять же мне его так.
– Зачушканишь вещь.
– Что?
– Дед Пихто. Не сидел?
– Нет. И не собираюсь.
– Ну конечно. Все вы теперь такие. Если что-то зачушканено, то всё. Нельзя пользоваться. Надо выбрасывать.
– Ну так выбросим. Какая проблема.
Болек вздохнул, затушил сигарету и встал.
– Такая, сынок, что вещи делятся на твои, не твои и те, что я велел тебе раздербанить. Кий не твой. Это собственность пана Макса. Как и все здесь, – объяснял Болек, проявляя долготерпение. Потом направился к двери. Остановился перед испуганным братком, вжавшимся в угол зала. – Видал? – спросил Болек. – Расскажешь кому надо. И забери его отсюда.
Он направился к стойке бара. Цапля стоял неподвижно, руки у него, как обычно, были чем-то заняты.
Болек потрепал его по щеке со словами:
– Хороший мальчик. А теперь открой нам.
Бармен взял ключ и пошел к выходу.
– Мне еще надо кое-что сделать, – сказал Яцек Беате, когда перед ними распахнулись автоматические двери, расположенные со стороны улицы Эмилии Платер.
Войдя, они тут же затерялись среди таких же маленьких фигурок. Яцек оставил Беату возле стойки, где продавались бутерброды, а сам стал спускаться по лестнице. Пахло кофе, духами и воздухом подземелья. Она подошла и попросила что-нибудь без мяса. Ей дали бутерброд с сыром, еще она взяла чаю и села за свободный столик. Она ела и удивлялась, что белый хлеб – яд для организма – кажется ей ужасно вкусным. От лампы сверху исходил неподвижный свет, из-за чего лица людей, даже чистые и отдохнувшие, приобретали трупный оттенок. Они выныривали на короткий миг откуда-то из пространства, и оно сразу же снова смыкалось за ними; и люди, хоть и шевелились, были похожи на мертвецов в затопленном городе. Беата пошла взять еще один бутерброд с чаем. Положила три ложки сахара. Попыталась прочесть что-нибудь на огромной электронной доске объявлений над кассами. Но было слишком далеко. Тут до нее дошло, что вообще-то, так, по правде, она никогда нигде не была. Несколько раз в деревне под Седльце, когда бабка еще была жива, и еще один раз у матери в санатории – ездила всего на два дня. Ей тогда пришлось прятаться в комнате, а мать тайно приносила еду. По большому счету это были ее единственные настоящие каникулы, но сейчас название того места вылетело из головы. Вспоминались только большие клумбы цветов. Им не было ни конца ни краю. Возвращались они с матерью в набитом битком поезде. Вышли на Восточном вокзале, перешли улицу и опять были дома. Сейчас она вспомнила, что в комнате матери до сих пор висят сувениры оттуда. Какая-то пластмассовая дребедень с названием санатория.
К Беате подошел старик в синем шерстяном пальто. Поклонился и сел на стул рядом, поглядывая то на нее, то на проходящих мимо пассажиров.
Она проглотила кусок, запила чаем и сказала:
– Если вам интересно, есть ли мне где спать, можете не беспокоиться.
Мужчина бросил на нее испуганный взгляд, поднялся и исчез. Она продолжала есть, пытаясь вспомнить, где был тот санаторий.
Когда через десять минут вернулся Яцек, она сказала ему:
– Поехали куда-нибудь.
– Куда?
– Да куда-нибудь подальше. Сегодня. Например, в горы, в Закопане. Я никогда не была в горах, представляешь?
Он сел напротив и принялся играть пенопластовыми стаканчиками от чая. Она улыбнулась, словно предлагая ему пойти вместе на прогулку или в кино.
– У меня есть почти два миллиона.
– Маловато для Закопане.
– Но я никогда не видела гор, Яцек. Правда и моря тоже. Честно. Как-нибудь перебьемся. Ведь можно и без билетов.
– Я уже старый, малышка. Предпочитаю иметь билет.
– Ну так купим. Тебе.
– А что потом? Где будем спать? Там сейчас зима.
– Знаю, ты старый. Предпочитаешь спать в кровати.